Что, как ни крути, было абсолютной ложью.
Мама спускается вниз.
– Ну, как я выгляжу? – спрашивает она, покружившись вокруг себя.
Теперь на ней зеленое платье с широким белым поясом и такого же цвета туфли.
– Просто замечательно, – улыбаюсь я.
Мы ужинаем в «Рокери» в Западном Чикаго. Я заказываю треску по-французски, а мама выбирает салат с креветками и зеленью.
– Ну, как там наш малыш? – спрашивает она, и в ее глазах появляется озабоченность.
Прежде чем ответить, я делаю пару глотков воды.
– Неплохо. Сегодня ему делали томографию. Пипа говорит, что все прошло хорошо.
Она прислала мне фотографию, где прижимается лицом к мордашке Дилана. Оба, не улыбаясь, смотрят в камеру, такие красивые и родные. Я показываю фото маме.
– Завтра мы будем знать больше.
– Пипа перестала присылать мне фотографии. Мне очень их не хватает.
– Я знаю. Но сейчас это тяжело для нее.
– Как она? Глупо, конечно, спрашивать об этом. Но ты ведь заботишься о ней, правда?
– Ну, конечно, я о ней забочусь.
Меня пронзает чувство вины за то, что я сейчас не с ней, что она сидит одна дома или в больнице, беспокоясь за результаты томографии и зная, что доктор Халили уже видела их и обдумывает дальнейшее лечение.
– Мне бы хотелось приехать. Я не видела Дилана с его последнего дня рождения.
До того как он заболел, думаю я. Когда все еще было хорошо.
– Я бы могла помогать Пипе – делать всю домашнюю работу, заменять ее в больнице на какое-то время…
– Приедешь, когда Дилан вернется домой, – перебиваю я маму. – Осталось совсем недолго, и тогда ты сможешь побыть с ним.
Я не говорю ей о том, что тяжелая атмосфера палаты вредна для нее. Все эти гудки, звонки и сигналы будут ее изнурять. Не говорю, что, несмотря на всю ее помощь, ее присутствие будет отвлекать нас с Пипой от Дилана, а сейчас все наши мысли заняты только им и никем другим.
– Тебе виднее, – кивает мама. А я вспоминаю, как мы с Диланом встречали ее в аэропорту и как они с ним ели клубнику в саду, лежа рядом на коврике.
– А как дела у моего мальчика? – спрашивает мама, пристально глядя на меня.
– У меня? – улыбаюсь я. – Я в порядке.
Еще одна ложь за сегодняшний день.
Глава 8
Лейла
Лейла смотрит в окно.
– Я ничего не упустила?
– Нет, – твердо отвечает Ник.
Некоторое время они молчат. Снаружи крошечная малиновка садится на подоконник и тут же улетает.
– Они готовы к этому?
– Они просили нас ничего не скрывать от них с самого начала. Я всегда была с ними открыта. – Лейла ищет глазами птицу, но больше ее не видит.
– Откровенна.
Лейла смущенно смотрит на Ника.
– Откровенна, а не открыта.
– Хорошо, я запомню. Спасибо.
Не очень-то приятно, когда тебя поправляют. Лейла свободно владеет английским. Теперь она даже думает по-английски, и сны она видит тоже на английском. Но иногда тонкости языка ускользают от нее, и Лейла боится быть неправильно понятой или, что еще хуже, невольно обидеть кого-то.
Когда Лейла возвращается в палату, ее голова разрывается от забот. Она думает о пациентах и своих больничных обязанностях. Об отчете, который надо представить в Комиссию по детской смертности; о протоколе последнего собрания у главврача, который она до сих пор не открыла в своем почтовом ящике; о просьбе руководства принять участие в программе обучения. И Лейла ломает голову, где ей найти время на все это. Она уже не помнит, когда ей удавалось выспаться. А еще она думает о своей матери и о том, как убедить ее выйти из дома.
Вчера, когда Лейла вернулась домой, Хабиба ждала ее на кухне. Рядом с микроволновой печью стоял новенький блестящий автомат для газировки.
– Где ты его взяла?
– Его принесли сегодня.
И Хабиба процитировала рекламный слоган: «Восхитительные газированные напитки одним нажатием кнопки!»
Из кастрюли, которая никогда не покидает конфорку, она налила в тарелку «аш реште»[2 - Иранский суп. (Прим. ред.)], добавив к нему лапшу из ковшика. Бахар[3 - Специи, пряности. (Прим. ред.)]. Ешь.
Сейчас при мысли о еде желудок Лейлы начинает бунтовать. В ее ящике очередной сверток от Хабибы ждет момента, когда у Лейлы будет окно и она сможет чего-нибудь пожевать.
Вчера вечером Хабиба снова встретила ее в домашней одежде, а когда Лейла спросила, выходила ли та из дома, она только пожала плечами.
– Я была занята. Поздоровайся с дном своей корзинки для белья, приготовленного для глажки, – ты ведь его уже давно не видела!
– Но ты не должна за меня гладить.
– Но кто-то же должен это делать.
– Я беспокоюсь за тебя, мама.
– За меня? Ха! Лучше побеспокойся о себе, Лейла-джан, ты ведь работаешь с утра до ночи. Когда у тебя найдется время, чтобы познакомиться с хорошим человеком?
– Еще успею.
– Но тебе уже тридцать четыре.
– Ты хочешь, чтобы я выскочила за какую-нибудь посредственность?
– Но я же нашла себе хорошего мужа.
Хабиба попыталась сохранить невозмутимость, но губы ее задрожали, а на глазах заблестели слезы. Родители Лейлы любили друг друга так сильно, что, когда ее отец был убит, ей казалось, что мать этого не переживет – просто высохнет от тоски. Хабиба не умерла, но вся она как бы увяла. Перестала выходить на улицу и встречаться с людьми. Лейла очень беспокоилась за нее, ведь в их квартире в Тегеране мать осталась совсем одна.
– Если найду такого, как папа, то уж точно не упущу.
Глаза у Хабибы засветились.
– Такие нечасто встречаются.
– Будем искать.
Лейла все еще погружена в свои мысли, когда наступает время проинструктировать приходящую смену.
Она старается сосредоточиться:
– Люк Шеферд, одиннадцать лет. Успешная пересадка почки от живого донора три дня назад. Вчера удалена трубка. – Лейла рисует в воображении Люка, жизнерадостного мальчишку, ярого болельщика футбольной команды «Бирмингем сити», который все время умоляет пустить его в комнату для родителей, чтобы смотреть там футбольные матчи. Если восстановление продолжится с тем же успехом, то очень скоро ему разрешат это сделать. – Рана хорошо очищается, признаки инфекции отсутствуют.
Многозначительно взглянув на Лейлу, Шерил прерывает ее, чтобы сообщить, что в коридоре ее ждет посетитель.
– Ты можешь идти.
Джи Бересфорд, сменный врач Лейлы и единственная женщина в больнице, которая в белом халате и туфлях без каблуков выглядит эффектно, сверяется со своими записями.
– Мы уже всех обсудили. Остался только Лиам Слейтер из палаты № 1, мальчик пяти лет, острый приступ астмы. Тахикардия. Уменьшение сердечного кровотока.
У Джи светлые волосы и короткая стрижка, которая сделала бы ее похожей на мальчишку, если бы не пухлые красные губы без следа помады.
– Все верно.
– Значит, это все. Возвращайся к своим делам.
Лейла выходит в коридор, где, прислонившись к стене и глубоко засунув руки в карманы, стоит ее недавний знакомый Джим, который помог Лейле, когда ее сбила машина.
– Пришел проверить, как чувствует себя пострадавшая.
– Несколько впечатляющих синяков, но прогноз вполне обнадеживающий. Еще раз спасибо за помощь.
– Может быть, нужны какие-нибудь лекарства?
Лейла оглядывается по сторонам и изображает разочарование.
– А вы случайно не прихватили с собой веселящий газ?
– Работа не позволяет.
Джим проводит носком ботинка по полу, оставляя на нем черный след от резины.
– Но если на следующей неделе у вас будет хотя бы один свободный вечер, могу выписать вам рецепт на витамин П.
– Витамин П?
Лейла несколько озадачена. Она мысленно перебирает в уме витаминные добавки и их действие, но тут Джим делает жест рукой, изображающий, как он опрокидывает в рот стакан.
Лейла смеется. Витамин П. Пиво. Она на минуту задумывается, вспоминая о сотне вещей, которые она должна сделать, пока в ее голову не приходят слова матери о хорошем человеке, и, достав из нагрудного кармана листок бумаги, Лейла пишет на нем номер своего мобильного.
– Но вам придется выписать мне витамины Л и С.
Теперь приходит очередь Джима выглядеть растерянным, а Лейла возвращается к работе, размышляя, как долго он будет соображать, что она имела в виду.
Лейла откладывает свой разговор с родителями Дилана на самый конец смены. Она должна быть уверена, что ее не отвлекут и что на дежурстве достаточно людей, чтобы справляться с повседневными делами. Она хочет отдать все свое внимание Пипе и Максу Адамсам.
– Вам что-нибудь принести? Чай или кофе? – спрашивает Шерил. Она тоже будет присутствовать при беседе, чтобы фиксировать каждое слово, сказанное участниками разговора. Как и Лейла, она спокойна и невозмутима.
– Нет, спасибо, – отказывается Пипа.
– Мне тоже не нужно, – говорит Макс.
У него темные густые волосы, которые вились бы красивыми кудрями, не будь они так коротко острижены. Короткая бородка напоминает трехдневную щетину, и только четкая линия под подбородком исключает вероятность того, что он просто забыл побриться. Высокий – шесть футов[4 - Фут – мера длины, соответствующая 0,3048 метра. Таким образом, рост приблизительно равен 1 м 83 см. (Прим. ред.)], не меньше, – в деловом костюме он выглядит весьма импозантно. Весь его вид вызывает доверие, так что некоторые родители поначалу принимают его за врача.
Они с женой держатся за руки, опустив переплетенные пальцы на диван. В кабинете самая простая обстановка: диванчик для родителей, два стула для персонала. Журнальный столик и корзинка с игрушками для детей. Коробка с салфетками. Пыльные искусственные цветы на подоконнике.
Табличка на двери гласит: «Комната отдыха», и любой может здесь уединиться, чтобы подумать или поговорить без свидетелей.
Лейлу ждет тяжелый разговор.
Она не приглашает сюда родителей для того, чтобы сообщить им хорошие новости: у ребенка ремиссия, инфекция побеждена, малыша можно забрать домой. В тишине этой комнаты узнают лишь самое страшное, и Лейла слышала, что ее называют «комнатой плача».
Лейла не может смягчить то, что она собирается сказать родителям Дилана, поэтому она и не пытается:
– Опухоль выросла.
Пипа громко ахает. Лейла объясняет, что сантиметровая частица опухоли, оставшаяся после операции – полностью удалить ее было невозможно, – увеличилась на три миллиметра. Она, хоть и медленно, но растет.
– Ему нужна еще одна операция? – спрашивает Макс.
