– Что это было? – в очередной раз повторил Арнольд.
– Ты совсем дурак? – отозвалась хриплая. – Ясно же, что мы разбились.
– Это не учебная тревога, – монотонно пробубнил автомат.
– Думаю, нужно уходить, – произнес белобрысый Фрейзер.
– Куда? – саркастически осведомился невидимый парень.
– Какая разница? Нельзя сидеть в креслах вечно и слушать этого идиота.
– Что это было?! – Хиллари врезал кулаком по двери в кабину управления. – Что это было?!
«Артур!» – Анна поняла, что вот-вот разрыдается.
Артур сидел слева… Слева! Он сидел слева, в кресле 4А, а на полу кровь. Лужа крови. На полу под креслом 4А!
«Нет! Пожалуйста, только не Артур! Только не он! Пожалуйста! Только не Артур!»
– Покидая корабль, в точности выполняйте требования членов экипажа, от этого зависит ваша жизнь…
– Я ухожу, – сказала хриплая.
«Диккенс!» – вспомнила Анна ее имя, но сейчас это не имело значения, потому что девушка решилась: резко повернула голову, готовая ко всему… и вскрикнула от радости, увидев, что в кресле 4А никого нет.
– Он жив!
Все правильно: брат маленький, ему тринадцать, а выглядит как десятилетний, и поэтому страшный нож его не задел, прошел выше головы, сломал кресло, но брата не задел. Артур испугался и убежал.
– Что это было?
– Артур жив!
На душе стало легко. Так легко, что перестали волновать вопросы «Что случилось?» и «Почему мы не в космосе?». Стало неважным, откуда взялась гравитация и как получилось, что они дышат, хотя корпус клипера разорван. Все эти вопросы исчезли вместе со страхом за брата, и теперь девушку волновало одно: «Где он?!»
– Артур! – Анна вскочила на ноги, огляделась, увидела открытую дверь в конце салона, вспомнила, что за ней располагается шлюз, и побежала по проходу. – Артур!
И сама не заметила, как оказалась в крепких объятиях преградившего ей дорогу мужчины.
– Не так быстро, мисс Баррингтон, – произнес он. – С вами все в порядке?
– Пустите меня!
– Не раньше чем вы ответите на вопрос.
– Пустите!
– Мисс Баррингтон!
Жесткий официальный тон почему-то подействовал: Анна перестала вырываться, отстранилась и оглядела мужчину. Лет тридцати, невысокий, плотный, но не толстый, и весьма сильный, если судить по крепости объятий. Одет, как и все, в оливковый комбинезон пассажира, с левой стороны груди нашивка: «Нуцци».
– Мисс Баррингтон, пожалуйста, успокойтесь и ответьте: с вами все в порядке?
– Почему вы спрашиваете?
– Я – врач. С вами все в порядке?
– Да.
– Голова кружится?
– Нет.
– Болит?
– Нет.
– Вообще что-нибудь болит?
– Нет.
– Тошнит?
– Нет. – Анна помолчала, после чего уточнила: – Вы кто?
– Врач, – с улыбкой повторил мужчина. – Вы знаете, где выход?
– Шлюз там, за дверью.
– Все верно. – Он разжал объятия. – Идите к нему, мисс Баррингтон, Вагнер уже сбросил аварийный трап, и вы сможете покинуть клипер.
«Вагнер? Ах да, Вагнер…» Его девушка помнила. Но сейчас ее волновал не Павел, не незнакомец по имени Нуцци, а брат.
– Док, вы видели Артура? Моего брата Артура?
– Мелкий такой?
– Да, маленький. Ему всего тринадцать…
– Вроде он уже вышел.
– Разрешите… – Анна бросилась к дверям.
– Осторожнее на трапе! – крикнул ей вслед Нуцци и повернулся к Арнольду.
– Что здесь произошло? – громко выкрикнул тот и принялся колотить по двери в кабину кулаками. – Что здесь произошло?!
Девушка прошла в шлюз – как же странно ходить по кораблю, предназначенному для полетов в невесомости! – протиснулась в люк и скатилась по трапу. И сразу услышала:
– Осторожно.
Кто-то мягко, но крепко взял Анну за руку и помог подняться на ноги. Молодой мужчина в темно-синем комбинезоне офицера Космического флота, тот самый, который помогал им рассаживаться в креслах… Вагнер!
– Павел!
– Мисс Баррингтон, с вами все в порядке?
– Да.
– Вы видели доктора?
– Да, все в порядке… – пробормотала Анна, но тут же поняла, что ее фраза далека от действительности.
Справа громко плачет маленькая Сандра по прозвищу Конфетка. Баджи пытается ее успокоить, но видно, что сама едва сдерживается. Бродит потерянная Настя, у нее остановившийся взгляд и пластырь на лбу. Видимо, ударилась. И, похоже, уже повстречалась с доктором Нуцци. Из клипера появляется Октавия, глаза у нее красные, нос припух, но слезы закончились, и только губы то и дело кривятся так, будто девушка очень хочет вновь разрыдаться, но не может. Мэйсон и Карсон сидят на полу, тесно прижавшись друг к другу. Тихие, как мыши, и потерянные, как Октавия. Справа начинает плакать какая-то девушка, Анна не видит кто, но не поворачивается, потому что девушку утешает какой-то парень. Голос парня дрожит, и именно поэтому Анна не поворачивается: она сама с трудом сдерживает слезы и не хочет «расклеиваться», пока не отыщет брата. Анна не плачет, несмотря на страх и полное непонимание происходящего, несмотря на то, что клипер разбит, а под креслами она видела лужи крови. Анна не плачет. Не сейчас.
По трапу съезжает долговязый Август и сразу направляется к Октавии, за ним – белобрысый Пятый и Диккенс, девушка с хриплым голосом, темноволосая и темнокожая самбо. Следом еще один парень, которого Анна определяет как Бориса.
– Там Хиллари буянит! – крикнула Диккенс.
Но сейчас это неважно.
– Я ищу брата, – сказала Анна, глядя на Вагнера.
– Он здесь. – Павел взял девушку за руку и повел прочь от клипера. – Я за ним присмотрел.
– Спасибо.
– Это моя работа, мисс Баррингтон.
Вагнер, как и доктор Нуцци, невысок, но крепок, силен и очень ловок. Фигурами они с врачом похожи, но Вагнер русоволос и подстрижен очень коротко, по-военному, видимо, согласно требованиям Флота. А вот брюнет доктор предпочитал модную в этом сезоне стрижку, да к тому же носил короткую, изящную бородку.
– Как вы себя чувствуете, мисс Баррингтон?
– Все в порядке.
– Хотите воды?
– Нет, нет… не сейчас.
– Если что, вы знаете, где меня найти, – улыбнулся Павел.
Девушка хотела ответить, но увидела брата, отпустила крепкую руку кадета и бросилась вперед:
– Артур! – Брат сидел у стены, съежившись, обхватив руками колени, и молча смотрел перед собой. Он, наверное, не понимал, что происходит, но, к счастью, не раскричался и у него не начался приступ. Он просто сидел. Маленький и одинокий. – Артур!
Анна опустилась перед братом на колени, схватила, прижала к себе и разрыдалась.
– Я так за тебя испугалась!
Прижала крепко-крепко, потом бросилась целовать, потом снова прижала и замерла. Улыбаясь и беззвучно рыдая.
– Мне страшно, – тихо сказал Артур.
– Мне тоже, – не стала лгать девушка.
– Все плачут.
– Скоро перестанут.
– Мне страшно.
– Все будет хорошо. – Анна погладила мальчика по голове, перевела взгляд на Вагнера и спросила: – Что случилось?
– Катастрофа, – коротко произнес тот. – Мы во что-то врезались.
Девушка огляделась – теперь, убедившись, что с Артуром все в порядке, она стала проявлять интерес к происходящему, – потом удивленно подняла брови:
– Павел, во что мы врезались?
И услышала негромкий ответ:
– Поверьте, мисс Баррингтон: мы все хотели бы это знать.
* * *
– «Чайковский», ответьте! «Чайковский», говорит Земля. «Чайковский», если вы меня слышите – ответьте! – Оператор оказался обладателем приятного, хорошо поставленного голоса. Говорил он негромко, но каждое слово произносил с необыкновенной четкостью, а во время пауз напряженно вслушивался в эфир, боясь пропустить даже намек на ответ. В действительности в этом не было необходимости, поскольку все шумы, шуршания, все подозрительные звуки компьютер и записывал, и расшифровывал, определяя источник и происхождение. Компьютер делал основную работу, но оператор все равно вслушивался в эфир так, словно его ухо могло превзойти электронную систему. Вслушивался, потому что беспокоился. Вслушивался, потому что хотел первым услышать, а главное – первым ответить потерявшимся космонавтам. Вслушивался и продолжал размеренно повторять: «Чайковский», ответьте…»
И все сотрудники ЦУПа слышали этот голос. Или знали, что он звучит. И ждали, так же как оператор – с замиранием сердца надеялись, что в эфире прозвучат знакомые голоса. Надеялись на то, что Вавилов и его ребята справились с возникшей проблемой и вот-вот сообщат, что живы, здоровы и «ковыляют к Луне». Или хотя бы просто: живы и здоровы. Гигантский центр, обычно шумный, суетливый, деловой, очень громкий и немного взбалмошный, притих и перестал улыбаться. Людьми овладело предчувствие большой беды, но они надеялись на мастерство своих друзей. И прислушивались к размеренным словам, которые негромко, но очень четко выговаривал оператор хорошо поставленным голосом:
– «Чайковский», говорит Земля, вы меня слышите? «Чайковский», говорит Земля…
Слова улетали в космос, но не возвращались долгожданным ответом. Слова просто пропадали, но их упрямо повторяли вновь и вновь. И будут повторять, пока есть хоть малейшая надежда услышать ответ.
От навалившейся беды космический центр ссутулился, стал тихим, как осенний лес, и появление адмирала Касатонова получилось чем-то сродни землетрясению. Или прибытию бродячего цирка. Только не веселого, а мрачного, встревоженного и озабоченного. Адмирал Касатонов вошел… нет, ворвался в здание подобно финиширующему спринтеру: стремительно, как ветер, а сопровождающие казались не поспевающими за хозяином тенями. Приказ принять на себя командование и, соответственно, ответственность за происходящее адмирал получил непосредственно от президента Емельяновой, первичную информацию ему передали по сети, затем высылали регулярные отчеты, но, оказавшись в здании, Касатонов все равно поинтересовался:
– Есть новости?
И услышал мрачное:
– Никаких. – Руководитель дежурной смены Шутов доложил: – «Чайковский» молчит.
Шутов был невысокого роста, едва поспевал за широко шагающим адмиралом и забавно семенил слева от него. В обычный день его нелепое движение наверняка бы вызывало улыбки, но не сегодня. Сегодня в ЦУПе забыли слово «забавный».
– Прошло шесть часов…
– Да…
– Не перебивайте!
