Дмитрий Потапенко "Безумная экономика для думающих людей"

Безумная экономика для думающих людей
Дмитрий Валерьевич Потапенко

Александр Вячеславович Иванов

Умный бизнес
Безумная экономика – это фейерверк из экономических кейсов, изучение которых развивает критическое мышление и помогает анализировать ход современной экономики. Авторы книги дают читателю удочку, а не рыбу; пищу для размышлений о том, что лежит в основе экономических процессов. Увлекательно, понятно, непринужденно! Неформальная экономика в лицах, историях, сюжетах и аналогиях!

Рекомендуется к прочтению тем, кто хочет постигнуть суть экономических процессов и явлений, расширить экономический кругозор.

Авторы книги: Д. В. Потапенко – экономист, управляющий партнер компании Management Development Group Inc., А. В. Иванов – Президент Национальной ассоциации дистанционной торговли (E-commerce Russia).

Дмитрий Потапенко, Александр Иванов

Безумная экономика для думающих людей

История бросками и рывками

эпохи вытрясает с потрохами,

и то, что затевало жить веками,

внезапно порастает лопухами.

    Игорь Губерман

Габер

Вопреки обывательским представлениям, Томас Мальтус, священник из Суррея, не был ни чудовищем, ни человеконенавистником, ни кровавым маньяком. Он и сам был несколько смущен итогами своих наблюдений (опубликованными в 1798 году), согласно которым количество производимого продовольствия росло сильно медленнее, чем человеческая популяция. Место пересечения двух кривых роста – кризис, «мальтузианская ловушка», которая неизбежно приводит число людей в соответствие с возможностями природы прокормить их, а средства уменьшения популяции известны – это войны и эпидемии, физическое уничтожение «лишних ртов».

Лучшие умы мира разводили руками. Увы, опровергнуть Мальтуса было невозможно, он прав, кругом прав – видимо, уничтожать друг друга написано на роду человеческом. Правда, существовала и другая возможность – резкий рост интенсификации сельского хозяйства. Но ко времени выхода в свет «Очерка о народонаселении» Мальтуса человечество еще даже не знало, за счет чего обеспечивается урожайность, и ломало копья в схоластических по большей части спорах о том, получают растения пищу из воздуха или из земли.

В 1840 году Юстус Либих (современники долго и изощренно высмеивают его, но в итоге его теория преодолевает скептицизм европейских остроумцев) наконец-то разбирается в этом вопросе. Становится ясно, что будущее выживание количественно растущего человечества зависит от удобрений – фосфатных, калийных и азотных. И если с первыми двумя проблем не возникало – они в достаточном количестве встречаются в природе, – то азотные удобрения были в огромном дефиците.

Собственно говоря, на свете в тот момент существовало два источника этих удобрений – залежи селитры и производство азотного удобрения. Серьезных запасов селитры обнаружено было на планете всего два: в Индии и в Чили, причем чилийская селитра была совершенно замечательна и по своему качеству, и по своим запасам.

Когда говорят о чилийской селитре, многие представляют себе запасы какого-то удивительного минерала. На самом деле это гигантские многовековые залежи птичьего помета, сохранившиеся благодаря своеобразному климату Атакамской пустыни – полоса длиной 200 км, шириной около 3 км и глубиной от 30 см до 3 м. Запасы селитры в Чили казались неисчерпаемыми (они и по сей день не исчерпаны), но проблема заключалась в том, что селитра – продукт «двойного назначения»: кроме удобрения она была незаменима еще и при производстве пороха. Для человечества по сей день дилемма «кормить или убивать» решается в пользу последнего. Так что вся без остатка чилийская селитра – довольно дорогая, заметим – шла на производство пороха.

Сельскому хозяйству оставалось довольствоваться так называемой буртовой селитрой – продуктом адской смеси, получаемой при разложении органики. В специальных «селитерницах» смешивали навоз, внутренности животных, болотную жижу, мочу, золу и прочие дурно пахнущие ингредиенты. На производство 1 кг селитры требовалось затратить около 6 кг «исходников». Правительства некоторых стран материально поощряли производителей насущно необходимого удобрения. Но само производство было маломощным и удовлетворить спрос на удобрение могло лишь в микроскопической степени.

Спасение человечества от «мальтузианской ловушки» пришло, разумеется, от ученых. В тот момент было уже известно, что воздух в значительной (около 80 %) степени состоит из азота, но азота трудно извлекаемого. Известно было и то, что больше всего азотных удобрений на планете (и по сей день) производится молниями, когда высокие температуры вызывают отделение азота, который потом в чрезвычайно низкой концентрации попадает вместе с осадками на землю. И вот тут на мировую арену выходит наука химия, в лице главного гения и главного злодея эпохи, Фрица Габера.

Рожденный в немецком Бреслау (ныне Вроцлав в Польше) выходец из состоятельной семьи, еврей Габер переживал вместе со страной тот период ее истории, когда не «Германия для немцев», а когда «мы все одна страна», и это счастливое время навсегда отпечаталось в его сознании. Правда, окончив университетский курс (среди его учителей был, в частности, знаменитый Бунзен, изобретатель до сих пор востребованной газовой горелки, и множество других звезд науки), Габер столкнулся с тем, что не может получить достойное место ни в одном из университетов.

Пару лет он работает в компаниях своего отца (его бизнес – красильное производство, и отличный химик там очень к месту), но затем совершает решительный поступок, один из многих в своей жизни: он крестится. И действительно получает в одном из университетов место профессора, соответствующее его научной квалификации.

Это событие никоим образом не пошатнуло патриотизм Габера (который будет подвергаться еще и не таким испытаниям), и он с наслаждением окунается в любимую науку. Его цель прекрасна и захватывающе глобальна: он мечтает «накормить Германию», добыть селитру из воздуха. Его опыты производят сильное впечатление на Карла Боша, руководителя исследовательской лаборатории завода BASF – Badische Anilin- und Soda-Fabrik, – и Габер получает устойчивое финансирование, которое позволяет ему довести свои опыты до победного конца: ему удается получить аммиак из… да, из воздуха!

Конечно, это вовсе не было концом истории, потому что потребовался еще гений Боша (будущего Нобелевского лауреата), чтобы разработать промышленные, а не лабораторные технологии получения аммиака, но… Начиная с 10-х годов прошлого века о «ловушке Мальтуса» вспоминают разве что как о забавном научном казусе. Габер, мечтавший накормить Германию, накормил весь мир и, стоит признать, в обозримом будущем проблема перенаселения планеты и мучительной голодной смерти перед человечеством больше не стоит (правда, остается проблема распределения произведенного, но это уж точно не проблема науки химия).

Косвенное последствие открытия Габера – это всемирный процесс индустриализации. Теперь, после повышения интенсивности сельскохозяйственного производства, в мире высвободились сотни миллионов рабочих рук, которые были перенаправлены в промышленность. Сильно сократившееся количество крестьян справлялось с задачей накормить всех, в том числе и выбывших из числа производителей продуктов, так как резко, в разы и даже десятки раз, выросла интенсификация производства еды.

Достижение Габера – настоящий триумф науки, невероятный и блестящий. Наверное, история науки не знает ничего подобного тому, что совершил этот человек, но… Габер не умер от счастья сразу же после своего изобретения. И лавры спасителя человечества носил он по историческим меркам не слишком долго.

Мальтузианцы еще в середине XIX века подсчитали, что продовольствие закончится на планете в середине 10-х годов XX века и начнется страшная война, где люди будут убивать друг друга. За еду. Война и началась – правда, вовсе не за поля и нивы.

Габер, считавший, что «в мирное время ученый принадлежит человечеству, но в военное время только своей стране», поставил свою науку на службу кайзеру: изобретенный им аммиак позволял производить боеприпасы для немецкой армии в неограниченных количествах.

Историки той войны пишут, что без открытия Габера война вряд ли продолжалась бы два года или даже год – на ее ведение банально не хватило бы боеприпасов, которые в чудовищных масштабах были обрушены друг на друга воюющими сторонами.

Но Габер пошел сильно дальше, чем производство боеприпасов. Он не просто создал боевые отравляющие вещества, но и лично принимал участие в газовых атаках на позиции противников (среди прочих под его началом в этом участвовали будущие нобелевские лауреаты Франк, Герц и Ган).

В 1915 году его жена, тоже химик, после того как произошла печально знаменитая газовая атака под Ипром, не в силах перенести этот ужас, покончила жизнь самоубийством. Габер, скорбя, на следующий день после ее смерти, однако, выезжает на Восточный фронт готовить новую газовую атаку. Заметим, что один из первых противогазов – тоже разработка того же Габера, но о спасенных благодаря его изобретению солдатах мало кто вспомнил, зато именно Габеру, как человеку, активнейшим образом способствовавшему и лично участвовавшему в развязывании «газовой войны», припомнили все ее жертвы. Более 80 тысяч жизней унесла «газовая война», еще около 1,3 млн солдат остались искалеченными на всю жизнь.

Но вот война все-таки заканчивается. Габер, которому присвоен не слишком высокий чин капитана, и он гордится им чуть ли не больше, чем всеми своими научными наградами (портрет кайзера всегда висит над его рабочим столом), вынужден какое-то время скрываться, опасаясь попасть в список военных преступников. Нобелевская премия, присвоенная ему в 1918 году, будет получена им только год спустя и, при всех его невероятных заслугах перед человечеством, воспринята она будет более чем неоднозначно.

«В мирное время ученый принадлежит человечеству» – и Габер, один из самых значимых ученых в истории человечества, организует ставшие знаменитыми «габеровские семинары», серию научных конференций с привлечением лучших умов того времени (в них участвуют Планк, Бор, Борн, Эйнштейн – странно, но пацифиста Эйнштейна и яростного «патриота» Габера связывает дружба), пишет ряд ярких научных работ. Но вирус патриотизма неистребим, и Габер, добывший азот из воздуха, решает добыть золото… из морской воды. А золото, как он считает, нужно его Германии, чтобы побыстрее расплатиться по контрибуциям.

К этому моменту он имеет славу почти что колдуна, и снисходительно относящегося к алхимии Габера заранее объявляют «спасителем нации», но опыты заканчиваются ничем. Габер обнаруживает, что содержание золота в морской воде в 1000 раз меньше, чем предполагалось, и признает добычу золота таким способом нерентабельной.

В то же время начинается новый виток его сотрудничества с BASF, куда его привлекает все тот же Карл Бош, ставший к тому времен главным человеком сначала в BASF, а потом и в концерне ИГ Фарбениндустри, крупнейшем химическом предприятии Европы. Нет, Бош, будучи химиком, никак не участвует в добыче золота из воды, но Габер становится незаменимым экспертом во всех научных экспериментах в промышленной химии.

Война, как мы уже и говорили, ничуть не умерила патриотизма Габера, он востребован германским генштабом, который ни на минуту не перестает мечтать о реванше. Вот только производство боевых отравляющих веществ на территории Германии запрещено, и производство химического оружия переносится в СССР (Габер даже становится почетным советским академиком), тем самым положив начало производству немецкого оружия массового поражения в Советском Союзе.

Попутно Габер продолжает «колдовать» над новыми отравляющими веществами. Среди его разработок – тот самый печально известный Циклон Б, который унесет неисчислимое количество жизней в нацистских концлагерях, в том числе и жизней евреев, среди которых будут и родственники Габера. Возможно, Габеру повезло, что он не дожил до полного торжества нацизма – он умер в эмиграции в Швейцарии в 1934 году.

В 1932 году его, директора института, принуждали уволить сотрудников из-за их «расовой неполноценности». Габер предпринимает демарш. Он отказывается увольнять своих коллег и подает в отставку сам, наивно полагая, что этот шаг великого Габера, мировой знаменитости и истинного патриота, члена совета директоров крупнейшей химической компании мира и разработчика смертоносного оружия, убедит власти пересмотреть несправедливое решение в отношении его сотрудников. Увы, он просчитался. Для новой власти он был просто евреем, его научная квалификация и патриотический пафос оказались ничтожными перед его происхождением. Дальше события и вовсе складывались так, что он счел благоразумным покинуть свою страну.

Возможно, несколько пафосный патриотизм Габера дал в конце его жизни серьезную трещину: он умирает от инфаркта по дороге в Палестину, где, как предполагалось, он должен был стать профессором еврейского университета.

Его коллега и партнер Карл Бош, вместе с которым Габер увековечен в химической реакции, названной «процесс Габера – Боша», осторожно сотрудничает с нацизмом, наивно объясняя всем (самому себе в первую очередь, наверное), что его вынужденные патриотические речи – всего лишь способ уберечь возглавляемый им концерн и рабочие места своих сотрудников. (К слову, уберечь не удалось: после войны концерн, производивший 85 % всей военной продукции для нацистов, включая отравляющие вещества, будет разделен на 12 компаний, среди которых BASF, Bayer и Agfa.) Бош тоже не доживет до Нюрнберга – он умрет в 1940 году. Его старший сын, как и жена Габера, покончит с собой в 1946 году, когда будут опубликованы данные о страшном Циклоне Б и его изобретателе.

Добрый гений Габера продолжает служить человечеству и сегодня: в мире вполне хватает пищи для прокорма все увеличивающегося человечества, и призрак войны за обладание едой над нами больше не довлеет. Злой гений Габера продолжает убивать и отравлять, бесконечно пополняя смертоносный арсенал.

Гений или злодей?

Прелюбопытнейшая история. И очень поучительная. Заметьте, как Томас Мальтус, священник из Суррея, пользуясь, попросту говоря, неполным объемом данных, сделал вывод, что человечество будет драться за еду. И выдвинул очень смелое предположение, что практически в середине 10-х годов XX века, то есть, грубо говоря, в 1910–1920-м, человечество организует войну исключительно из-за еды. И человечество организовало войну. И не одну. Но отнюдь не из-за еды. При этом основной посыл и основной вопрос был о нехватке продовольствия, который достаточно легко разрешили ученые, а именно – главный злодей и главный гений, Фриц Габер.

Кем же он является, злодеем или гением? Гением, наверное. А вот то, как политики использовали это научное изобретение, можно легко проследить на истории как раз Первой мировой войны.

Когда Габер говорил, что в мирное время ученый принадлежит человечеству, мне кажется, он имел в виду, что наука вообще принадлежит человечеству и она ни при каких обстоятельствах не может принадлежать войне. Это – ключевой посыл. Потому что, как мы с вами видим, большую часть научных изобретений политики умудряются использовать для уничтожения себе подобных, достижения каких-то мифологических, но очень жестоких целей.

И, мне кажется, здесь очень легко перебросить мостик к сегодняшнему времени. Наука изобретает, наука старается решить проблему и задачу. А политики ставят ту же самую цифровизацию, которую мы видим вокруг, на службу великому злу, которое они искренне выдают за добро. Но добро – для ограниченной группы лиц. И здесь, наверное, лежит первооснова зла.

Не старайся сделать добро для узкой группы населения или узкой группы лиц. Сделай так, чтобы это изобретение или твоя придумка, дорогой политик, служила большей части или, я сказал бы, всем. То есть чтобы это изобретение можно было применить для каждого, и оно не унизило бы и не уничтожило этого каждого. Как вы видели, многие из родных и близких Габера не справились с тем ужасом, в который превратили его достаточно мирное изобретение. Добыча азота привела к появлению величайшего оружия уничтожения.

Это один из случаев, когда пафосный патриотизм Габера был использован на службу злу. Ни сын, ни жена Габера так и не смогут справиться с этой тяжелой ношей. А добрый гений Габера по-прежнему служит человечеству. Пищи у нас достаточно, и призрак войны за еду над нами не довлеет. А Третья Цифровая война, как я ее называю – война 3.0., – она с нами, когда уже другие изобретения используются политиками для достижения своих грязных целей.

Египетские кошки

Около 150 года до н. э. великий император Цзин-ди отправил посольство в Египет для того, чтобы послы закупили там бесконечное количество кошек. Императорские амбары ломились от зерна, его поедали мыши, и только лишь кошки, обитавшие в далеком Египте, могли спасти китайского императора.

Сказка, как говорится, ложь: император ничего не мог знать о Египте, а в Китае хватало и своих кошек, вовсе не экзотического египетского происхождения, а местных. Но в сказке, как водится, одновременно и намек: богатства Цзин-ди были и в самом деле так велики, что ни потратить, ни сберечь их не было никакой возможности.

В самом начале своего царствования Цзин-ди, послушавшись своего главного и доверенного советника Чао Цо, ввел налоговую реформу, снизив налог на своих подданных с 10 % (именно такой процент считали целесообразным великий Кун Фу-цзы и его замечательный последователь Мэн-цзы) до 3 %. И меньше, чем через 10 лет, императорская казна столкнулась с проблемой переполненных амбаров: крестьяне и ремесленники Китая, воспрянув от налогового ярма, резко увеличили производительность. Позднейшие историки писали, что Чао Цо насчитал втрое (!) большие поступления в казну за 10 лет по сравнению с предыдущим десятилетием.

Большой заботой и самого Чао, и другого советника императора, непобедимого военачальника Чжоу Яфу, стало и размещение на свободных землях, которых всегда хватало даже в перенаселенном Китае, крестьян, которые бежали к императору земли Хань из других стран и земель в надежде обрести безбедное существование, и ожидания их оправдывались.

Страна прирастала людьми, люди богатели, законы регулярно смягчались, огромная и прекрасно вооруженная армия под предводительством Чжоу Яфу защищала земли от набегов грабителей-кочевников. Даже извечные враги, сюнну (гунны), столетиями наводившие ужас на Китай, были усмирены мощной армией и умной дипломатией.

Как и все императоры династии Хань, в преклонном возрасте Цзин-ди, возможно, сошел с ума: ему всюду мерещились заговоры, и даже его самые близкие соратники Чао Цо и Чжоу Яфу (некогда сами, заметим, сплетавшие интриги и разжигавшие подозрительность императора в отношении князей и придворных) вынуждены были покончить жизнь самоубийством, предпочтя ее мучительной казни, которая стала в последние годы царствования Цзин-ди обычным делом.

Наверное, именно поэтому осыпанная ранее благодеяниями Цзин-ди страна вздохнула с облегчением, когда после его смерти ему наследовал его десятый сын, рожденный любимой наложницей императора, У-ди.

У-ди, в отличие от его отца и деда, история прославляет как величайшего из императоров всех времен. В юности У-ди, вступивший на престол в 16 лет и находясь под опекой своей бабушки, не смог спасти от смерти своих учителей-конфуцианцев, и это, видимо, стало для него сильным потрясением. Всю свою жизнь он посвятил укреплению собственной власти. А средства укрепления власти известны – войны против внешних и внутренних врагов. При этом У-ди поначалу был довольно дипломатичен: например, возвеличивая конфуцианцев, он одновременно привечал и даосских монахов, строя храмы и самостоятельно совершая богослужения.

Огромная и мощная армия, доставшаяся ему в наследство от отца, воевала беспрестанно: за 53 года правления У-ди у империи не случилось ни одного мирного дня. И войны его были в основном успешны. На юге разгромлено было государство северных вьетов со столицей в Гуанчжоу, который отныне и на века стал китайским. На севере, преодолевая сопротивление сюнну, китайские армии достигли оконечности пустыни Гоби, строя там свои крепости и города и населяя их своими подданными. На востоке его армии закрепились в Корее. На западе…

Пожалуй, самым главным направлением в его царствование стало именно западное: один из чиновников У-ди, Чжан Цянь, был послан им в неведомые западные земли. Чжан Цянь не просто совершил невозможное, преодолев сложнейший и полный опасностей маршрут. У него еще и хватило ума понять, насколько удивительны, богаты и полезны Китаю лежащие вдалеке и неизвестные ранее западные цивилизации. А у У-ди хватило мудрости понять, какие перспективы сулят эти контакты Китаю.

У-ди принимает план «10 тысяч ли» – именно на столько (примерно 5 тысяч километров) должна была продвинуться западная граница Китая, чтобы связать две мировые культуры, до того пребывавшие в изоляции.

Все те же сюнну и масса других племен и народов противостояли Китаю. Войны с переменным успехом велись без конца и никогда более не прекращались, но Китаю удалось выкроить коридор для прохода своих караванов в Ферганскую долину.

Не только Запад интересовал У-ди: император искал любой повод развязать войну с кем-нибудь из соседей. Любая соседская заварушка обязательно заканчивалась тем, что хоть кто-то из враждующих просил помощи у Китая, и У-ди охотно ее оказывал всем, даже если никто этого не просил. Но в итоге не «союзник» У-ди становился победителем: захваченные земли и богатства переходили к У-ди, а «союзники», ради которых Китай вводил свои войска, как правило, истреблялись.

Империя Хань всего за несколько десятилетий после начала правления У-ди стала просто гигантской, превосходящей размерами Римскую империю времен расцвета, но от сытой и благополучной жизни времен Цзин-ди не осталось и следа. Налоги росли: сначала добрались до «конфуцианских» 10 %, а после быстро и легко увеличивались. Уже к концу II столетия до н. э. крестьяне вынуждены были отдавать в казну треть урожая, и массовое их переселение из страны Хань приобрело характер бегства. Бежали в основном на юг, в долину реки Чжуцзянь (с тех времен и поныне это самый густонаселенный район Китая), но и там их настигала и завоевывала победоносная армия У-ди, которая с 30-х годов II столетия до н. э. почти целиком набиралась из числа помилованных преступников. Практика помилования уголовников для службы в армии была придумана советниками У-ди и в его царствование стала нормой.

К 100 году до н. э., когда налоги достигли 50 %, произошло то, чего не случалось в Китае более полувека: начались крестьянские восстания. Они вспыхивали регулярно по всей стране – и на старых землях, где люди еще помнили 3 %-ный налог времен Цзин-ди, и на новых, только что завоеванных, где людям 3 % даже во сне не снились, но налоги У-ди сильно превосходили установленные (не без влияния местных последователей Кун Фу-цзы) ранее. Восстания жестоко подавлялись уголовниками в солдатских одеждах. Но голод, вдруг поселившийся в стране, где совсем недавно зерно переполняло амбары и некому было съедать эти запасы, продолжался в империи долго.

Сам же император, пресытившийся земной властью, думал о вечной жизни: даосские ритуалы должны были бы ее гарантировать. У-ди проводил свое время в молитвах, вознося духам просьбы о бессмертии. Окружение его стало состоять из магов, колдунов и шаманов, которых император то возвеличивал, то, разочаровавшись, казнил.

И уж конечно, придворная жизнь изобиловала всяческими «заговорами» и их «раскрытиями», сопровождавшимися казнями. Участь эта не обошла, пожалуй, и самого знаменитого из китайских историков, Сыма Цяня, которому выпало сомнительное счастье быть современником У-ди. Император «раскрыл» «мятеж» своих полководцев, и Сыма Цянь оказался единственным, кто (Кун Фу-цзы ведь заповедовал говорить правду в лицо тирану, какой бы горькой она ни была!) высказался в их защиту. Он был приговорен к смерти, но мера вины его по обычаям той поры позволяла вместо смерти внести деньги или подвергнуться оскоплению. Не имея средств, Сыма Цянь между позором и обязательством, данным покойному отцу, завершить исторический труд, выбирает последнее. Как сложилась его жизнь после этого события – неизвестно. Величайший из китайских историков, благодаря которому, собственно, потомкам и стало известно о величайшем из императоров, умер в безвестности.

Возможно, сказывается насыщенная эзотерическими впечатлениями жизнь У-ди. А может, наследственная болезнь императоров династии Хань (хотя, судя по всему, любой одуревший от безнаказанного самоуправства впадает в такого рода сумасшествие, примеров чему в истории бесконечно много) приводит к тому, что У-ди в конце своей жизни не интересуется ничем, кроме как охотой на ведьм. Пройдут тысячелетия, и «охоту на ведьм» будут поминать в кавычках. Но У-ди воевал с ведьмами вполне конкретно: основанием для казней были его сны, где к нему являлись духи и боги и показывали ему, кто именно и что именно замышляет против него.

Свита императора пребывает в вечном беспокойстве за свои жизни и судьбы своих семей, подданные разбегаются, казна пустеет. Торговые пути перерезаны бандами, которые всегда появляются во времена обнищания. Армия мародерствует. В империи всякий, вне зависимости от звания и состояния, находится под угрозой каждую минуту. Война идет и на границе, и по всей стране. Такое наследие оставляет величайший из императоров Китая своим потомкам.

Наследник У-ди, Чжао-ди (вернее, его советники-конфуцианцы – сам он взошел на престол в возрасте 6 лет) все свое царствование был занят тем, что снижал налоги, утихомирив в итоге пожары крестьянских войн, наводил порядок на границах, восстанавливал армию и торговые сообщения. Впасть в маразм и убийственную (буквально) для подданных подозрительность он не успевает, умерев в 20-летнем возрасте, но его потомки будут уже не в состоянии вернуть времена «3 %», и вся династия Хань с этого момента катится к упадку, напоминая гигантский корабль, получивший пробоину, залатать которую уже невозможно.

Лучший в истории период Китая, времена Цзин-ди, больше не вернутся никогда, хотя нынешнее правительство Китая очень успешно применяет ту же практику – снижение налогов ради общего роста благосостояния и благополучия. Жуткий период «самого великого в истории» У-ди, в конце концов, ничем не отличается от других «самых великих в истории» любой другой страны – прекрасно выглядящее на политических картах «величие» и крайняя нищета и массовая гибель современников «величия».

Идея резкого снижения налогов для пополнения казны в среднесрочной перспективе в истории любой страны срабатывала всегда, но среднесрочная (про долгосрочную уже и не говорим) перспектива неинтересна политикам, которые решают сиюминутные задачи. Везло мало кому и редко когда, но вот Китаю с Цзин-ди – повезло. Пусть и ненадолго.

Цзин-ди и постковидная эпоха

История интересна в первую очередь тем, что это – вечный вопрос: снижение налогов – подъем налогов. Что делает Цзин-ди для приведения экономики к росту? Производит снижение налогов.