– Хо!! – Белов опять брякнулся на землю. – Бегут! Кто-то спугнул…
Егор уже лежал за кочкой, прижимаясь к земле. Олени бегом возвращались своим следом.
– Не торопись, подпусти ближе… – шептал Белов.
Егор крепко упер приклад в плечо, и, выцелив переднего, нажал на курок. Олень продолжал бежать, Егор выстрелил еще раз. Животное остановилось и глядело на охотников, по светлому боку текла кровь. Остальные смешались и кучей кинулись в сторону.
Сначала вынесли на берег битых гусей, потом, взявшись за рога, стали тащить оленя.
– Оленуха. Жирная! – пыхтя от натуги, возбужденно радовался Белов. – Ну, что ты, рад?!
Остановились, передыхая. С берега поднимался Грач с целой командой босых мужиков. Дичь разобрали и двинулись к землянкам. Белов шел, сосредоточенно глядя на небо. На севере нехорошо темнело. Ветер дул так же ровно, как и утром. Пока они ходили, к берегу подогнало несколько больших льдин.
– Может, еще сходить, им стрельнуть? – показал Егор на идущих впереди мужиков.
– Уходить надо, – Сан Саныч кивнул на темный горизонт, – погода меняется.
– А точно, Сан Саныч, давай оставим им оленуху, – поддержал Егора Грач. – И муки бы им дать… Как думаешь?
– Хотите, оставим… – Белов вдруг остановился недовольно. – Вы мне бросьте эту жалость, сирот нашли! Может, они убийцы, вы что про них знаете?! Этот бригадир темнит что-то…
– Чего уж ты говоришь, Сан Саныч, их тут бросили, а они работают! С собаками так обходиться негоже…
– Ты меня не агитируй, Иван Семеныч? Продуктов дадим, но и в Сопкаргу про них сообщим… чего это ты зэков так полюбил? По мне – лучше бы их тут вообще не было!
– Ты, Сан Саныч, капитан, тебе и решать, но с людьми так нельзя! Давай возьмем их рыбу, невелик крюк?! – не сдавался Грач.
– Куда возьмем? На палубу? А если шторм прихватит и все разморозится, кто отвечать будет? – разозлился Белов на упрямство механика. – Лодка у них теперь есть, сами отвезут…
Когда готовились отплывать, словно подтверждая подозрения Белова, подошел бригадир и заговорил негромко:
– Гражданин капитан, извините, мы хотели сказать… у нас тут три покойника! – бригадир смотрел тревожно.
– Где? – насторожился Белов.
– В мерзлотнике… В декабре еще от голода ослабели и всё кашляли, а потом померли. Двое. А один поссать вышел и замерз…
Белов смотрел строго и недоверчиво.
– Можете сами посмотреть – кожа, да кости, ни драк, ничего не было! Посмо?трите?
– Не пойду я никуда, от меня ты что хочешь?
– Вы бы их глянули, мы бы акт какой составили и схоронили бы? Нам-то никто не поверит!
Белова окликнули, и он, не ответив бригадиру, пошел к шлюпке.
Провозились с лодками, оставили заключенным половину оленя, муки и три пары кирзовых сапог. Егор отдал китайцу свою старую крепкую тельняшку и втихую от Белова отрезал двадцать пять метров веревки из боцманских заначек.
Вышли в восьмом часу вечера. Ужинали поздно, Егор в носовом кубрике рассказывал про охоту, как олени сами набежали на выстрел. Матрос Сашка простыл, лежал с высокой температурой. Климов слушал внимательно, покуривая в иллюминатор. Йонас спал перед вахтой.
В рубке на штурвале стоял старпом, капитан поглядывал на компас, на серенькое небо, небольшой снежок налетал временами. Погода портилась, волна шла с левого борта и «Полярный» прилично покачивало. Еще баржонка сзади дергала.
Белов рассказал Захарову о рыбаках.
– Чего их нагнали?! – капитан посмотрел на старпома, ища поддержки. – Тут – бытовики, там – враги народа! Нормальных людей не осталось… Этот Климов, матрос-то новый, такой вроде толковый мужик! А две ходки сделал! Тринадцать лет за что-то сидел?! Не просто же так? Я думал он просто раскулаченный.
Буксир ударило снизу, слышно было, как что-то тяжелое скользит вдоль дна. Белов сбросил телеграф, внизу стопорнули машину, под кормой, в районе винта что-то загремело нехорошо. «Полярный» продолжал двигаться по инерции.
– Балан[45 - Балан – бревно.] поймали? – предположил Белов.
– Зевнул малость, – старпом виновато смотрел за корму, ожидая увидеть, что там было, но ничего не всплывало. – Похоже, в насадку[46 - Металлическое ограждение вокруг винта.] поймали? Егор! – старпом высунулся из рубки, – поглядите там!
Без хода буксир раскачало, северо-восток усиливался, разгонял волны через огромный залив. С севера шли снежные тучи. Егор, уцепившись за фальшборт, заглядывал под корму буксира. Замахал руками в сторону рубки. Белов, застегивая телогрейку, пошел к нему. Низкая корма «Полярного» то опускалась до самой воды, то обнажала металлическое ограждение винта с застрявшей в нем сосной. Дерево было свежее, с толстыми корнями, ими и заклинило.
– Командуй, Егор! Веревки, топоры! – приказал Белов и ухватился за буксирную скобу, пароход резко и высоко подбросило волной.
Климов принес инструменты и стал привязывать веревку к ручке ножовки. Морщинистое лицо с птичьим носиком было невозмутимо. Буксир лег боком к волне, его качало и временами валко перекладывало с боку на бок. Небо наливалось мраком, темная седина закрыла далекий правый берег, над левым, из-под туч холодно светило низкое солнце. Вскоре на буксир налетел снежный заряд, ударил по палубе, закружил хлестко по глазам. На мгновение не стало видно рубку.
Белов вернулся к штурвалу, ругая себя, что задержались с рыбаками. С северо-востока надвигался шторм. Опять налетел снежный заряд, воздух наполнился острой колючей сечкой. До ближайшего мыса, где можно было отстояться, было миль двадцать. По такой волне – часа два-три, – прикидывал капитан.
На корме командовал старпом. Зацепили веревкой застрявшее дерево и пытались его выдернуть или хотя бы провернуть. Не получалось, расклинило крепко, руль не поворачивался, не шевелился вообще. Нина Степановна вышла на палубу с папиросой, смотрела спокойно на работу мужиков, встала к борту по привычке, но не устояла и присела на ступеньку камбуза, держась за ручку. Высокая волна взлетела над кормой, окатила мужиков и достала до кокши.
– Давай-ка я спущусь, – Климов застегивал телогрейку на верхнюю пуговицу.
– Давайте я! Я ловчее, Игнат Кирьяныч! – лез Егор, распутывая веревку.
Климов, не обращая внимания на слова начальника, обвязывался веревкой. Бросили шторм-трап[47 - Веревочная лестница.], матрос, оскальзываясь кирзовыми ботинками, полез под корму. Вскоре послышались уверенные удары топора. То глухие, с хлюпаньем, в воду, то звонкие. Держась за фальшборт, подошел молчаливый кочегар Йонас. Белов из рубки наблюдал за работой мужиков, они были мокрые, волны взлетали и взлетали над кормой, трясли и заливали беспомощный «Полярный».
Ветер давил все крепче, рвал брызги с верхушек, небо окончательно затянуло и ничего уже не было видно. Колючий снег стегал по окнам рубки, набивался серыми наметами по углам. Белов нервно грыз ногти. В рубку, едва не разбив лицо, влетел Грач, матюкнулся, ухватившись за ручку:
– Плохо нас несет, Сан Саныч! Там мелко!
– Вижу, – Белов сам все время смотрел в сторону приближающегося берега.
– Якорь не хочешь отдать?
– Да вроде заканчивают уже…
– Я бы отдал… сразу надо было, гляди там чего! – Грач кивнул на высокие серо-коричневые гряды, идущие на буксир – еще пару кабельтовых[48 - Кабельтов – около 200 метров.] и разобьет о грунт! Как горшок лопнем!
Механик зыркнул на капитана и не договорил, в этот момент судно поднялось на высокой волне и резко пошло вниз. Оба почувствовали несильный толчок о дно и замерли, прислушиваясь. Белов глянул тревожно на работавших мужиков, оценивая, сколько им еще. Ветер усиливался, волны налетали на корму, на правый борт, брызги и водяная пыль летели через буксир, фальшборт, дуги, окно… все покрывалось льдом. Народ обливало, никто уже не обращал на это внимания, работали, цеплялись. Еще раз коснулись грунта. Белов высунулся, свистнул двумя пальцами и махнул боцману. Егор открыл дверь, с него текло, снег полетел в рубку.
– Отдавай якоря, Егор, сначала левый!
Егор побежал к брашпилю[49 - Брашпиль – лебедка (на «Полярном» – паровая), служащая поднятию и опусканию якорей, и натяжению тросов.], по дороге прихватил с собой кочегара. Отдали якоря, судно развернуло. Белов внимательно слушал – до грунта не доставали. На корме Климова вытягивали из-за борта. Он уже плохо гнулся, старпом с Йонасом втянули его на руках. Брючина порвалась по всей длине – нога у Климова была красно-синяя, он тряхнул окоченевшей рукой, ножовка вместе с верхонкой упала на палубу. Он махнул рукой, что винт свободен и побрел в машину. Белов нагнулся к переговорной трубе:
– Давай самый малый, Иван Семеныч…
Машина заработала, «Полярный» пробовал винт… Дверь в рубку распахнулась:
– Человек за бортом!
– Кто?!! – Белов выскочил наружу и увидел, как, вцепившись в спасательный круг, подлетая на волнах, удаляется от борта его боцман Егор Болдырев. Мужики бросали концы, но они не долетали. Егор попытался дотянуться до упавшей недалеко веревки, отпустил круг, его захлестнуло волной, вынырнул уже без шапки и снова вцепился в круг.
– Шлюпка! – заорал Белов, вцепившись в фальшборт. Егора за метелью уже не различить было.
Возле шлюпки орудовали старпом, кочегар, матрос Климов и Померанцев.
– Фролыч с Климовым… и Йонаса возьмите! – командовал Белов. – Если далеко унесет, на берег выбрасывайтесь. Там у мужиков переждете!
Шлюпку спустили, ее жестко взяла вода, мужики отцепились, отпихнулись от борта и налегли на весла. Шлюпка небыстро удалялась, то резко катила вниз по волне, то, как пробка вылетала на воздух, но мужики снова цеплялись веслами и все дальше уходили в бушующие волны. Старпом, раскорячившись, расперевшись коленями, стоял на руле и смотрел вокруг.
Пурга добавила, снег пошел гуще, мокрым холодом залеплял лицо. Шлюпка и мужики в ней исчезли из вида. Белов, цепляясь окоченевшими руками, пошел в рубку, судно все уже было белым, снег лип даже к тонким растяжкам трубы и мачты. Капитан, хмуро вглядываясь в бешено кипящую пургу, представлял, как мужики сейчас ищут Егора… насколько там видно? Если пройдут мимо… и как Егор? Белов собственной шкурой ощущал беспомощность своего боцмана, и стискивал от бессилия штурвал. Вдруг ему показалось, что совсем недалеко за кормой возникла лодка… Он выскочил наружу, ища ее в снегу и волнах – никого не было. На корме и по борту, облепленные снегом, тревожно ожидала почти вся команда. Белов глянул на часы, шлюпка отошла шесть минут назад, она не могла вернуться так быстро. Оскальзываясь, вернулся в рубку. Дал короткий гудок, потом еще один – длинный, сам все вглядывался в снежные вихри. Померанцев обстукивал такелаж и шлюпбалки ото льда, остальные стояли, глядя в пургу. Буксир качало вдоль, корму временами обнажало до винта, потом бросало вниз, взрывая мутную воду. Люди хватались кто за что мог, озирались на рубку, будто ждали оттуда помощи.
В дверь втиснулся облепленный снегом Грач:
– Сан Саныч, давай на пару смычек[50 - Смычка – якорная цепь длинной 25 метров. Длину цепи считают смычками.] отпустимся?
Белов нервно посмотрел на механика, взялся было за шапку, но положил ее на место:
– Что даст? Пятьдесят метров?! – он и сам думал так сделать, но это было глупо. – Не будем суетится, Иван Семеныч, заходи, посохни.
– Ты чего какой спокойный, Сан Саныч? – Грач зло стряхнул снег с усов.
Белов отвернулся от старика в окно. Все были на нервах… Егор не сдастся, это было понятно, если мужики проскочат мимо… Фролыч опытный… Он еще проревел несколько раз подряд, и опять высунулся наружу – ничего не видно было.
Прошло пятнадцать, потом двадцать минут. Пора бы уже, – понимал Белов… если нашли… в таком снегу могли пройти мимо буксира… Нахлобучив шапку, гуднул еще и выскочил наружу. Чуть не сбил Нину Степановну, она стояла, замотанная платком и залепленная снегом.
– Вон они! – закричал Повелас, показывая куда-то по левому борту, совсем не туда, откуда ждали все. Сначала стало видно яркое пятно в пелене снега, шлюпка взлетала так, что обнажилось все дно, крашеное красным суриком. Потом в снежных вихрях проявились весла и люди. На руле сидел кочегар Йонас, на веслах упирались две широкие спины старпома и Климова, Егор со спасательным кругом на поясе стоял на коленях на дне и двумя руками держался за борт. Все столпились у кормы, махали руками, что-то кричали. Грач стоял в затишке позади всех и посматривал сердито.
– Семеныч, ты чего здесь, готовьте машину! – у Белова и злость была на что-то, и все пело внутри.
– Я в строю! – усы Грача обвисли от снега, но дед был в боевом настроении.
Старик кивнул капитану, решительно двинулся вдоль борта, но тут палуба ушла у него из-под ног, дед поскользнулся, полетел боком на кнехт и скорчился. Белов кинулся к нему.
– В порядке, Сан Саныч, – корчился от боли старик, – все в строю! – Встать он не мог.
Буксир подкидывало ударами волн, палуба была местами обледеневшая, Белов пытался взять его подмышки, но старик встал на корячки и покачал головой, чтобы Белов не трогал. Сан Саныч отпустил старика, высунулся за борт, шлюпка была уже под шлюпталями, развернутыми над водой. Ее поднимало, подбрасывало выше «Полярного», оттаскивало от борта, мужики снова наваливались на весла. С буксира полетели концы, Белов поднял механика на ноги и повел, было, но Грач решительно отпихнул его и, держась двумя руками, сам побрел в сторону машинного отделения. Белов страховал рядом, маленько злясь на старика, что не может участвовать в приеме шлюпки. Грач направлялся в машинное, но Белов не дал, повел в каюту. Дед кряхтел, матерился от боли и тряс головой. Спустились.
– Сам разденешься?
– Что ты со мной как с дитем, Сан Саныч?! Иди, давай! Сам я, ох, ептыть!
Белов метнулся наверх. Авралом заправлял Померанцев. Люди уже были на борту, шлюпку подняли из воды и теперь заводили на пароход. Старпом с Климовым в насквозь мокрых телогрейках сидели на палубе и устало улыбались, Фролыч кому-то показывал «покурить», Нина Степановна, скалясь от напряжения и посверкивая металлическими фиксами, стаскивала с Егора спасательный круг. Тот будто прирос к разбухшей одежде. Егор виновато, как нашкодивший щенок посматривал вокруг и на Сан Саныча, его колотило, платок сполз с головы кокши, она решительно стянула круг вместе с телогрейкой и, уверенно обняв боцмана за пояс, потянула в сторону тепла.
Шлюпка встала на место.
– Шабаш! – раздался уверенный голос Померанцева.
– Фролыч, ты как? – Белов увидел, что на голове старпома нет шапки, надел на него свою.
– В порядке! – кивнул старпом, оберегая дымящуюся папиросу.
Белов с благодарностью глянул на своего старшего помощника. Тот увидел его взгляд, подмигнул, чуть улыбнувшись, все, мол, слава Богу.
– Снимаемся! Вставай на брашпиль! – Белов решительно пошел в рубку.
Все были на борту. Все было в порядке. «Полярный» ждал, когда его снимут с якорей. Сан Саныч проехался пятерней по мокрым волосам, сбивая с них снег, двинул вперед ручку телеграфа и нагнулся к переговорному:
– Самый малый, давай!
И вскоре почувствовал, как ожила машина. «Полярный» снова был полон сил.
– Ну, с Богом! – скомандовал сам себе Белов, и высунулся из рубки, – Выбирай!
Вскоре буксир встал на курс, принимая волну левой скулой. Качать стало меньше, только временами какая-то высокая волна врезалась, сотрясая весь корпус и окатывая судно до самой рубки и дальше. Белову было весело, он потянулся, включил радиоприемник. Передавали последние известия… «ткачихи Ивановской фабрики…» он снова выключил. Не хотелось никаких ткачих. У него на буксире… у них тут все было в порядке. Даже веселой музыки не надо было. Хотелось слушать злобный, рваный вой побежденного шторма и чувствовать гордость за свою команду. В ботинках хлюпало, под ногами растекалась лужа. В рубку сунулся Померанцев:
– Товарищ капитан, разрешите вас подменить? – он уже был в сухой одежде. Как будто стеснялся чего-то. – Меня Иван Семеныч послал.
Белов застыл на секунду, но кивнул головой, ткнул пальцем в курс и уступил штурвал.
В большой каюте под тремя одеялами сидел на кровати боцман. Его так трясло, что казалось из-за него трясется вся каюта.
– Спирту примешь? – рассмеялся Белов.
Егор, один нос которого торчал из одеял, затряс головой – не понять было, надо ему спирта или, наоборот – не хочет.
– Выпьешь?
– Нет! – выдохнул Егор и спрятался совсем, одни глаза остались. Пробубнил что-то виноватое в одеяло.
– Чего ты? – не понял Сан Саныч.
– Ду-думал все уже. Потону! – во взгляде боцмана до сих пор был испуг.
Фролыч, улыбаясь, стягивал с себя мокрое, шлепал на пол. Зевал неудержимо, разморенный теплом.
– Кочегар этот, Йонас, ничего мужик… ну и Климов… Не видно же ни хрена, как Егора разглядели?
Белов изучал малиновую рожу старпома и завидовал, самому хотелось сходить на шлюпке в такой шторм. Он любил своего спокойного и сильного старшего помощника. Да и все его уважали.
Белов ушел к себе и стал снимать сырую одежду. На часах было половина двенадцатого ночи. В каюте тепло, сухо, если бы не качало, не било в борт, да не выло зверем наверху… хоть спать ложись! Матрос Климов неслышно возник в проеме двери, снял мокрую ушанку:
– Заплатка течет, Сан Саныч!
– Сильно? – спросил Белов.
