Нет, нелюди! Выдержать такое в бездействии было невозможно.
Я к тому времени уже почти тридцать лет работал в газете, которая полвека назад первой рассказала о ней. Встречался в редакции с фотолаборантом Галиной Яковлевной Лидовой – вдовой военкора Петра Лидова, талантливого журналиста, чьи очерки о Тане-Зое стали не только для меня, а для всей страны и мира открытием героини. Общался с ветераном «Правды» Иваном Федоровичем Кирюшкиным, бойцом Чапаевской дивизии в годы Гражданской, который во время битвы под Москвой ходил в партизанские рейды вместе с военным фотокором Сергеем Струнниковым. Тем выдающимся фоторепортером и фотохудожником, который сделал исторический снимок еще неизвестной тогда партизанки, казненной в Петрищеве.
На все это наложилась теперь немыслимая, чудовищная расправа над памятью священной, учиненная в еженедельнике «Аргументы и факты». Она, эта расправа, заставила возмущенных до крайности однополчан Зои, пожилых женщин и мужчин, прийти в «Правду». Большой делегацией во главе со своим бывшим боевым командиром Афанасием Мегерой.
А «Правда» только что начала выходить после закрытия. Ельцин в августе 1991-го ее запретил!
– Мы верим, «Правда» будет выходить и просим нас выслушать, – сказали неожиданные гости.
Так начиналась борьба «Правды» за правду о любимой народной героине. Эта борьба – в основе книги, которую сейчас предлагаю читателям.
* * *
Считаю, что книга отнюдь не только историческая, но и самая что ни на есть современная. Борьба за правду продолжается. За правду и о ней, Зое, на которую, как ни поразительно, продолжают нападать ненавистники, и о времени, которое родило и воспитало ее.
Нельзя забывать: подвиг таких, как она, спас Родину в труднейшее время. А вот уничтожение подвига и героев, его совершивших, Родину погубило.
Сейчас любят цитировать (к месту и не к месту!) кого-то из знаменитых историков: дескать, история учит тому, что ничему не учит. Не соглашусь. Учиться надо. Ведь допущенное в Отечестве нашем на исходе ХХ века слишком дорого нам обошлось, а может обойтись и еще дороже. Так давайте все, кому судьба Отечества истинно не безразлична, осмысливать происшедшее и стараться из тяжких ошибок извлекать уроки на будущее.
Признаюсь, был еще один толчок, заставивший меня взяться за подготовку этой книги. Летом 2013-го американский профессор-славист Джонатан Платт обратился в «Правду». Он сообщал, что интересуется жизнью и подвигом Зои Космодемьянской, хочет написать книгу и снять фильм о ней, просил помощи и содействия.
Состоялась наша встреча в редакции. Американец заготовил восемь особо интересовавших его вопросов, которые обратил ко мне, а я через газету – ко всем читателям «Правды». Несколько месяцев шли ответы со всей страны и даже из-за ее пределов. Мы их в газете печатали. Получился разговор о месте героини и героизма в наши дни.
А потом сами же читатели стали просить, чтобы этот газетный обмен мнениями, воспринятый ими как очень актуальный, вошел в книгу. «Почему американский ученый готовит свою книгу о нашей героине, а русский журналист – нет?!» – примерно так звучал вопрос во многих письмах.
Стало быть, книга, которую вы держите сейчас в руках, может считаться и реакцией на пожелания тех читателей. Надеюсь, к ним прибавятся теперь читатели новые, возможно, с «Правдой» последних лет даже и не знакомые совсем.
Удивительный есть феномен. Интерес к чему-либо или кому-либо сразу возрастает, если возник интерес за пределами страны, где произошло данное событие или стал известен человек. Про такое говорится: «Нет пророков в Отечестве своем». Сегодня пришлось вспомнить то выражение в связи с появлением профессора из США Джонатана Платта. У него не просто интерес к русской, советской героине, а нечто гораздо большее. Наверное, можно сказать: любовь. Он всецело покорен образом Зои, что читатели «Правды» почувствовали и за что выражали ему искреннюю благодарность.
Кому-то, значит, человек из другой страны помог полнее осознать необыкновенную красоту советского человека, воплощением лучших черт которого стала Зоя Космодемьянская. Со стороны виднее?..
«Что имеем – не храним, потерявши – плачем», – говорят в народе русском. А такое нельзя терять, тем более – отдавать на поругание. Тут уж перед нами всечеловеческая красота и значимость. Надеюсь, прочитавшие книгу согласятся со мной.
Начнем же мы с того, как эту красоту и эту значимость начали уничтожать. Вместе со страной.
Глава первая
Подвиг ее и даже имя пришлось отстаивать
Итак, осень 1991 года. Последняя осень в истории великой Советской страны. Мы еще не знаем, что она последняя, но остро тревожное чувство нарастает день ото дня.
Все советское обстреливают со всех сторон. Под благостные заклинания «перестройки» уже совершен августовский антикоммунистический переворот. Компартия запрещена. Газета «Правда» – тоже. Ну а в тех газетах, которые продолжают выходить, наращивая антисоветский вой, как и по телевидению, радио. В книгах, на киноэкранах и сцене, продолжают яростно расправляться со всем, что было дорого и свято поколениям советских людей.
Дошла очередь и до Зои. Надо было ее защищать.
Работа над расследованием, которое вы сейчас прочитаете, началась в сентябре. Появилось же оно в газете под заголовком «Трагедия Зои Космодемьянской» 29 ноября 1991 года. Это был день 50-летия ее казни, и всего три издания в стране (по моему подсчету) откликнулись на такую дату не издевательством и ерничеством, а защитой чести и славы.
Читайте тот мой текст, которому сейчас я даю лишь измененный заголовок. Чтобы четче выделить суть происшедшей трагедии.
Вторая казнь через полвека
29 ноября 1941 года в подмосковной деревне Петрищево гитлеровцы, пришедшие сюда как оккупанты, повесили восемнадцатилетнюю комсомолку, которая назвала себя Татьяной. Партизанка подожгла дома, где находились вражеские солдаты, и сарай с немецкими лошадьми; была схвачена при выполнении боевого задания и подвергнута жесточайшим, нечеловеческим пыткам, проявив сверхъестественное мужество и стойкость… Об этом, когда Петрищево освободили наши войска, страна узнала из очерка корреспондента «Правды» Петра Лидова «Таня». А позже стало известно ее настоящее имя – московская школьница, десятиклассница Зоя Космодемьянская.
Люди, помнящие войну, подтвердят, что значило для всех нас это имя. В самую трудную пору оно придавало веру и силы тем, кто их, казалось, утрачивал. Убежден: если бы даже мы не воспроизвели сегодня ее портрет, все равно перед мысленным взглядом едва ли не каждого моего сверстника возникло бы прекрасное девичье лицо, каким мы впервые увидели его тогда на фотографиях в газетах. А до того было другое фото – сделанное правдистом Сергеем Струнниковым у свежеразрытой могилы. Потрясающее, ставшее историческим. Голова мертвой девушки с разметавшимися по снегу короткими волосами и обрывком петли на шее, истерзанное врагами тело.
И все это вошло в нашу душу. Как волнующие строки написанной вскоре поэмы Маргариты Алигер «Зоя», как одноименный фильм, как книга матери – Любови Тимофеевны Космодемьянской – «Повесть о Зое и Шуре». Надо же! Зоин брат, танкист, павший смертью храбрых под Кенигсбергом, тоже стал Героем Советского Союза…
Мог ли я подумать, что на светлый образ героини моего детства и юности когда-нибудь падет черная тень? Нет, и в дурном сне такое не приснилось. Однако произошло.
Черная тень
Первым сообщил мне эту новость мой племянник – человек другого поколения, но, как и я, свято чтивший память Зои. Вернее, он не сообщил даже, а спросил:
– Дядя Витя, значит, Зоя Космодемьянская – вовсе не героиня?
– Откуда ты взял?
– В «Аргументах и фактах» напечатано.
Нет-нет, да и ловлю себя на мысли: наивный я все-таки человек! Вроде уж пора бы ничему не удивляться. Кажется, окончательно и бесповоротно доказано, что не было и просто не могло быть никаких героев в нашей стране за 74 года Советской власти. Ну по крайней мере до августа 1991 года. Не велено им быть, не разрешено. В других странах или у нас до октября 1917-го – пожалуйста. А после – ни в коем случае.
Может, впрочем, и не вполне оправданна эта моя ирония? Ведь некоторые из тех, кому мы искренне поклонялись, не выдержав исторической проверки, предстали вдруг перед нами за последние годы в ином свете. История делается делами людей, но пишется-то она перьями, причем не всегда добросовестными. Так что принцип «подвергай все сомнению» давайте признаем и будем следовать ему.
И все же, все же, все же…
Сдается мне, что переписывать историю, как бы исправляя и уточняя ее, тоже берутся перья далеко не всегда добросовестные. Примеров тому наши последние годы дают немало. Происшедшее с Зоей, думается, – один из них.
Напомню для тех, кто читал, и расскажу тем, кто не знает. В 38-м номере еженедельника «Аргументы и факты» за 1991 год появилась статья А. Жовтиса «Уточнения к канонической версии». Подзаголовок: «К обстоятельствам гибели Зои Космодемьянской». Что же «уточнил» неизвестный мне писатель?
Невероятно, но факт: исследованиями в статье и не пахнет. Жовтис ссылается на другого писателя – Н. Анова, ныне покойного, который когда-то (судя по всему, еще во время войны) вроде бы побывал в Петрищеве и от одной учительницы (безымянной!) услышал неожиданную версию, связанную с гибелью Зои. Под страшным секретом (все жители деревни были настолько запуганы советскими властями, что не могли говорить правду) она, дескать, сообщила: немцев в Петрищеве, оказывается, вообще не было. Они располагались «в другом населенном пункте» («к сожалению, я не помню, в каком именно», – походя делает сноску Жовтис). А в деревне Петрищево однажды ночью загорелась изба. Придя к выводу, что это поджог, на следующую ночь жители выставили караульных. И поймали девушку, которая пыталась поджечь другой дом. Караульные избили ее, затем втащили в избу к некоей Лукерье, а утром староста отправился к немцам и доложил о случившемся. «В тот же день девушка была повешена приехавшими в Петрищево солдатами спецслужбы…»
Вот вкратце «неканоническая версия», изложенная А. Жовтисом. Ну ладно, согласимся: при восстановлении исторической правды не стоит и слухи сбрасывать со счетов. Но их ведь, наверное, надо проверять! Человек же, называющий себя писателем, в данном случае не только не озаботился и не утрудился ни малейшей проверкой. Он даже общеизвестные и совершенно бесспорные факты извратил. Так, реальная и легко узнаваемая всяким более или менее осведомленным читателем Прасковья Кулик у него становится Лукерьей, перевираются инициалы матери Зои Космодемьянской… Мелочи? Допустим. Но они тоже говорят о методе автора.
Впрочем, об этом писателе, как и об Анове, достаточно хорошо и убедительно рассказал их коллега по перу Владимир Успенский, знавший обоих не один год, живший одновременно с ними в Алма-Ате. Он многие годы собирал материалы о Зое Космодемьянской, издал книгу о ней. В одном только согласиться с Успенским не могу. Дважды в своей статье он замечает: нелепостей у Жовтиса так много, «что нет необходимости опровергать или хотя бы перечислять их – они говорят сами за себя»; и далее: «Нет смысла опровергать, доказывать».
А по-моему, есть. Далеко не все нынче верят на слово даже самому квалифицированному специалисту. Далеко, далеко не все помнят и знают подробности событий многолетней давности, уверенно разбираются или хотя бы ориентируются в них. Да и сомнения после той публикации могут возникнуть: даже у меня, немало знавшего, началась в голове некоторая сумятица. Словом, я решил, что надо все еще и еще раз основательно перепроверить. Особенно после того, как в 43-м номере «Аргументов и фактов» появилась уже целая подборка писем «Зоя Космодемьянская: героиня или символ?», большинство которых по существу «развивают» и «углубляют» версию Жовтиса.
Немцев не было?
Я встретился тогда с боевыми подругами и друзьями Зои – их, живших в Москве, собралось двенадцать человек. Побывал в архиве, где хранятся десятки папок с материалами, относящимися к той давней истории. Наконец, промозглым и сумрачным ноябрьским утром 1991-го отправился в Петрищево, где поговорил со всеми жителями, помнящими 41-й год.
И что выяснилось? Начну с исходного, на мой взгляд: были или не были немцы в Петрищеве. Согласитесь, если их не было, то получается, что Зоя как бы боролась против своих.
Из показаний, написанных по-немецки пленным унтер-офицером 10-й роты 332-го пехотного полка 197-й пехотной дивизии Карлом Бейерлейном:
«Уже 10 дней мы были в боях, и вот наконец пришло спасительное известие: смена. Наш батальон отошел в эту ночь в деревню Петрищево, лежащую в нескольких километрах от фронта. Мы были рады отдыху и вскоре ввалились в избу. В небольшом помещении было тепло.
Русскую семью выставили на ночь на улицу. Только мы вздремнули, как стража подняла тревогу. 4 избы вокруг нас пылали. Наша изба наполнилась солдатами, оставшимися без крова. Наше волнение быстро улеглось, и, выставив полроты для охраны от поджога остальных домов, мы довольно неудобно провели остаток первой ночи…»
Это – документ из архива. А старые люди, с которыми я виделся в Петрищеве, не просто подтверждали, что немцы стояли здесь, причем долго, до 14 января 1942 года, когда деревня была освобождена бойцами нашей 108-й стрелковой дивизии. Люди приходили в искреннее удивление от самого моего вопроса. Ведь оккупанты, заняв большинство крестьянских домов, поначалу даже выгнали жителей, которым пришлось перебраться в более глухие деревни за восемь – десять километров отсюда – в Богородское, Златоустово и другие. Только потом, после унизительных просьб и всяческих хитростей, удалось вернуться домой. Да и то ютились здесь кое-как – на кухнях да в запечках, спали на полу.
Мария Ивановна Шилкина, 62 года:
«Это как же немцев у нас не было? Битком набита ими была вся деревня. Почти в каждой избе, разве что кроме самых плохих, – по нескольку человек. Мой старший брат сперва в лесу прятался. Нас же с сестренкой мама на санках в Златоустово перевезла. А когда мы вернулись, в домах немцы уже нары двухъярусные понаделали, чтобы спать на них, нам же места почти не оставалось».
Егор Степанович Тарасов, 63 года:
«У нас в доме жил какой-то важный немецкий начальник, офицер. Помню, по утрам приходили брить его. А вообще немцы размещались почти во всех избах. Когда Зоя подожгла соседний с нами дом Кареловых и сарай с лошадьми возле него, немцы выскакивали полуодетые. Это я тоже запомнил».
Много деталей, которые не придумаешь. К примеру, Антонина Семеновна Филиппова (ей 76 лет) рассказывала, что немцы устроили за ее домом кузню, где ковали и перековывали своих лошадей. Стоял во дворе молодой вяз – на ствол его нанизывали подковы. Они так и остались потом, заросли. Вяз нынче в обхват толстенный. «Распилите, – говорила Антонина Семеновна, показывая на дерево, – и увидите там железо это заросшее».
Мария Ивановна Седова (сейчас 81 год) и ее дочери Валентина и Нина (было им тогда соответственно 11 и 9 лет) жили в доме на самом краю деревни, куда немцы сначала привели схваченную Зою и где обыскивали ее. Так вот, в этом доме тоже было полно незваных постояльцев. Они и кур перестреляли на еду, и овец, поросенка, и корову у бабушки Седовой. Перед Рождеством елку срубили около избы (в лес пойти, очевидно, боялись) и установили ее в комнате. Перепились, бросались бутылками в стену, орали песни. А потом вывалились на улицу. Известно, что тело казненной Зои оставалось на виселице – для устрашения жителей – полтора месяца, до самого прихода наших, и в ту рождественскую ночь пьяные солдаты еще раз надругались над ним: искололи штыками, кинжалами, отрезали грудь…
А насчет того, что подожгла Зоя три дома (унтер Бейерлейн ошибся, назвав по памяти четыре), в газетах писалось уже тогда, вскоре после событий. Известны и фамилии владельцев этих домов – Кареловы, Солнцевы, Смирновы.
Кто поймал Зою? У Лидова в первом очерке сказано: в тот момент, когда она собиралась поджечь конюшню, где стояли обозные лошади, часовой подкрался и обхватил ее сзади руками. Уточню: первым Зою заметил один из местных жителей, которых после поджога немцы тоже выставили в караул. И схватил ее или он сам, или солдаты, которых он позвал.
Кто ее истязал
Да, в истории все гораздо сложнее, нежели в газетном очерке, написанном даже талантливым и честным журналистом, но оперативно, срочно, когда для подробного расследования просто не было времени. Учтем и суровые тогдашние военные табу. Что-то в очерк не вошло просто из-за недостатка места, что-то, возможно, было опущено сознательно, а какие-то моменты были переданы не совсем точно. Все это так. В подтверждение жизненной сложности обстоятельств могу привести не только факт поимки Зои, но и ряд других. Скажем, хозяева сожженных домов (а не только немцы) вполне естественно досадовали, оставаясь без крова. Кто-то из них, когда Зою схватили, прямо сказал ей об этом, кто-то даже ударил ее. Но достаточное ли это основание, чтобы утверждать теперь, что избили Зою жители деревни, а никаких фашистских зверств, о которых в свое время столько писалось, совершено не было? Ведь так же получается в статье Жовтиса!
Из показаний унтер-офицера Карла Бейерлейна: «На следующий день по роте пронесся шум и одновременно вздох облегчения – сказали, что наша стража задержала партизанку. Я пошел в канцелярию, куда двое солдат привели женщину. Я спросил, что хотела сделать эта 18-летняя девушка. Она собиралась поджечь дом и имела при себе 6 бутылок бензина. Девушку поволокли в помещение штаба батальона, вскоре туда явился командир полка подполковник Рюдерер. Через переводчика он хотел не только добиться признания, но и выяснить имена помощников. Но ни одно слово не сорвалось с губ девушки… На улице ее продолжали избивать до тех пор, пока не пришел приказ перенести несчастную в помещение. Ее принесли. Она посинела от мороза. Раны кровоточили. Она не сказала ничего…»
Так это было. О пытках, жестоких мучениях, которым была подвергнута фашистами Зоя, рассказывала в свое время Прасковья Кулик – хозяйка дома, где все это происходило. Рассказывали и хозяйки других домов, где допрашивали Зою, – Воронина, уже знакомые нам Мария Седова с дочерьми, которые живы до сих пор. Кощунство – отрицать это сейчас! Кощунство – подгонять под новую заданную схему то, что произошло в Петрищеве тогда!
А ведь Жовтис именно подгоняет.
«Трагедия в подмосковной деревушке, – пишет он, – явилась результатом того, что, срочно создавая партизанские отряды из готовых к самопожертвованию во имя правого дела мальчиков и девочек, их, видимо, ориентировали на осуществление тактики «выжженной земли». Ведь, как свидетельствует участник событий писатель В.И. Кожинов, «отряды подрывников уничтожали не только стратегические объекты, но и прихватывали обычные селения».
Что сказать? Хорошо, по-моему, написала об этом семья Лидова в «Аргументы и факты» (увы, редакция не сочла возможным или нужным напечатать это место из письма, как и многое другое из прочих писем, «невыгодное» и «неудобное» для этой газеты). Цитирую:
«У войны не женское лицо. Почти дети уходили на фронт и становились одновременно ее героями и заложниками, поджигали свои дома, чтобы в них сгорали чужие. Бывало, люди палили и собственные хаты. Из сегодняшнего далека можно пожалеть не только о сожженных пятистенках, но и о сгоревших лошадях. Но то было другое, жестокое время, которое нужно мерить его же собственной меркой».
Разве неверно сказано? О том же, хоть и по-своему, говорила мне в Петрищеве старая крестьянка Мария Ивановна Шилкина: «Да можно ли судить о военном времени с нашей нынешней колокольни? Надо в ту пору вникнуть…»
Нет, Жовтис внушает свое: «Заблуждался ли П. Лидов, обманутый смертельно запуганными жителями деревни, или сам создал выгодную сталинской пропаганде версию событий, но именно эта версия стала признанной и вошла в историю».
Об этике и совести
Однако и этим «работа» газеты, охотно пошедшей вслед за сенсационным автором, не кончилась. Многое из того, что специально отобрано для публикации откликов, я бы назвал уже полным беспределом.
Представьте себе, нашлись медики из ведущего научно-методического центра детской психиатрии, которые написали (а редакция опубликовала!) письмо со ссылкой на историю болезни 14-летней Зои. Замечу: на историю, которой в архиве больницы нет – якобы изъята после войны. Но, положим, она была. И о чем же это свидетельствует? Что Зоя Космодемьянская, признанный эрудит и школьная отличница до 10-го класса, из которого ушла воевать, – психически больной человек, шизофреник? Говорят, Жанне д’Арк порой слышались неземные голоса, но французам и в голову не придет объявлять свою национальную героиню сумасшедшей. Неужели не стыдно вам, врачи-соотечественники? И вам не стыдно, коллеги из «Аргументов и фактов»?
Владимир Успенский правильно поставил вопрос об этике писателя. Но есть еще и этика врачебная, этика журналистская. Есть и редакционный профессионализм, который не позволяет – при любой гласности и свободе слова – публиковать заведомую нелепость. А именно таковой я считаю заметку некоего В. Леонидова из Москвы, напечатанную в той же подборке писем.
Автору хочется доказать, что Зоя – это вообще не Зоя, а кто-то другой. И он ставит под сомнение опознание тела, проводившееся после освобождения Петрищева зимой 42-го года. Причем как это делает!
«Расскажу вам, что я слышал примерно в 1948 году от жителей д. Петрищево», – так начинает он. Опять «слышал»… Ну ладно. А что же слышал-то?
«Бои в Петрищеве не шли. Немцы ушли. Через некоторое время в деревню приехала комиссия и с ней 10 женщин. Выкопали Таню. Никто в трупе не определил своей дочери, ее снова закопали. В газетах тех времен появились фотографии издевательств над Таней. Наконец, за подвиг девушке посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Вскоре после этого указа приехала комиссия с другими женщинами. Вторично вытащили из могилы Таню. Началось чудо-представление. Каждая женщина в Тане опознавала свою дочь. Слезы, причитания по погибшей. А потом, на удивление всех жителей деревни, драка за право признать погибшую своей дочерью. Побоище было страшное. Всех разогнала длинная и худая женщина, впоследствии оказавшаяся Космодемьянской. Так Таня стала Зоей».
Ну почему Зоя назвалась Таней – давно и широко известно: по имени своей любимой героини Гражданской войны Татьяны Соломахи. Но вдумайтесь как следует в то, что вы прочитали. Я уж не говорю еще об одном грязном кощунстве, относящемся на сей раз к матери Зои. Однако оскорблена-то, по сути, не только она, потерявшая на войне дочь и сына, поседевшая и оглохшая от нервного потрясения при опознании дочери. Оскорблены и многие неназванные матери, тоже приезжавшие к могиле в надежде найти свое пропавшее без вести дитя. Но вы вдумайтесь: того, что описано, просто не могло быть по элементарной логике!
Получается: при первом приезде комиссии и матерей Зою не опознали. И тем не менее вскоре ей присвоили звание Героя Советского Союза. Но кому же присвоили? Бесфамильной Тане? Такого, естественно, не было и не могло быть. Бесфамильным, неизвестным званий и наград не выдавали. Звание Героя Советского Союза было присвоено Зое Анатольевне Космодемьянской (именно ей!) Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 февраля 1942 года. Акт опознания, который я держал в своих руках, будучи в архиве, подписан 4 февраля. Значит, не было уже надобности после этого вторично вскрывать могилу и свозить матерей. Невозможен был никакой спор, а тем более драка, побоище (!) за право стать матерью Героя Советского Союза. Мать уже была установлена. Где же она, логика? Как же можно было не заметить явной нелепости? Нет, скорее всего сознательно «не заметили», потому что нелепость-то выгодная…
Раз уж речь зашла об опознании, скажу немного, как это было на самом деле. Жителям Петрищева, близко видавшим Зою (а таких оказалось немало), показали фотографии нескольких девушек из разведывательно-диверсионной части 9903 под командованием майора Спрогиса, – девушек, пропавших за последнее время без вести. Мария Ивановна Седова и две ее дочери сказали мне: принесли целую стопу комсомольских билетов с фотографиями. И среди них все смотревшие – каждый сам по себе – признали Зою.
Это первое. Второе: на опознание, кроме Любови Тимофеевны, знавшей некоторые интимные приметы дочери, приехала также ближайшая подруга Зои по отряду – Клава Милорадова. Незадолго они вместе были в бане, и какие-то приметы запомнились. Нашлись и характерные предметы одежды.
Но и это еще не все. В 1943 году под Смоленском у убитого немецкого офицера были обнаружены фотографии казни Зои (о том, что ее казнь гитлеровцы фотографировали, писал еще в своем первом очерке Лидов). Так вот, на этих фотографиях, сделанных в разных ракурсах, Зоя узнается совершенно четко и, думается, безошибочно.
Какие мы сегодня
Кстати, свидетелем неожиданного продолжения той истории я стал, приехав в Петрищево. Здесь, в музее, мне показали недавнее письмо из Воронежа от юриста Игоря Юрьевича Дубинкина. К нему от умершего отца, работавшего в саратовской областной газете, попала фотография (не репродукция – подлинник!), на которой воспроизведен еще один, ранее неизвестный ракурс Зоиной казни. Игорь Юрьевич поспешил послать этот уникальный снимок в петрищевский музей, сопроводив искренним, прочувствованным письмом.
О, благодарная человеческая память! Не все мы, к счастью, утратили ее, не все окончательно озверели в эти смутные годы. Есть и настоящие люди среди нас…
Считаю нужным сказать в связи с этим еще об одном эпизоде, связанном с разысканиями вокруг Зои. Елена Сенявская, аспирантка Института истории России, тоже послала в «Аргументы и факты» свое письмо. Дело в том, что некоторые студентки бывшего Московского геологоразведочного института, увидев в 1942 году в «Правде» фотографию казненной Тани, признали в ней свою однокурсницу Лилю Азолину.
У нее с Зоей много общего. Известно, что Лиля осенью 41-го ушла добровольцем в Коммунистический батальон Красной Пресни, что с ней беседовал майор Спрогис – командир Зоиной части. Но в эту часть Лиля почему-то не попала. Была в отряде Иовлева, который действовал в районе Звенигорода. Это примерно в 60 километрах от Петрищева. Где-то там, наверное, и погибла. Однако подруги продолжают поиск. Загоревшаяся их гипотезой, подключилась к ним и 24-летняя аспирантка Лена Сенявская.
Более увлеченного человека, увлеченного и историей Великой Отечественной, по которой она пишет диссертацию (тема – «Духовный облик фронтового поколения»), и личностью Лили Азолиной, пожалуй, трудно представить. Есть тому объяснение: ее отец, в юности – фронтовик, всю войну носил в комсомольском, а затем в партийном билете фото Зои Космодемьянской. Первой любовью его тоже стала девушка, сражавшаяся и погибшая в истребительном батальоне. Ей и Зое он, доктор исторических наук, после войны посвятил свою повесть «Лунная соната».
Но вдруг, когда он уже умер, Лена узнает, что есть еще одна, безвестная, но прекрасная героиня – Лиля Азолина. Стремление сделать ее тоже известной всецело овладевает девушкой.
Она показывала мне Лилин портрет. Сходство с Зоей действительно удивительное. Хотя это по существу единственный аргумент. Нет, имеется еще один – Лиля тоже могла назваться Таней, потому что так звали ее младшую сестру, и ей очень нравилось это имя. Лена Сенявская хочет непременно провести криминалистическую экспертизу, чтобы исследовать и квалифицированно сличить два портрета. Ведь жива еще Лилина мама— ей 95 лет, и она по-прежнему ждет свою дочку, пропавшую без вести.
Что ж, я считаю, дело, которым увлечена Лена Сенявская, не только правомерное, но и по-своему святое. Никогда нельзя ставить последнюю точку в военной истории, в поиске героев, которые где-то и когда-то погибли за Родину. Надежда умирает последней…
