– Оставь моего отца в покое, – зло процедил он. – Ты в своем уме? В Чехии я был в концлагере. Как выжил, не знаю. В бараке девятьсот человек, нары в три этажа. Каждый из нас был в полной власти капо, эсэсовцев, коменданта. Любого могли избить, изувечить, убить. Двести граммов хлеба, кружка баланды и три картофелины – вот и вся еда на день. Работа изнурительная. Ежедневно повозка, запряженная людьми, увозила трупы туда, где дымила труба. Может, хватит? Повторяю, я был в концлагере!
– Только ли в концлагере?
Игорь в упор смотрел на Риту.
«Эту женщину я когда-то любил. Она даже была моей женой», – говорил его презрительный взгляд.
– Значит, и ты веришь, что я предал?
– Званцев, ты несносен! У меня нет времени вести следствие. У тебя есть единственный шанс не оказаться у нас в трибунале. Это принять условия Купцова и написать покаянную.
– Что? Ты тоже предлагаешь мне стать предателем?
– Званцев!
– Я рисковал жизнью, добыл секретные сведения, а ты!.. Пошла вон!
Игорь распалился не на шутку. Еще немного, и он обложил бы свою бывшую жену трехэтажным матом или запустил бы в нее чем-нибудь.
Рита Мещерская захлопнула дверь сарая, устало прислонилась к ней спиной.
Часовой, стоявший рядом, скорее всего, слышал проклятия арестанта, адресованные ей. Поэтому он с удивлением наблюдал за душевными переживаниями представителя военной юстиции.
Придя в себя, Рита неторопливо зашагала по тропинке в сторону единственной дороги, проходящей через село. Самое главное Званцеву она так и не сказала. Он и сейчас не знал о том, что она воспитывает их дочь.
– Кто посмел заправить русский самолет? – Оберштурмбаннфюрер Вальц прохаживался вдоль строя своих подчиненных и орал, не умолкая. Эсэсовцы, все в черных мундирах – командиры рот, взводов, рядовые из охраны концлагеря и завода – вытянулись в струнку, застыли на месте.
Не получив ответа на этот вопрос, Вальц перешел к другому:
– Чей взвод дежурил этой ночью на взлетной полосе? – Он с недоверием окинул взглядом людей, стоявших навытяжку.
Из строя вышел немолодой эсэсовец, командир роты, с заметным шрамом над переносицей и с черной повязкой на глазу. Видно было, что ему пришлось повоевать.
– Господин оберштурмбаннфюрер, взлетную полосу охранял третий взвод шарфюрера Бонхофа.
– Бонхоф! – взревел Вальц.
Ответом ему было молчание.
– Где Бонхоф? Не вижу его.
– Бонхофа вчера днем госпитализировали. У него язва желудка, – пояснил одноглазый офицер.
– Ну и кто за него?
Из строя вышел молодой парень. На вид ему было лет восемнадцать, никак не больше.
– Шарфюрер Эрих Бухгольц, – представился он.
Вальц всмотрелся в лицо парня. Пополнение пришло совсем недавно, и он не успел еще всех запомнить.
– Ты что, не слышал рев мотора?
– Слышал.
– Почему не предотвратил вылет?
Парень поправил очки с толстыми стеклами, сползшие на нос, и ответил:
– Я плохо вижу в темноте. Я думал, что это наш самолет.
Вальц театрально развел руками.
– Посмотрите на него. Он думал! Ты что, вчера родился? Не знаешь, что за нас думает фюрер? Твое собачье дело – исполнять приказы, не только его собственные, но и тех людей, которых он поставил над тобой. Инструкции читал?
В ответ молодой эсэсовец отрицательно покачал головой и тихо промямлил:
– Не успел еще. Я здесь только второй день.
Вальц почувствовал, что вспотел.
«С такого молокососа взятки гладки, – подумал он. – А одноглазого ветерана отдавать под суд душа не лежит. Ведь он еще на Курской дуге воевал в дивизии «Мертвая голова». Ох, придется отвечать мне».
– Разойдись! – теперь уже негромко выкрикнул Вальц и устало опустился на лавку. Достал сигареты, закурил.
«Во что превратили СС! – размышлял он. – Когда-то один удаленный зуб – и пошел вон, не служить тебе, парень, в элите. А сейчас что? Одноглазые, язвенники, очкарики. Неужели у Германии людские ресурсы на пределе?»
Оберштурмбаннфюрер быстро докурил сигарету, поднялся и пошел в сторону комендатуры.
В июле сорок четвертого ему повезло. Машину с двумя важными участниками покушения на фюрера он, начальник охраны сторожевого пункта, пропустил беспрепятственно, за что мог угодить под суд. Выручил Эвальд, брат жены. Теперь придется попросить его о помощи еще раз. Но гарантии, что Эвальд поможет, нет.
Вальц расположился за столом в своем кабинете, не снимая шинели и фуражки, набрал нужный номер.
– Группенфюрер Брайтнер будет через полчаса, – услышал он. – Кто его спрашивает?
Вальц представился.
– Что передать?
– Я сам перезвоню, – сказал он и положил трубку.
Но Брайтнер вернулся раньше и позвонил сам:
– Густав?
– Слушаю тебя, Эвальд.
– Это я тебя слушаю.
Вальц хотел было сразу рассказать обо всем, что случилось, но вовремя остановился, понимая, что телефон может прослушиваться.
Поэтому он ограничился только короткой фразой:
– Надо увидеться. Срочно.
Брайтнер хорошо знал своего зятя, был в курсе его проделок и подвигов. Похоже, Густав снова влип. Будь на его месте кто-то другой, Брайтнер и пальцем не пошевелил бы, чтобы помочь. Слишком большое число ступенек карьерной лестницы отделяло его от какого-то там оберштурмбаннфюрера. Но Густав Вальц был женат на его младшей сестре Эмме.
Кроме Эммы и двух ее крошек-дочерей у Брайтнера никого не осталось. Родители давно умерли, а у жены сердце не выдержало после сообщения о гибели сына под Сталинградом. Еще они с Густавом были старые приятели, однокашники по мюнхенскому университету, хоть Вальц его и не окончил.
Группенфюрер Эвальд Брайтнер не заставил себя долго ждать. Через час он уже сидел напротив Вальца в прокуренном кабинете и вопрошающе глядел на своего родственника.
– У нас ЧП, – сообщил ему Вальц. – Заключенный сбежал на русском самолете.
Брайтнера такая новость вроде бы никак не задела. Но это только казалось. С минуту он раздумывал, что-то сопоставлял, затем приставил палец к губам и кивнул на дверь. Мол, давай выйдем и обсудим все на свежем воздухе, а не здесь, в кабинете, где запросто может быть установлена прослушка.
Они вышли в небольшой садик, разбитый вокруг здания комендатуры. Здесь Брайтнер сразу изменился в лице.
– Выкладывай все начистоту, – жестким голосом произнес он. – Только в этом случае я смогу тебе помочь. Итак, вопрос первый. Кто сбежал?
– Заключенный номер триста пятьдесят шесть.
– Ты что, меня за идиота держишь? – вспылил Брайтнер. – На кой черт мне номер! Ты говори, кто он, русский, поляк или француз?
– Русский, некто Званцев. Обер-лейтенант, летчик. – Вальц достал картонную карточку, на которой красовался номер и были указаны фамилия, имя и воинское звание Званцева.
К ней были приклеены небольшие фотографии в анфас и в профиль. Всех, кто переступал территорию завода, фотографировали, такой был порядок.
– Ясно, что не пехотинец, – заявил Брайтнер, держа в руках карточку, и осведомился: – Он мог знать какие-то секреты, связанные с «Саламандрой»?
– Конечно, нет. Он работал на участке, где проверяют гидравлику. Она есть у каждого самолета. – Вальц сжал кулаки. – Ох, попадись мне этот русский!
– Еще неизвестно, кто кому попадется. Он теперь знает, куда надо бомбы бросать, – сказал Брайтнер и криво усмехнулся, но его взгляд тут же стал серьезным. – Кто его туда поставил?
– Петер Рауш, инженер.
– Немец?
– Фольксдойч. Отец чех, мать немка.
– Его допросили?
– Нет. Он исчез.
– Как исчез?
– Он вольнонаемный, у него пропуск с правом свободного выхода за территорию завода. Его ищут.
Далее Вальц, запинаясь, начал говорить об оплошности охранников-эсэсовцев, не предотвративших этот вылет. Брайтнер с презрением смотрел на своего родственника, как бы говоря: «Расстрелять бы тебя!».
– Вопрос второй, – прервал он его. – Ты, Густав, не сказал главного. Где ты сам был вчера ночью?
Вальц почувствовал, как у него кольнуло в груди:
– Я ездил в Вену, – тихо выговорил он.
Солнце светило ласково, по-весеннему.
Эвальд Брайтнер снял фуражку, вытер платком вспотевшую голову и заявил:
– Так я и знал. Конечно же, к девкам с Рингштрассе.
Вальцу ничего не оставалось, как молча утвердительно кивнуть.
На Рингштрассе располагался известный в Вене публичный дом.
– Ну а где был твой заместитель, Крюгер? – едва не закричал Брайтнер.
– Я ему дал три дня отпуска. У него вся семья погибла в Дрездене под бомбами.
Брайтнер достал из позолоченного портсигара сигарету, закурил, но Вальцу не предложил. Он еле сдерживал себя.
– Понимаю. То, что американцы и англичане сделали с Дрезденом, просто чудовищно. В городе не было ни воинских частей, ни военных объектов, только мирное население, – тихо выговорил он и тут же резко повысил голос: – Вот поэтому мы и создаем оружие возмездия! Ракеты фон Брауна долетают до Лондона, но разброс большой. Нам бы еще полгода на доработку. «Ме-262» вроде бы хорош, но тяжел в управлении. Да и расход топлива большой. В воздухе может находиться лишь несколько минут. Поэтому вся надежда на Хейнкеля, на его «Саламандру» «Хе-162».
Вальц слушал и молчал, понимая, что любое слово в свое оправдание может вывести Брайтнера из равновесия. Он знал, какая ответственная миссия возложена на его родственника. Тот отвечал за охрану всех секретных заводов, расположенных в Австрии.
Но ему было известно не все. Брайтнер еще и курировал все научно-технические разработки, производимые в Германии.
Совсем недавно ответственности ему добавилось. Он встречался с рейхсфюрером Гиммлером и получил секретный приказ: должен был обеспечить безопасность при проезде нескольких сотен грузовиков в высокогорные районы Альп. Задавать вопросы не полагалось, но Брайтнер догадался, что речь идет о золоте, валюте, картинах.
Сейчас, в феврале сорок пятого, он уже прекрасно понимал, что секретные заводы и научно-технические разработки вряд ли помогут Третьему рейху избежать поражения в войне. Ценности, надежно спрятанные в Альпийских горах, – это будущее Германии, которое надо сохранить во что бы то ни стало. А будет фюрер жив или нет, это не так уж и важно.
– Ладно, поступим так, – сказал Брайтнер и оценивающе посмотрел на своего родственника. – Я задним числом оформлю тебе вызов к нам в штаб, в Вену, за новым назначением. Будем считать, что ночью тебя не было в комендатуре по причине, скажем, поломки машины в дороге.
Услышав о новом назначении, Вальц оживился, поднял голову, взглядом спрашивая:
«Куда?».
– В Быстрицу поедешь начальником местного гестапо.
– А как же Кросс?
– Кросс убит. На днях его машину вместе с господином Хорстмайером и охраной обстреляли партизаны. Слава всевышнему, Хорстмайер остался жив.
– Кто такой Хорстмайер?
– Главный инженер завода в Быстрице. Доверенное лицо самого Хейнкеля.
