Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.
Ольга Е. Романова
Эта книга – автобиография нашей современницы Ольги Романовой. Журналистка, дважды лауреат премии ТЭФИ, создатель и директор Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям «Русь Сидящая», лауреат премий имени Буцериуса (Гамбург), имени Гайдара (Москва), имени Сафо (Копенгаген), имени Артёма Боровика (Москва), премии Московской Хельсинкской группы и премии фонда «Либеральная миссия».
Это то – что на поверхности, анкетные данные. Ну а жизнь, чувства, мысли? Эта книга – только о них. С детства до сегодняшнего дня Ольга Романова проживает перед нами свою жизнь, очищенную от шелухи анкет и расхожих мифов. Да не всё рассказано, и конечно, наверное, не всё объективно, как любая автобиография. Но предельно откровенно о том, о чем она решила рассказать нам, своим читателям и современникам.
Они взяли меня за шкирку и хорошенько встряхнули. Сначала эти три ведьмы. Потом ещё одна. И ещё.
Что ж, выхода у меня не было. Но сдаваться тоже было нельзя. Я жёстко сопротивлялась. Меняла тактику и игнорировала их. Или ругалась и кусалась. Обманывала: говорила, что сделаю, – и не делала.
А потом я сдалась и сделала то, чего они от меня хотели.
Написала эту книгу.
Я не собиралась быть откровенной. Но уж так вышло. Иначе они не отстали бы.
Спасибо вам, ведьмы. Мои подруги, которые были со мной, когда я почти сдалась. Но я сдалась только им, и только в этом.
Когда я вырасту, я тоже стану ведьмой.
Ольга Романова
Ольга Романова
Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р
© Ольга Романова, автор, 2020
© «Захаров», 2020
* * *
Немного того
…Ночью снова орёт птеродактиль, прямо под окнами. Знаю я его – старый, довольно облезлый и длинноногий, как будто степной. Я иногда вижу его вечером, если вдруг сподоблюсь мусор вынести или, как в старое доброе время, пропустить перед сном рюмочку в кафе в соседнем подъезде. Но давно уж нет ни рюмочек, ни кафе, остался только мусор. Всё заколочено, замуровано, как будто война. Но дома есть запас самогона, продержимся до подхода красных, белых или ещё каких всадников Апокалипсиса.
А хорошо, что удалось дожить до конца света. Посмотрим теперь, какой он – конец света.
Да, птеродактиль. Никто не знает, как он орёт, но если вы погуглите «как орёт лиса», вы насладитесь, только сразу потише сделайте. Был бы с нами птеродактиль, он делал бы ровно так, как мой облезлый лис. Видимо, у него гон. Лисицу зовёт. Поженятся где-нибудь в парке Гёрлиц, расплодятся, будут тут прыгать, непуганные человеком. Мы к тому времени, наверное, в основном вымрем. «Корона-вирус, корона, уходи с нашего раёна!» – звучит в моих наушниках весёлая дагестанская песня. Что-то мне не верится, что дагестанцы вымрут. И что я вымру, мне не верится, хотя кашляю подозрительно. Лечиться не буду. Чай, мёд, лимон, самогон. Под конец оставлю только самогон на тархуне, хорошая вещь.
А пока всеобщий карантин, можно и о жизни подумать. Какая она была? Мне чуть за полтинник, и жизнь всё время только начинается. Последний раз она началась, когда я сходила тут в Берлине к психиатру. За полтора года до COVID-19.
– Это психогенная амнезия, дорогуша. Диссоциативное расстройство идентичности.
Красиво. Пора подписаться на журнал «Ярбух фюр психоаналитик», как советовали бухгалтеру Берлаге в сумасшедшем доме. Пожилая и очень стильная немецкая докторша смотрела на меня участливо, как положено. А я начала ржать. Три месяца назад у меня была ровно та же реакция на вдруг поступившие новости.
Чёрт его знает, почему некоторые люди начинают ржать, когда им сообщают нечто, переворачивающее их жизнь. Новости были из разряда невозможных, этого не могло со мной случиться, но случилось. Было положено рыдать, резать вены или уйти в монастырь, а я тогда тоже начала хохотать. Вот ровно как сейчас. Ну да, я же сумасшедшая, теперь уже и со справкой.
– У вас раздвоение личности, вот что. Одна живёт в прошлом и не хочет принять настоящего, вторая живёт в настоящем и отрицает прошлое. Ваши личности пока не встречаются, отсюда и то, что вы называете автописьмом.
Да, именно это я и обнаружила. Начала встречать тексты, явно мною написанные. Хорошие тексты, я бы не правила. Но я не помню, как я их писала.
– Доктор, а ничего, что так реагирую? Надо же как-то иначе реагировать?
– Послушайте, вы совершенно здоровы. У вас нет депрессии, но был сильный стресс, попьёте сейчас таблеточек и успокоитесь. Смех – это хорошо, это позитивно, он у вас не истерический, вы просто смешливая, похоже. Кстати, я лично вообще считаю очень подозрительными людей, у которых только одна личность. Хотя встречаются, конечно, пациенты, у которых десятки разнополых личностей, им, конечно, тяжело живётся. Хорошо, когда личности дружат. Дружный коллектив вообще хорошо.
Что называется, ебанулась на отличненько. Внутри меня, значит, отстающий коллектив индивидуалистов. А мне надо их принять в колхоз. Вот тогда-то и развернём баян пошире.
Кстати, о баяне.
– Доктор, а эти ваши таблетки несовместимы с алкоголем?
– Ну так. Вы их пейте утром, а алкоголь вечером, но без энтузиазма, пожалуйста.
Хороший доктор. Но не будем заниматься самострелом и спрашивать у доброй фрау, сколько грамм, согласно достижениям немецкой научной мысли, укладывается в такую добрую рекомендацию.
– Слушайте только себя и делайте только то, что хотите. У вас незакрытая ситуация, вы можете выбрать любой путь. Выбирайте мудро.
– А можно не выбирать?
– Можно.
А могла бы и к цыганке сходить.
Цыгане
У цыган, конечно, свой дуализм. Земфира и Алеко, и табор уходит в небо непосредственно за цыганской звездой кочевой, и очи страстныя и прекрасныя. Такие невозможно прекрасные цыгане живут на широких экранах, что прямо жалко – не выкрали тебя ребёнком у безутешных родителей, не воспитали в таборе на вольном выпасе и не пройти тебе дерзкой Эсмеральдой в широкой юбке мимо церкви, чтобы выходящий под руку с дебелой невестой жених долго провожал тебя тоскливым влажным взглядом.
Где-то живут такие небесные цыгане, гонят по голубому белых коней, пляшут на радуге и с удивлением наблюдают, как на заплёванной платформе в Люберцах толстые усатые тётки в каких-то кофтах, в шлёпанцах на шерстяной носок, с чёрными ободками вокруг ногтей пристают к прохожим насчёт погадать. Говорят, могут загипнотизировать и вытянуть все деньги. А потом ещё отведут тебя под гипнозом в твою квартиру и вынесут оттуда всё. Очнёшься – ан нет ничего, и не помнишь, что и как.
Цыган в Люберцах много, нам, русопятым детям, положено их бояться, в разговоры не вступать, ничего не покупать. Никто впрямую этого не говорит, но все почему-то знают. Взрослые обходят цыганок на платформе подчёркнуто брезгливо, цыганки ясно это видят и демонстрируют какое-то своё особое презрение. Кого они отлавливают, зачем стоят здесь, сколько можно заработать на гадании, когда никто не гадает, – загадка. Мы никогда не встречаем цыган-мужчин, только цыганок и детей лет примерно до десяти. Что происходит с цыганскими мальчиками после десяти, непонятно и очень интересно. Ну откуда-то же взялся огневой красавец Яшка-цыган из «Неуловимых мстителей». Все знают новый панельный квартал на окраине Люберец, у леса за полем, которое почему-то называется Опытным, даже автобусная остановка называется так же. Вот там живут цыгане, это их квартал, и там школа есть с плохой репутацией, туда ходят цыганские дети. Никто из наших там никогда не был, но учителя и родители время от времени грозят кому-то: «Не будешь учиться – переведём в сорок четвёртую!»
В школу, где, говорят, учатся цыганские дети.
Жалко, что меня туда никогда не переведут, я хорошо учусь. Мне бы хотелось встретить Яшку-цыгана. Я ещё не могу сформулировать, зачем.
Когда я стану взрослой, я встречу цыганских мужчин. Сначала я встречу их на Люберецком кладбище в виде удивительных надгробий: для цыганских захоронений выделен отдельный участок, самый видный, при входе, бандиты – чуть дальше и правее, Герои Советского Союза и прочие условно-почётные в системе ценностей могильщика граждане – в глубине. Цыганские надгробия огромны, черны и монументальны и предполагают обязательное изображение усопшего в полный рост. Здесь есть авторитетные бабушки в платках, ста юбках и с красивой трубкой в руке, но в основном это мужчины, ни одного из которых я бы пожилым не назвала. Бывают лысые, с обвисшими усами, отдалённо напоминающие основателя «Песняров» Мулявина; но в основном это довольно молодые несимпатичные мужчины, полностью лишённые мужского магнита, – хотя жанр надгробий, наверное, того и не предполагает. Но ведь часто смотришь на такой памятник – особенно в бандитской части кладбища – и живо представляешь себе женщину, которая любила его живого, пела с ним в караоке «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье», ревновала к бывшей, ждала со стрелок и однажды не дождалась.
А тут нет. В цыганской старой колдунье с трубкой больше секса, чем во всех рядом похороненных цыганских мужиках, вместе взятых.
Эх, Яшка, Яшка.
Потом были цыгане Эмира Кустурицы и Горана Бреговича. И я стала больше понимать надгробия на Люберецком кладбище – не, мужики, я не сразу разобралась, вы уж простите, так вот вы какие были, эх, поболтать бы нам. Что-то вашего полку, я смотрю, прибыло тут.
Не знаю, но почему-то с цыганами связана вся моя жизнь. Я немного пою на цыганском (романи чиб), вот любимая про ручеёк, незатейливая:
А маре гошае чая,
Шепни богала огния,
Ромалэ лэ лэ тэ чава лэ лэ.
А пре капуста приняли,
Меняют чай полопаны, ромалэ.
Лэ лэ тэ чава лэ лэ ромалэ,
Лэ лэ тэ чава лэ лэ.
Если надо, сумею сделать «чёрное яйцо», меня в тюрьме цыганки научили – не знаю, зачем мне это знание, но червяка в желтке вы увидите, конечно, для этого мне достаточно вашей внушаемости и маленького кусочка резиночки – такой, какими деньги перевязывают. А ещё я могу поставить на вашей жизни крест, а потом снять сглаз. Для этого мне потребуется маленький кусочек воска или парафина под ногтем, чтобы было незаметно. Я попрошу у вас лист белой бумаги и самую мелкую денежную купюру. Купюру я сожгу, а пепел развею над белым листом. И пепел ляжет в отчётливый крест. О-о-о-о, вас сглазили, проклятье на деньгах, тащите сюда всё. На самом деле я незаметно расчертила бумагу ногтем, под которым воск. А могла бы и сердечко нарисовать. Собственно, я его всегда и рисую, когда показываю цыганские фокусы.
Да, про тюрьму. Тюрьма – здоровенный кусок моей жизни, очень занимательный. Я спасала мужчину, с которым на тот момент рассталась. Скорее, расставалась. Алексея посадили в 2008-м, и довольно быстро стало понятно, что скелеты в его шкафах не будут им заниматься, пришлось впрягаться. То, что я увидела в тюрьме, потрясло меня. К тому времени я была журналистом с большим стажем и всякими ненужными регалиями, и я была самонадеянной и глупой – думала, что хорошо знаю страну, в которой живу и которую люблю.
Это было безумием – так думать. Тюрьма – это и есть Россия. Не в смысле тюрьмы народов, а в смысле быта, культуры, традиций, повадок, понятий. Мы – страна тюремной культуры, где любая учительница младших классов допоёт вам с начала до конца «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» и любой охранник в супермаркете ознакомит вас с творчеством Михаила Круга.
Тюрьма принесла мне много знаний и многие печали. Мужчину, которого я почему-то стала считать своим, я вытащила. Два раза.
Потом он меня предал. Сильно, внезапно и исключительно не вовремя, когда я и сама была ёжиком, которого расправили животом наружу. Не успела перегруппироваться, удар был сильный. Вот до той самой психогенной амнезии.
Нормально, справилась. Мне сказала это в тюрьме цыганка, с которой я как-то пересеклась на длительном свидании в тюремном общежитии, КДС (комнаты длительных свиданий), – они пришли табором и почти испортили моё хрустальное настроение, но мы справились и почти подружились. Старшая цыганка сказала: «Дай погадаю». Я ответила: «Давай я сама тебе погадаю», и она протянула руку. Я рассказала ей всё, водя пальцем по её буграм и линиям: вот твой дом, вот твой мужчина в казённом доме, вот здесь свобода, а здесь новый срок, а вот тут другая женщина, моложе, тоже цыганка, он уйдёт и забудет тебя, но можно приготовиться сейчас и немного поворожить. Не знаю, зачем я всё это ей сказала, я к тому времени видела, как это бывает. Цыганки – отличные психологи, и та, неграмотная тётка сильно средних лет, прекрасно меня поняла.
– А ты хорошо гадаешь, родное сердце.
– Прости.
– Твой мужчина от тебя не уйдёт.
– Нет.
– Но он предаст тебя.
– Нет.
– Да, родное сердце. Я поколдую, чтобы тебе не было больно. А ты помолись за меня.
Похоже, она сделала это. А я нет. Я не умею.
Юра и Фидель
Я давно сообразила, что главное влияние на мои отношения с окружающим миром оказали три человека: Фидель Кастро, Юрий Гагарин и моя бабушка. Ну вот представьте себе: вам шесть лет и вы уже начали соображать. Самый страшный хулиган в детском саду Вадик Жабин (да, как можно забыть это имясочетание) не даёт проходу – причём только тебе, и ты уже соображаешь, что это неспроста. Даже он ещё не понял – а ты уже начинаешь догадываться. Просыпаются зачатки сексуальности и ощущения мира – такого счастливого, потому что ты живёшь в Советском Союзе: ну вот повезло, а африканские дети недоедают, а в Америке вообще чёрт-те что (правда, они там такие странные, в «Международной панораме» показывают зловещих хиппи, и ты понимаешь, что они манят тебя куда как сильнее, чем Иванушка из «Морозко», который сразу – слащавый придурок); и вдруг в этот момент приезжает Принц.
И ты отчётливо понимаешь, как он должен выглядеть.
Это он, это он, моего сердца чемпион.
Нашла в сети на каком-то комми-сайте, что это было: «Его визиту в Советский Союз в 1972 году предшествовало то, что Люберецкому заводу сельхозмашиностроения им. Ухтомского было поручено разработать конструкцию тростниковоуборочного комбайна, изготовить опытные образцы и провести их испытания на плантациях Кубы».
Я жила на одной улице с заводом, почти напротив. Сначала я увидела это с балкона: кортеж небывалых и невиданных лимузинов, вокруг них красиво ехали мотоциклисты. А в открытом первом лимузине стоял брюнет в берете, во френче с распахнутым воротом, молодой, белозубый и невероятно непохожий на всех мужчин вокруг. На толстых некрасивых советских мужичков. Рядом с главным красавцем была ещё парочка очень даже ничего, и я мгновенно пропиталась духом революции – как потом оказалось, навсегда. Да ну неужели: революция – это не скучные утренники в детском саду, не тошнотворные программы в телевизоре «Горизонт», а как раз то, что так похоже на Яшку-цыгана и его революционные подвиги под песню «Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором». Один из них, безусловно, когда-нибудь меня выкрадет, и мы уйдём в революцию. Тот партизан, и этот. Остров зари багровой. Барбудос. А позже на моих первых сигаретах – Лигерос, порке муй херос.
Эль пуэбло унидо
Хамса сырая рыба
Это я уже пела через пару лет в школьном хоре: «Чили тоже Куба, Чили, мы с тобой». Очень грозно пела, сильно была взволнована борьбой с империализмом. Вообще борьба мне понравилась, и в школе её одобряли. «Так жизнь скучна, когда боренья нет», «К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!», «В борьбе обретёшь ты право своё» – в каждом классе школы висело что-то такое героическое над доской.
И почему-то в этой люберецкой Валгалле никак не присутствовал Юрий Гагарин. Это до сих пор для меня загадка – почему. Юрий Гагарин в Люберцах учился, причём рядом с моей школой, в ПТУ № 10. Не на космонавта учился, а на литейщика. И работал потом литейщиком на том самом заводе сельхозмашиностроения имени Ухтомского, куда спустя двадцать лет приезжал Фидель Кастро. Как-то об этом не принято было поминать, особенно в школе. Вот Александр Матросов – да. Или Зина Портнова. Или там Валя Котик. Но про них было так скучно и занудно, так бездарно и казённо, что на такие подвиги не тянуло. А про Гагарина ни слова, хотя вот он, здесь, рукой подать, через дорогу на литейщика учился.
И уж казалось бы – Гагарин. Абсолютно положительный герой.
Но само ПТУ в 70-х и 80-х пользовалось дурной славой. Учителя не считали зазорным повторять: «Будешь плохо учиться – пойдёшь в ПТУ».
В то самое.
