– Но это неплохо, – подумав, сказала Дина. – И вообще, ты же еще ребенок, твое воображение расторможено…
– Да сколько можно быть ребенком! Мне уже футболки как раз впору стали, – шепотом произнесла я. – Я размерами тела – уже как взрослая, понимаешь?
– Значит, скоро тебя официально признают взрослой, – улыбнулась Дина.
– И что будет?
– Что будет… с одной стороны, ты сможешь найти себе пару, родить детей. С другой стороны, взрослость – она никак не чувствуется. Я серьезно, по себе сужу. Ники, доедай. Все-все доедай, ты слышишь? – обратилась Дина к сыну.
Мы, все трое, скоро закончили с завтраком. На тарелках ни крошки не оставили. Да и вообще, это неприлично – оставлять недоеденное. Неприлично по отношению к этому миру…
С едой, опять замечу, раньше творилась полная неразбериха. Сначала люди голодали, их косила смерть от неурожая, потом так вышло, что одни народы голодали по-прежнему, а другие уже нет. Перед появлением Истины начался новый перекос – в сторону переизбытка еды.
Еду стали выбрасывать.
Росли горы гниющей еды, которая выделяла парниковые газы, а они, в свою очередь, изменяли климат на планете. Даже больше того, значительная часть будущей еды была уже заранее «обречена».
Сначала часть урожая оставалась гибнуть на полях: потому что человеку, который его выращивал, было дешевле оставить его на поле, чем потратиться на сбор всего урожая.
Затем часть собранного урожая тоже выбрасывали, потому что фрукты и овощи не соответствовали так называемым «стандартам красоты» (не тот размер, цвет, вес, количество пятнышек на кожуре).
Затем урожай и продукты, сделанные из него, доставляли в магазины – те места, где их покупало население. Причем изначально продуктов доставлялось много больше, чем надо было. Таким образом создавалась видимость изобилия. Хорошим магазином считался тот, где полки ломились от продуктов. Часть товара выбрасывали просто потому, что его было слишком много, другую часть – потому что заканчивался срок годности.
Ну, а дальше часть еды выбрасывали люди уже у себя дома.
А если учесть то, что под пастбища для животных и плантации сельскохозяйственных растений шли уникальные экосистемы, вырубались леса, и гибли животные, расходовались водные ресурсы, то изобилие еды оказалось не меньшей напастью для человечества, чем ее отсутствие.
Что ж, получается, Истина решила и эту проблему.
…Я отнесла свой поднос с пустой тарелкой и пустым стаканом обратно к раздаче. Там в отдельное окно заталкивались подносы с посудой. Где-то в глубинах кухни посуда с помощью сильного обдува подвергалась очищению. Поэтому доесть все, что тебе выдали – это еще и правило хорошего тона.
Чем чище посуда, тем проще ее привести в порядок, и подать потом на ней уже обед, или ужин. Если еда оставалась на тарелках, то дольше происходил процесс очищения посуды, больше энергии расходовалось, быстрее изнашивалась вся эта кухонная система, в которой готовилась еда в Столовой для всего района…
Дина тоже отнесла пустую посуду. Затем помогла Ники затолкать его поднос в приемное отверстие. Усадила Ники в коляску.
– Мы – гулять, ты, если хочешь, присоединяйся к нам, – обернулась ко мне Дина.
– Я пока Нину хочу дождаться. Ты понимаешь… – я не договорила, неопределенно повела головой.
– Понимаю, – опять серьезно ответила Дина.
Левую ладонь защекотало.
Я подняла руку, и мое Око отразило веселую мордочку Ники.
– Дина… ты посмотри, это Ники! – я, удивленная, показала свою ладонь Дине.
А мальчишка, сидевший в коляске, захохотал радостно.
– А ты у него уже в списке друзей? Когда ж он успел? Ники, поверни ко мне свою ладошку… Да, точно! – Дина склонилась над сыном, заглянула в его Око. Обратилась ко мне: – Слушай, я постараюсь переадресовать на себя все его запросы, а то он скоро всех окружающих начнет дергать почем зря… Вот, мы освоили и эту функцию, оказывается, – с иронией произнесла она.
– Ну и хорошо, ну и замечательно, теперь мы с тобой всегда на связи, да Ники? – подмигнула я мальчику.
– Да-а! – радостно ответил он.
Дина с Ники покинули Столовую, а я села за одноместный столик, чтобы никто ко мне не подходил, решила дождаться Нину.
В помещение из Лабиринта зашла Лена, моя соседка сверху (я с ней была в очень хороших отношениях). Лена жила одна, без пары, ее сын давно уже повзрослел и уехал. Войдя, она мне улыбнулась, я ей тоже.
Выглядела моя соседка с верхнего этажа всегда бодрой, подтянутой; ростом она – немного выше, чем обычные женщины, и со спины, думаю, Лена казалась даже моей ровесницей. И, лишь когда поворачивалась лицом к собеседнику, можно было понять, что она уже давно взрослая.
Лена села за отдельный столик со своим подносом, а потом из обычного входа появился Алекс, другой наш сосед, и решительно двинулся к раздаче. Мне он кивнул, Лену словно не заметил. И он тоже сел за одноместный столик со своим подносом.
– Алекс, ты здоров? – немедленно обратилась к нему Лена.
– А что такое? И ты, разве, не видишь, я не хочу ни с кем общаться, специально сел отдельно… – огрызнулся Алекс.
Они, Лена и Алекс, мне кажется, являлись между собой ровесниками. Понятие возраста давно ушло в небытие, теперь люди делились лишь на две категории – взрослые и дети.
А вот раньше общество весьма трепетно относились к прожитому человеком времени, я знала об этом из Мемори. Употреблялись определенные градации возраста, порой унизительные – старики, молодые, пожилые…
Так называемые неравные браки – осуждались. Хотя люди, родившиеся с большим разрывом во времени, могли быть вполне счастливы друг с другом, но общество все равно не отказывало себе в желании позлословить. И вообще понятие «возраста», как я поняла, накладывало ограничения на все сферы тогдашней жизни, так что порой измученный человек сам, добровольно, отказывался от многого. Типа, не положено ему по возрасту, например, любить, искать себе пару – и все тут, надо доживать в одиночестве (при условии, конечно, что человек мечтал о паре). Хотя, бывало, что даже ровесники в паре не могли найти общий язык. Какая разница, старше тебя человек, или младше, если между вами возможна гармония, и этот союз не ущемит главные желания и потребности каждого?
Уму непостижимо, как люди когда-то сами себя умудрялись мучить…
Но Истина урегулировала и эту проблему, понятие «возраста» она просто-напросто отменила. И правильно. Смысл думать о том, что можешь, а что нет, на что имеешь право, а на что и замахнуться нельзя? Не проще ли, не разумней – все просчитать, оценить с математической точностью свои возможности, психологическую совместимость с тем, с кем собираешься контактировать, насколько у вас двоих совпадают желания и приоритеты…
Я, между прочим, одно время увлекалась чтением старинных книг, и там просто ужас какой-то описывался, как все в далеком прошлом были несчастны – и в любви, и вообще. И сами страдали, и других заставляли страдать, и на преступления шли, и опять – мучились, мучились, мучились… Мне под конец все это так надоело, что я совсем забросила чтение художественной литературы.
– А почему ты прошел сюда не через Лабиринт, а через обычный вход? – опять напустилась Лена на Алекса. – Вечером опять в полутьме сидеть будем.
– Не придумывай. Никогда мы в полутьме не сидели. И вообще, я сегодня устал, – холодно ответил Алекс.
– Ты взрослый. Ты сильный мужчина, отчего ты устал, да еще с утра пораньше… – фыркнула она.
Подобные разговоры не были приняты в обществе (никто ни перед кем не обязан отчитываться!), так что Лена, наверное, сейчас поступала неправильно, придираясь к Алексу.
Но я в этот момент находилась на стороне Лены. Алекс мне не то что бы не нравился, нет… Но я его не понимала, честно. Он сам обожал прицепиться с какой-нибудь ерундой к любому, кто попадался на его пути, и втягивал своего собеседника в долгий спор.
А смысл его речей? Переливание из пустого в порожнее, скучная болтовня. Поэтому я старалась избегать общения с Алексом, мне не хотелось тратить свое время впустую.
Лена быстро позавтракала, затолкала поднос с посудой в чистку, и убежала.
Алекс методично и вдумчиво ел свой завтрак – россыпь темных шариков, вероятно, хрустящих; к ним прилагалась оранжевая, очень густая подливка. Ах, да у него мои вкусовые предпочтения, оказывается, и почему-то противно от этого…
Но тут мне стало не до Алекса: в Столовую, через обычный вход, зашла наконец Нина. Она двигалась с трудом. Последнее время у нее, судя по всему, не хватало сил. Уж к Нине никто бы не стал придираться (равно как и к Дине с непоседой Ники), почему она не через Лабиринт сюда заходит.
– Нина, привет! – бросилась я к ней, обняла.
– Тише, тише, Рита, ты меня уронишь… – засмеялась она.
– Давай, я тебе помогу…
– Я сама…
– Я помогу тебе потому, что люблю тебя, а не потому, что ты нуждаешься в помощи, – возразила я. Взяла Нину под руку, повела ее к раздаче. Нина была чуть выше моего плеча. И это, к сожалению, тоже напоминало о том, что Нина жила на свете совсем уже давно, очень давно.
Волосы ее – белые-белые. Седые. Морщины на лице, пигментные пятна на руках, а кожа на предплечьях совсем дряблая, пугающе нежная и как будто пустая…
Нина провела дрожащей ладонью перед считывающим устройством.
– Принесу поднос тебе, ладно? Ты садись пока.
– Ладно уж, командирша, – усмехнулась Нина, и зашагала, чуть пошатываясь, к двухместному столику.
Если подумать, то Нина была совсем не ласковой по характеру, а наоборот, очень сдержанной и суховатой. И меня она решила взять в воспитанницы когда-то не потому, что я ей как-то особо нравилась, или ей стало меня жалко… Она призналась однажды, что тогда вдруг почувствовала меня не чужой себе. Своей.
Да, в первую очередь, конечно, это Истина, по каким-то там своим параметрам, сочла Нину наиболее подходящей кандидатурой на роль моей воспитательницы. Но нельзя и отметать желание Нины – стать для меня близким человеком.
Ведь как обычно бывало, если происходило грустное, и ребенок вдруг терял родителей… Тогда кто-то из наиболее подходящих взрослых получал от Истины сообщение: а готов ли он стать воспитателем этого ребенка? Иногда ведь люди отказывались, я о таком слышала, и что, это их право, даже если они идеально подходили на данную роль… Что ж, в этом случае Истина присылала сообщение следующей кандидатуре… Правда, говорят, первые ряды потенциальных воспитателей – самые подходящие. Вторые-третьи – уже не все так идеально в отношениях взрослый-ребенок.
Когда мои родители умерли от инфлюэнцы, вот только-только это стало известно, Нина сама пришла ко мне, взяла за руку, и повела к Ловемату. Вернее, сначала она отправилась со мной к Медикалу, чтобы я там получила укол успокоительного. Я, честно сказать, тогда вообще мало что соображала от горя. Истина мне прислала сообщение на Око, что мне надо на укол, но я даже не отреагировала на это сообщение, оно не дошло до моего сознания.
Так вот. Нина явилась ко мне, взяла за руку, и повела сначала к Медикалу, где укол привел меня в чувство, а затем – потащила к Ловемату.
– Давай ты сюда положишь свою ладошку с Оком, Рита, а я сюда, – сказала она тогда мне, указав на поверхности Ловемата две большие кнопки, расположенные на расстоянии друг от друга.
– Зачем? – безучастно спросила я.
– Проверим нашу совместимость. Разрешит ли мне Истина стать твоей воспитательницей, – деловито ответила Нина.
Мы приложили ладони Оком, каждая к своей кнопке, и нажали на них. Кнопка под моей ладонью сначала словно сопротивлялась, а затем ощутимо продавились, и тогда у меня возникло ощущение, что я и впрямь совершаю некое действо.
Заиграла негромкая музыка, вокруг взвились хороводы разноцветных огоньков, они закружились вокруг Ловемата. Не на самом деле, конечно, они закружились, а в виртуальной проекции… Это Истина послала сигнал в компьютерный имплант, что находился у меня в мозге, а отреагировавший имплант, соответственно, послал проекцию праздничного фейерверка, по нейронным сетям, в зрительные отделы моего головного мозга. Проекция же – синхронизировалась с окружающим миром. И я словно «увидела» фейерверк, наяву, своими глазами.
Тоже самое произошло и с Ниной. И она «увидела» огоньки, и музыку – «услышала…» Потому что с улыбкой принялась вертеть головой, следя за светящимися хороводами вокруг.
Потом мы с ней одновременно взглянули на свои ладони, и там Око каждой показало одинаковые картинки – двух схематичных человечков, один больше, другой меньше, взявшихся за руки.
– И что? – пробормотала тогда я растеряно.
– Это значит, я теперь буду твоей воспитательницей, – сказала Нина. – Истина одобрила мою кандидатуру. Ты теперь не одна, Рита. Я с тобой.
Не знаю, может, это самовнушение, или действие успокоительного усилилось, но мне стало ощутимо легче в тот момент. Когда я поняла, что теперь у меня, сироты, есть отныне близкий человек.
В принципе, никаких особых изменений в нашей с Ниной жизни не произошло. Просто нас с Ниной поселили по соседству, в этот самый дом, где мы и продолжаем жить до сих пор. Нину отправили на первый этаж, меня на второй.
Я была уже довольно самостоятельной, когда потеряла родителей, а так, наверное, нас с Ниной поместили бы в одну квартиру, под маркировкой «женщина + ребенок», но тут этого не произошло.
Правда, я проводила у Нины все свободное время, и только спать уходила к себе. А, и учебные программы я штудировала у себя, в своей Камере.
Со временем я успокоилась, печаль из-за смерти родителей все меньше терзала меня. Конечно, тут и уколы успокоительного тоже сыграли свою роль… Боль постепенно отступила.
Прошло время. Я уже не нуждалась постоянно в своей воспитательнице, хотя и продолжала к ней частенько заглядывать.
Потом, не так давно, в наш дом заехали Дина с Ники. Я очень сдружилась с Диной, и Ники мне тоже ужасно нравился. Нина поощряла нашу с Диной дружбу.
Я, конечно, формально еще не считалась взрослой, и некоторые вещи мне по возрасту были недоступны, но соображала я всегда неплохо.
Думаю, Нина, с какого-то момента специально стала держать меня на расстоянии, отсылала все куда-то, потому что не хотела, чтобы я уж слишком к ней привязывалась. Она ведь очень давно жила на Земле, а значит, могла в любой момент умереть. Я ей немного подыгрывала, каюсь. Делала вид, что я постоянно чем-то занята, что у меня куча интересных развлечений, словом, я пыталась ее успокоить таким своим поведением.
Хотя, возможно, она и это понимала тоже, и, в свою очередь, подыгрывала мне.
У Нины имелись собственные, родные по крови дети – сын и дочь, они, наверное, были еще старше Алекса и Лены, поскольку у Нининых детей выросли уже свои дети, а у тех детей родились еще дети… Нина – прабабушка.
Причем, что интересно, дети Нины жили в районе № 1, А там, кстати, еще находился главный компьютер. То есть, Истина, если выражаться высокопарно, «существовала» именно там.
– Какие новости, Рита? – спросила меня Нина, осторожно хлебая большой ложкой жидкую субстанцию малинового цвета.
– Никаких… – пожала я плечами. – Ники научился вызывать меня через Око, и мы с Диной удивились.
– Ах, разбойник! – покачала головой Нина.
– Еще Лена опять придиралась к Алексу, – шепотом произнесла я, оглянувшись на своего соседа. Но он сидел далеко и не мог нас слышать. – А Алекс, такое впечатление, ее просто ненавидит. Почему Истина не разведет этих двоих по разным местам, по разным районам даже?
– Не знаю. Мне все равно, – равнодушно произнесла Нина. – И тебе должно быть все равно. Но вообще… – она оглянулась на Алекса, и произнесла, тоже шепотом, нечто неожиданное: – Мне кажется, из Лены и Алекса могла бы получиться неплохая пара.
– Ты думаешь? – недоверчиво спросила я.
– Да. Мой опыт подсказывает. И именно поэтому Алекса никуда не отправляют. Он неравнодушен к Лене. И Лена неравнодушна к Алексу, и именно потому она одна до сих пор.
Я задумалась. В первый раз испытала сочувствие к Алексу. Пробормотала смятенно:
– Может быть, может быть…
– Ты куда-то собиралась?
– Да с Диной прогуляться если…
– Вот и иди, – строго сказала Нина. – Нечего мне в рот смотреть, я ведь так и подавиться могу.
– А я сбегаю за каталкой, отвезу тебя в Медикал, и там тебя спасет Истина.
– Ой, балаболка… Иди, иди, не мешай мне думать о вечном! – подтолкнула меня Нина.
Я прижалась щекой к ее плечу, затем вышла из Столовой. В Лабиринте немного застряла, пытаясь подобрать мелодию, потом услышала, что кто-то идет за мной, а сильно толпиться тут не полагалось.
Я вышла на улицу, остановилась, огляделась.
