Солнце еще не воспылало, планеты еще не образовались – был только Хаос. И кометы.
Кое-где хаос, заполнявший космическое пространство, начал сгущаться. Масса его оказалась достаточно велика, чтобы он не рассеялся в пространстве и сам процесс стал необратимым. Возник бурлящий вихрь. Частицы пыли и замерзшего газа сближались, касались друг друга и слипались, формируясь в хлопья, а затем и в крупные комья. Шли тысячелетия. Образовавшийся вихрь достиг в поперечнике пять световых лет. Центр его уплотнился. Отдельные локальные сгущения быстро вращались вокруг общей оси, аккумулируя близлежащую материю: формировались планеты.
Далеко от оси вихря образовалось нечто. Оно представляло собой снежное облако. Частицы льда и снега спаивались в рыхлые скопления и медленно присоединяли к себе по нескольку молекул. Метан, аммиак, двуокись углерода. Иногда в облако залетали более плотные образования, и оно поглощало их. Так в состав вошли железо и камни. Теперь это было уже отдельное и вполне стабильное скопление. Формировались льдинки и химические соединения, устойчивые лишь в холоде межзвездного пространства.
Беда случилась, когда отдельные элементы скопления достигали четырех миль в поперечнике.
Катастрофа грянула внезапно и занимала не более пятидесяти лет – ничтожное мгновение по сравнению с самим сроком существования скопления. Центр вихря обрушился внутрь себя, и яростным пламенем заполыхало новое солнце.
Мириады комет испарились в адском огне. Планеты мгновенно лишились атмосферы. Мощный солнечный ветер вымел из центральной области свободные газы с пылью и унес их к звездам.
Но скопление, однако, эти трансформации почти не затронули. Оно находилось в двести раз дальше от солнца, чем недавно сформировавшаяся планета Нептун. И светило оказалось для него не более чем необычайно яркой, но постепенно тускнеющей звездой.
А во внутренних областях гигантского вихря продолжалась чудовищная активность. От жара из камней испарялись газы. В морях третьей планеты образовывались сложные химические соединения. Газовые гиганты взбалтывались проносящимися вдоль и поперек нескончаемыми ураганами.
Спокойствие внутренним мирам неведомо.
Истинное спокойствие существует лишь там, где начинается межзвездное пространство, во внешней оболочке системы, где плавают миллиарды разделенных громадными расстояниями комет. Расстояние от каждой и до ближайшей ее сестры – как от Земли до Марса. Кометы движутся в холодном черном вакууме. Здесь, в оболочке, их ленивая дрема может длиться миллионы лет… Но не вечно.
Вечность этому миру неведома.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАКОВАЛЬНЯ
Против скуки сами боги бороться бессильны.
Фридрих Ницше
Январь: Знамение
Засохли все лавровые деревья.
Грозя созвездьям, блещут метеоры,
А бледный месяц стал багрян, как кровь;
Зловещие блуждают ясновидцы
И страшные пророчат перемены…
А знаменья такие предвещают
Паденье или гибель королей.
Уильям Шекспир. Ричард II
Голубой «мерседес» свернул с окружного шоссе Беверли-Хиллз и подъехал к особняку ровно в пять минут шестого. Джулия Саттер чрезвычайно удивилась:
– Господи, это ведь Тим! И точно к назначенному сроку!
Джордж Саттер подошел к супруге и выглянул в окно. Верно, машина Тима. Усмехнувшись, мужчина вернулся к барной стойке. Званые вечера, которые устраивала жена, считались событиями значительными, а этому вдобавок предшествовали недели тщательной подготовки. И почему Джулия так боялась, что никто не явится? Психоз стал настолько часто повторяться, что пора бы подобрать ему название.
Вот приехал Тим Хамнер. Причем вовремя. Странно. Парень – из третьего поколения богатой семьи. По меркам Лос-Анджелеса – у него «старый капитал», а значит, денег у него много. Он посещает только те вечеринки, на которых сам хочет побывать.
Архитектор Саттеров, наверное, закрутил роман с бетоном. Квадратные поверхности, прямые углы и прихотливые садовые прудики. Справа особняк смотрелся как традиционная вилла стиля «монтерей» – белые оштукатуренные стены и красная черепичная крыша, а слева – как норманнский замок, магическим образом перенесенный в Калифорнию. Для Лос-Анджелеса – ничего необычного, но приезжие с востока дивились. Дом Саттеров находился вдали от улицы, как и предписывалось отцами города для этой части Беверли-Хиллз, причем на таком расстоянии, что высокие пальмы, казалось, не имели к зданию никакого отношения. К главному входу, изгибаясь огромной петлей, вела заасфальтированная аллея. У крыльца выстроились восемь проворных слуг, в красных куртках, помогавших с парковкой.
Не заглушив мотора, Хамнер вылез из машины. Взвизгнул автоматический напоминатель. В другое время Тим не преминул бы огрызнуться, в весьма крепких выражениях пожелав своему механику заработать геморрой, но сейчас не обратил на визг внимания. Смотрел он мечтательно, рука похлопала по карману, затем прокралась внутрь. Слуга-парковщик помедлил в нерешительности – на чай обычно дают только перед отъездом. Но Тим, не спеша и с отсутствующим видом, прошествовал мимо него, и парень двинулся к «мерседесу» исполнять свои обязанности.
Хамнер посмотрел вслед юнцу в красном. Интересуется ли он – или какой-нибудь его ровесник – астрономией? Эти ребята здесь почти всегда либо из Лос-Анджелесского университета, либо из университета Лойолы. Может быть, хотя вряд ли… Его рука то и дело как бы случайно залезала в карман – ощутить, как шуршит под пальцами телеграмма.
Огромные двойные двери были распахнуты настежь. Тим вошел в гигантский холл особняка. Вестибюль отделяли от остальных помещений высокие арки, выложенные по краю красным кирпичом, – намек на стены между комнатами. А пол во всем доме был одинаков: коричневая кафельная плитка с яркими мозаичными узорами. Из двух сотен ожидавшихся гостей прибыло не более дюжины. Они сгрудились у барной стойки и весело и оживленно беседовали – чуть громче, чем следовало бы. Люди казались затерянными в этом громадном пространстве, где были расставлены столы с вышитыми скатертями, на которых горели свечи. Слуг в униформе было почти столько же, сколько и приглашенных, но таких мелочей Хамнер не замечал – он вырос в подобной обстановке.
Джулия Саттер отделилась от группки гостей и бросилась Тиму навстречу. В уголках глаз прорезались морщинки (свидетельство нервной напряженности), зато подбородок был вскинут. Впрочем, женщина выглядела моложавой, следовало только не приглядываться к ее рукам.
Она чмокнула губами воздух около щеки Хамнера.
– О, Тимми, я так рада вас видеть!
Джулия заметила его сияющую улыбку и слегка отшатнулась, сощурившись.
Поддразнивающая нотка в ее голосе маскировала подлинную тревогу.
– Боже мой, чего вы накурились?
Хамнер был высоким и костлявым, лишь маленький намек на брюшко нарушал ровный абрис фигуры. А вытянутое лицо словно создано для меланхолии – давало себя знать происхождение. Его семья владела кладбищем и моргом, которые, помимо прочих активов, приносили весьма высокий доход.
Тим ослепительно улыбался, а глаза сияли странным блеском.
– Комета Хамнера – Брауна, – произнес он.
– О! – Джулия уставилась на него. – Что?
Услышанное показалось ей бессмыслицей. Кометы не курят. Она попробовала разгадать загадку, пока ее взгляд метался то к мужу (успел ли тот выпить лишнего?), то к распахнутым дверям парадного входа (не появился ли еще кто-нибудь из гостей?). Приглашения были сформулированы четко: самые важные персоны должны прибыть вовремя. И они не могли опаздывать и…
Снаружи донеслось басистое урчание мощного мотора. Джулия посмотрела в узкое окно и увидела темный лимузин, из которого высыпало полдюжины людей. Тиму придется позаботиться о себе самому. Она похлопала молодого мужчину по руке.
– Очень мило, Тимми. Извините меня, ладно? – поспешно проговорила она и бросилась встречать гостей.
Если что-то и смутило Хамнера, то он этого никак не выдал, а направился прямиком к барной стойке.
А миссис Саттер уже стояла рядом с сенатором Джеллисоном и его свитой. Политик всегда прихватывал с собой не только членов семьи, но и помощников.
Пока Тим добирался до бара, его улыбка стала еще более ослепительной.
– Добрый вечер, мистер Хамнер.
– Добрый! У меня сегодня замечательное настроение! Можете поздравить меня. Мое имя собираются присвоить комете!
Майкл Родригес, протиравший бокалы, даже смутился:
– Простите?
– Комета Хамнера – Брауна. И она приближается, Родриго. Примерно в… м-м-м… июне… плюс-минус пара недель… ее можно будет увидеть. – Тим достал телеграмму и с треском развернул листок бумаги.
– Здесь, в Лос-Анджелесе, мы-то ее все равно не разглядим. – Бармен рассмеялся. – Что вам подать?
– Скотч со льдом. Вы сможете за ней наблюдать. Она, вероятно, будет величиной с комету Галлея, – объяснил Хамнер.
Вокруг Джорджа Саттера собралась целая толпа, а люди сейчас притягивали Тима, как магнит. Он сжал в одной руке телеграмму, в другой – бокал с алкоголем и решил, что Джулия очень уж суетится.
Надо сказать, что сенатор Артур Клэй Джеллисон сложением отчасти напоминал кирпич. Он был скорее мускулист, чем тучен. Грузный, общительный, с густой седой шевелюрой, сам – дьявольски фотогеничен: его узнавала в лицо добрая половина страны. А голос его звучал так же, как и во время телевизионных шоу: мягкий и звучный – в общем, такой, что любые слова политика обретали таинственную значимость.
У Морин, его дочери, были длинные темно-рыжие волосы и бледная чистая кожа. Та красота, от которой в любой другой вечер на Тима напала бы застенчивость.
Джулия Саттер обернулась и – наконец-то! – окликнула Хамнера.
– Что вы хотели сказать, Тимми?
Его улыбка несколько угасла.
– Да! – Он взмахнул телеграммой. – Обсерватория Китт-Пик подтвердила мои наблюдения! Это действительно моя комета, и ей присваивают мое имя!
Морин выгнула брови. Джордж осушил свой бокал и задал очевидный вопрос:
– А кто такой Браун?
Тим пожал плечами. Виски, которое он не успел попробовать, выплеснулось на ковер. Джулия нахмурилась.
– Впервые о нем слышу, – заявил Тим. – Но Международный астрономический союз утверждает, что обнаружил комету одновременно со мной.
– Получается, что вы – владелец половины кометы, – заметил муж Джулии.
Тим искренне расхохотался:
– Джордж, когда вы станете владельцем половины кометы, я куплю у вас те акции, которые вы так упорно пытаетесь мне продать! И целую ночь буду угощать вас за свой счет. – И он залпом расправился с остатками своей выпивки.
Подняв глаза, он обнаружил, что слушатели рассеялись, и направился к барной стойке. Джулия, завладев рукой Джеллисона, начала знакомить его с вновь прибывшими. По пятам за парой следовали помощники сенатора.
– Половина кометы – это очень много, – произнесла Морин. Тим обернулся и обнаружил, что она находится неподалеку. – Как вы вообще смогли разглядеть хоть что-то сквозь смог?
В голосе звучал интерес. И смотрела она с любопытством. Никто не мешал ей уйти вместе с отцом. От виски у Тима потеплело в горле и в желудке. Он принялся рассказывать о своей обсерватории. Ее отделяло от Маунт-Вилсона не так уж много миль, однако она располагалась достаточно глубоко в Лос-Анджелесских горах, чтобы свет Пасадины не мешал наблюдениям. Там Тим держал запасы провизии, а еще в обсерватории работал его ассистент, который месяцами наблюдал за ночным небом. Он следил за уже известными астероидами и за спутниками планет, приучал свои глаза и мозг запомнить назубок все координаты. Он надеялся отыскать световую точку на том участке, где ее быть не должно, обнаружить аномалию, которая…
Глаза Морин уже остекленели.
– Я вам надоел? – спросил Тим.
Она начала извиняться.
– Нет, нет, но просто… так, случайная мысль.
– Знаю. Меня иногда заносит.
Она улыбнулась, покачала головой. Роскошные темно-рыжие волосы всколыхнулись, пустились в пляс.
– Нет, вы меня действительно заинтриговали. Отец – член подкомиссии по финансированию науки и астронавтики. Он любит отвлеченные научные исследования, и это мне передалось от него. А вы – человек, который знает, чего хочет, и нашли то, что искали. Мало о ком можно сказать то же самое. – Девушка внезапно посерьезнела.
Тим смущенно ухмыльнулся:
– Исполнить на бис?
– А что вы будете делать, если высадитесь на Луне и вдруг выяснится, что на Земле закрыли программу космических исследований?
– Хмм… Я слышал, конечно, что у астронавтов бывают некоторые трудности…
– Пусть вас это не беспокоит, – сказала Морин. – Вы сегодня на Луне – наслаждайтесь.
Очищая город от смога, в холмах Лос-Анджелеса дул сухой и горячий ветер, который прозвали Санта-Ана. В рано наступивших сумерках танцевали огни уличных фонарей. Харви Рэндолл и его жена Лоретта катили в зеленом «Торнадо» с открытыми окнами, наслаждаясь летней погодой в январе. Возле особняка Саттеров автомобиль остановился. Харви передал машину парковщику в красной куртке, подождал, пока Лоретта отрегулирует тщательно отработанную улыбку, после чего супруги вместе поднялись на крыльцо.
В холле они обнаружили целую толпу – обычное дело для вечеринок Беверли-Хиллз. Сотня гостей бродила между столиками, а еще сотня собралась группками. Музыканты в углу наигрывали что-то веселое. Прилипший к микрофону певец продолжал повествовать о состоянии своего corazon[1 - Сердце (исп.). (Здесь и далее прим. пер.)].
Поздоровавшись с хозяйкой, супруги разделились. Лоретта нашла себе собеседников, а Харви засек самое большое скопление гостей у бара, где и получил любимый двойной джин с тоником.
Вокруг мужчины летали обрывки разговоров.
– …понимаете, мы запрещаем ему ступать на белый ковер, а получилось так, что кот застыл в центре этого ковра, а пес, как часовой, бродил по периметру…
– …и вот в самолете, на сиденье прямо передо мной – прекрасная юная цыпочка. Потрясающая девица, хотя я вижу только ее затылок и волосы. Я начал подумывать, как бы ее снять, а она вдруг оборачивается и говорит: «Дядя Пит! А вы что здесь делаете?
– …парень, это здорово помогает! Когда я звоню и говорю, что я – член комиссии, меня моментально соединяют! С тех пор как мэр меня назначил, ни один клиент не упустил удачный вариант…
Фразы застревали в памяти Харви. Он занимался телевизионной документалистикой и не слушать не мог. Хотя, по правде сказать, ему не хотелось слушать. Окружавшие его люди нравились ему. Иногда он даже не отказался бы проникнуть в мысли говорящих.
Он принялся озираться по сторонам, высматривая жену, но та была слишком мала ростом, чтобы выделяться в толпе. Зато его взгляд наткнулся на высоко взбитую неправдоподобно оранжево-рыжую прическу Бренды Тей, с которой Лоретта болтала как раз перед тем, как Харви направился к бару. Он двинулся к «маяку», лавируя среди косяков выставленных локтей и бокалов, принайтованных к пальцам.
– За двадцать миллиардов баксов мы получили только камни! Чертовы ракеты! Доллары – миллиардами! – утекают, как вода! И зачем мы на них столько тратим, ведь за такие деньжищи могли бы…
– Чушь, – вырвалось у Харви.
Джордж Саттер изумленно обернулся:
– О, Харви… Привет! Вот и с «Шаттлом» то же. Послушай. Баксы спускаются в унитаз…
