«Элоди».
В честь сущего ангела, матушки этого недомерка Пшика Моро.
Видит бог, уж это таки заставит ее оттаять.
Свою натуру Ридженс знал достаточно хорошо и понимал, что он уже на пути к одержимости этой каджунской девчонкой. Девчонкой? Ха, да она взрослая женщина, у которой вышел срок годности и нечем похвастаться, окромя сынка-идиота, а его Хук считал скорее обузой, нежели ценностью.
«Так недолго и умом повредиться, сынок, – говорил он себе. – В конце этого пути только боль».
Однако Ридженс не мог сдержать в узде устремления, и дело отнюдь не в физической их стороне. Для этого было полным-полно хибар со шлюхами, куда он постоянно наведывался. А вот интерес к Элоди Моро был рассчитанным на несколько более долгосрочную перспективу.
«Да она должна небеса благодарить, что такой мужик, как я, вообще на ней взгляд задерживает», – повторял себе констебль Хук по несколько раз на дню, что, впрочем, ни на каплю не уменьшало раздражение от того, как продвигались его ухаживания. Ему хватало ума уловить психологию ситуации – а именно, что он страстно желал того, на что не мог наложить лапы, – но знание это ничуть не умаляло его желания.
«Может, если бы она не отшила меня вот так на людях. Глядя сверху вниз, как будто я ей крыса, которая с реки приползла».
Женщины отвергали Ридженса и раньше, однако часто пересматривали сие решение, когда он подходил к ситуации по-другому, например, в четыре утра в темном переулке. Черт, да один раз ему даже говорить ничего не пришлось: свистнул немного фальшиво, склонил голову набок – и готово.
Но Элоди… в Элоди куда больше стали. А каким она смерила его взглядом в баре первый раз, тогда они столкнулись вне участка. Когда Ридженс вошел, она сидела, сгорбившись над кружкой кофе, до сих пор одетая в медицинскую форму после смены. Хук только глянул и подумал: «Элоди вся умаялась, авось даст слабину». Так что он подошел эдак вразвалочку и небрежно бросил: «Доброго утречка, сладкая. Помнишь меня? Звать Хук, и я б присунул тебе свой крюк».
Пошло до ужаса, однако Ридженс не привык идти к цели сладкими речами. Обычно прокатывала любая избитая фразочка. Но не в этот раз. Элоди подняла голову так, словно та со всеми несчастьями внутри весила тонну. Уставилась на него глазами цвета шоколада и прямо перед всей завтракающей братией ответила – чуть громче нужного. А сказала она следующее: «Констебль, я всю ночь соскребала дерьмо старика с гипоаллергенного наматрасника, и лучше я буду всю жизнь заниматься ровно тем же, чем позволю вам что-либо мне присунуть».
Замечание вышло, безо всяких сомнений, остроумным и едким. Парни в «Жемчужине» чуть животы не надорвали от хохота, и Ридженс ретировался, сверкая багровеющей шеей. С тех пор Элоди, бывало, говорила вещи поприятнее, однако Ридженс по-прежнему чувствовал под воротом тот жар.
Глава 2
Пшику часто казалось, что в отношении удачи его сильно обделили. Всем везло ну хоть немного, всем матушка-природа подбрасывала кость. Пшику же достался дар, который нередко встречался среди каждунов – кровососущие твари не испытывали к нему ни малейшего интереса. Может, это все французская кровь, но скорее дело таки в карибской. Пшик не мог даже представить, как остальные могут выбираться на болота после заката, когда москиты едят их поедом. А потом с утра видишь этих туристов, покрытых гематомами, как после пыток. Дерьмо в духе Гуантанамо. Ничто так не портит модную татуху на икре, как россыпь гнойных шишек. Пшика кусали разве что-то пару раз в сезон – и то, если разгулялись какие-нибудь лютые стрекозы.
Вот и вся его удача.
Незапятнанная кожа.
На такой почве парню жизнь не перевернуть. Ну, разве что, пока он будет зависать где-нибудь в торговом центре, его вдруг заметит менеджер модельного агентства. А это уж очень маловероятно. Пшик просто так не зависал. Он был из парней категории «не-хватает-часов-в-сутках». Все время крутился, все время пытался срубить деньжат.
С каджунской шкурой, по крайней мере, было сподручнее ставить ловушки на раков. Пшик доплывал на лодке до Хани-Айленда и подвешивал на воду с полдюжины этих клеток у приметных кувшинок, а потом еще несколько часов ловил рыбу сетями, пока шнур ловушек не натягивался до предела. За все годы рыболовства кусали Пшика всего раз – и то, не москит, а щитомордник, случайно запутавшийся в клетке. Да и то, змея уже, должно быть, вся изошлась, ведь следы зубов разве что припухли.
«Сегодня у меня на прицеле рыбка покрупнее, – подумал Пшик, поймав сентиментальный настрой. – Преступная жизнь».
Он знал, что перешагивает некую границу и возврата уже не будет, но Ридженс Хук – дьявол в фуражке, на прицеле которого Элоди Моро, так что Пшик должен был позаботиться о том, чтобы убраться от Хука подальше.
«Может, если б мы жили посреди застройки, где куча свидетелей, тогда Хук поугомонился бы и отвалил».
Корявые рассуждения Пшика строились на его детском представлении о злодеях. Откуда ему знать, что типы вроде Ридженса Хука не могут угомониться. Только завестись еще сильнее.
Единственное, что было способно угомонить Хука, это пачка амфетаминов, кварта бурбона и проститутка на пороге.
Выжимки из досье на потенциального босса Пшика были следующими: Уиллард Карнахан, поставщик всего законного и незаконного. Не гнушался вообще ничем, насколько Пшик слышал. Сарафанное радио трещало о том, как недавно во Французском квартале Карнахан уложил уличного барыгу в кому – из-за дозы кокса, которая оказалась детской присыпкой и забила ему ноздри – и больше никогда не пересечет мосты-близнецы в связи с возмездием, ожидавшем его в Новом Орлеане от рук начальства мелкого деляги. Уиллард был судоходцем: он мог вести корабль по реке Перл, ни разу не зацепив берег. Днем он занимался лодочными экскурсиями, а ночами крутил сделки в крохотных притоках – хоть с закрытыми глазами, если придется. Карнахан владел перегонным цехом, полностью законным предприятием, пока в нем не гнали мутный самогон. По официальной версии, Карнахан занимался очисткой воды, а в действительности – древним как мир делом производства бальзама на душу, для жаждущих алкоголя болотных псов. Участок шерифа в Слайделле получал откаты бутылями, так что все по большому счету плевать хотели на происходящее. Однако бутыли были тяжелыми, а значит, прикинул Пшик, Карнахану пригодится чернорабочий, знавший болота почти так же хорошо, как и он сам.
Они договорились о поздней встрече на старой пристани Хани-Айленда. Пшик предположил, что потом, когда он хорошо себя проявит, ему позволят забирать товар у пристани самого Карнахана. А пока – его ждала проверка.
«Ну а вдруг я типа малолетний наркоша», – подумал Пшик, высматривая Уилларда из своей пироги среди камышей у западного берега.
Вид открывался вполне себе, лунный свет отражался от листьев кипариса, и всякое такое. Пшик увидел у самой кромки воды Карнахана, в узких джинсах и футболке без рукавов. Однако будущий босс пришел не один. На причале стояли двое: Карнахан с этой его всклокоченной прической а-ля «Твистед Систер» и здоровяк размером с холодильник. А здоровяком этим был не кто иной, как Ридженс Хук, в чем вообще не оставалось никаких сомнений.
«Что за черт? – подумал Пшик. – С чего это Хук связался с преступной рожей вроде Карнахана?»
Издалека не понятно, что там происходит – вдруг констебль просто допрашивает подозреваемого, – но Пшик в этом сомневался. Ридженс Хук не из тех, кто станет утруждаться, да еще и посреди ночи.
Между Пшиком и подозрительной парочкой на дальнем берегу тянулось слишком много воды, чтобы расслышать разговор, однако это можно было исправить. И если смекнуть, когда же именно все покатилось по причинному месту псу под хвост, то момент этот стремительно и неминуемо приближался.
«Надо подобраться ближе, – подумал Пшик. – Может, разнюхаю чего про Хука, если когда-нибудь придется от тюряги отмазываться».
И вот он: миг, который полностью изменит ход жизни юного Эверетта Моро. Пшик был близок к тому, чтобы совершить смертный грех всех наблюдателей, шпионов и преследователей, а именно: да не встревай ты в происходящее. Держись, мать твою, подальше от того, за чем следишь, и не мути воды своей персоной.
В конкретном случае Пшика воды были уже достаточно мутными, но мальчик взял и взбаламутил их еще больше. Он поднял винт и погреб к берегу Хани-Айленда, не обращая внимания на жаб с их низким, зловещим, предостерегающим кваканьем. Весло зацепило бугристую шкуру аллигатора, однако Пшик настойчиво продолжал в упор не видеть дурных знамений, ведь пребывал в том возрасте, когда каждая собственная идея кажется единственно верной. Так что мальчик настойчиво продвигался вперед, низко пригибаясь и жалея, что нет с собой какой-нибудь камуфляжной дряни, обмазать лицо и руки. Не то чтобы он вообще располагал столь специфическими материалами, зато у матушки были все на свете крема и, ежу понятно, хоть одна банка бы с задачей справилась. Однако, что толку мучиться теперь. Он же не мог заглянуть в будущее и подготовиться к такой встрече.
Каких-то полдюжины гребков – и пирога подобралась к приподнятому берегу Хани-Айленда. Пшик ухватился за рогоз и подтянул свое судно в укрытие их зарослей. Маневр прошел тишайше, и Пшик поздравил себя с таким талантом, представляя, что в пришлой жизни он служил в спецназе, наверное, или был ниндзя вроде тех героев, обожающих черные тапки и повязки на голову.
Хук и Карнахан по-прежнему трепались вдалеке, но теперь Пшик улавливал обрывки фраз. Например, как Хук сказал:
– В жизни не видел ни одного знака, кроме сгиба посередке…
Это могло относиться к чему угодно, от Санта-Клауса до полицейского осведомителя.
Потом Уиллард Карнахан заметил:
– Ни в какое сравнение с мужиком, которого я встретил в Слайделле.
Всё стало еще более неопределенно, кроме ссылки на центральный город их прихода.
Подобный невинный обмен фразами продолжался целую вечность – ну, или так просто казалось, – и Пшик уже начал сомневаться, что из подслушивания выгорит нечто путное. За шелестом камышей и проклятым жучьем, которое уже заводило ночной концерт над болотами, он никак не мог поймать нити разговора от начала до конца, а то, что до него долетало, напоминало типичный трёп за барной стойкой.
Уиллард: «На полном серьезе, констебль. Мудила пялился, пока я не вскрыл его…»
И Ридженс: «Клянусь, пацан, у мамаши Хук была такая тема, когда два червя…»
Все это было бесполезной болтовней, так что, судя по всему, грандиозный план Пшика выходил каким-то идиотским. И Пшик постепенно убеждался, что можно с тем же успехом свернуть лавочку и затихариться, пока Ридженс не уберется вверх по реке.
«Подберусь чутка ближе, – решил он. – И еще пять минут, а потом, на хер, валю».
Пшик выбрался из пироги на берег и, прикинув, что ниже в жизни уже некуда, пополз, словно змея, сквозь камыши, очень-очень медленно огибая сомнительную парочку полуночников и надеясь, что его реально не ухватит за жопу настоящая змея.
Высунувшись из-за пня, он как раз успел увидеть крысу размером с канталупу, лениво удалившуюся в кусты. Прежде чем ее тылы скрылись, тварь бросила на него взгляд, говорящий: «повезло тебе, что я жрать не хочу», и Пшик так обалдел, что не сразу уловил новый оттенок беседы Хука-Карнахана. Градус температуры между ребятками как будто понизился.
«Надо б сфоткать», – сообразил Пшик и вытащил из водонепроницаемого кармана около-камуфляжных рабочих джинсов смартфон. Однако, как это часто бывает, все сложилось бы куда лучше, если б мальчишка удержал причиндалы в штанах.
Хук гадал, есть ли какой-нибудь хитрый способ все-таки не закручивать Уилларду гайки.
«А ведь я могу просто отпустить идиота. Сказать, мол, побрей башку и купи костюм. Переименуйся в Уилберта вместо Уилларда. Айвори ваще ничего не заметит».
Однако Карнахан был из породы тех, кто слишком туп, чтобы постичь суть такого понятия, как «последствия». Рано или поздно он примется трепать языком по всему Французскому кварталу о том, как увернулся от пули Айвори, и тогда вместе с Уиллардом в полном дерьме окажется и сам Хук.
«Бля, – подумал он. – А выбора-то нет».
Хук взялся за это задание, надеясь, что где-нибудь по ходу пьесы найдется капля пространства для маневра, но теперь, в конце этой самой пьесы, иного исхода, кроме как завершить дело, а после как-нибудь заткнуть дыру размером с Карнахана в своих планах не существовало.
Потому что планы Хука были грандиозными и распространялись малость дальше, чем годы, проведенные констеблем в этом вонючем приходе. Хук положил глаз на всю организацию Айвори, которую намеревался укрепить и расширить на север до Канады, отсекая всю Южную Америку.
Он уже скармливал по крупицам информацию о своих планах, чтобы контрабандист оценил его теории, и теперь Уиллард поднял тему:
– Переговорил со своим человечком из автомагазина. Он может гнать груз без ограничений. Парни Айвори на стенку от скуки лезут, из развлекухи только шлюхи на заправках. Так что провезут что угодно, дурь или пушки. Им похрен, только бы платили.
– Хорошо, – заключил Хук, – очень хорошо, Уиллард. Имена записал?
– А то, как ты и говорил. – Уиллард вручил Хуку мятый чек с нацарапанными на обратной стороне именами.
– Должен сказать, Уиллард, – сказал Хук, убирая список в карман, – а ты определенно не боишься вызова.
Карнахан принял комплимент с блестящими, как у щенка, глазами.
– Спасибо, партнер. И что, как скоро мы выступим против Айвори?
– Скоро, сынок, – отозвался Ридженс. – Мне еще надо усилиться со своей стороны. Понаблюдал за Джи-Хопом, нашел себе несколько братьев. Двое – верняк.
– И ты настаиваешь на пушках? Не наркоту? Наркота до фига легкая, пушки до фига тяжелые.
Хук спорил с собой по этому поводу месяцами, так что сейчас был благодарен за возможность выложить все тому, кто не станет потом трепаться в баре.
– Слушай сюда, Уиллард, – сказал он. – Сейчас разложу тебе по полочкам всю нашу философию. Продажи героина падают, так? Кокс дешевый, и его теперь толкает любой утырок с ногами. Уже скоро мы перестанем быть нужны мексиканцам; у них есть свои люди на этой стороне границы. Албанцы, русские, пуэрториканцы, ирландцы – да сейчас даже канадцы сбиваются в банды. Братья Бекон – ты представь имечко, а? Так что совсем скоро канал поставок Айвори будет никому не нужен. Курьером станет любой отморозок с рюкзаком. Так что этот поезд уже тю-тю, даже если Айвори еще не догадывается.
– Грёбаный канал бесполезен? – выругался Уиллард. – Тогда на кой ляд мы его захватываем?
– Канал-то не бесполезен, – не согласился Хук. – Канал всегда полезен. Даже товар сейчас полезен. Но нам надо переключиться.
Уиллард сыграл свою роль в дискуссии, спросив:
– Ага, но переключиться на что?
– На пресловутую Вторую поправку, – ответил Хук, козырнув. – Право носить оружие.
– У нас оно уже есть.
– В каких-то штатах больше, в каких-то меньше. Калифорния далеко не такая гибкая. Нью-Йорк обставляет все так, что получить разрешение почти невозможно. Нью-Джерси, Коннектикут, даже Гавайи. Все эти жизнерадостные американцы умоляют о пушках. И если я в чем-то разбираюсь, Уиллард…
– Это пушки, – закончил мысль Карнахан.
– Именно. Покупаешь дешево в Луизиане, продаешь дорого в Калифорнии. Так устроен мир. Поверь, НСА[1 - Национальная стрелковая ассоциация – некоммерческая организация США, объединяющая сторонников права граждан на хранение и ношение огнестрельного оружия. (Здесь и далее, если не указано иное – Прим. ред.)] долго против либералов не выстоит. И что самое лучшее – мы удержим все в пределах континента. Никаких буйных южан.
– Теперь понял, – отозвался Карнахан. – У нас внутренний бизнес.
Хук щелкнул пальцами.
– Внутренний бизнес. Вперед, Америка.
– Да у тебя все схвачено, констебль, – произнес Уиллард. – Нигде лажа не проскочит.
А потом Хук сунул руку в карман ветровки – и температура резко упала ниже нуля.
К тому моменту Пшик уже был в полной боевой готовности – лежа в грязи, переполняемый гордостью, с наведенной на Хука и Карнахана камерой. Похоже, душевная часть вечера завершилась. Ни смеха тебе больше, ни похлопываний по коленке.
– Но есть проблемка, Уиллард, – говорил Хук. – Побои, которые ты устроил в Новом Орлеане.
Карнахан хохотнул, и Пшик увидел, как в режиме ночной съемки блеснули черным его зубы.
– Да пошел на хер тот пацан, Ридженс. Продал мне дурь, а это была не дурь ни хера. Слышишь? Сраная присыпка для детских жоп. На неделю мне пазухи засрала. Бля, да они до сих пор засраны. Каждое утро просыпаюсь и дышать не могу. Так дела не делаются.
Хук будто бы немного вырос, словно выпуская на волю истинного Ридженса.
– Видишь ли, сынок, тот пацан, которого ты отделал… Ты отбил ему мозги, так что его отключили от аппарата. Его матушке пришлось под этим подписаться. Ты прикинь?
Карнахан обеими руками взъерошил волосы так, что они встали вертикальными шипами.
– Плохо. В натуре плохо, Ридженс. Но тот пацан все заливал про товар, мол, чис-тей-ший и прочее дерьмо. Нельзя же кидать клиента и ждать, что обратка не прилетит?
Хук закинул руку на плечи Карнахана: медведь, приобнявший оленя. Правда, оленю обычно хватает ума смекнуть, что именно сегодня у того в меню, но Уиллард Карнахан, по всей видимости, считал себя незаменимым.
– Да я ваще платить за нюхло не должен, – продолжил он, – со всем дерьмом, которое я кручу для тебя вверх по реке. Но тут вдруг оказался весь такой в настроении, ну, знаешь, так что полез в собственный карман за кровными. И что делает этот мудила? Продает мне подставу. Мне! Гребаному коксоштурману.
– В этом ты прав, – согласился Хук и даже слегонца так скривил рот, как будто действительно принимал в расчет довод Карнахана. – Но, видишь ли, пацан приходился Айвори племянником. Пытался проявить себя. Даже не должен был стоять на том углу. Юный Винсент, по идее, должен был грызть гранит науки.
А это – куча сведений, причем конкретных, будто Хук узнал их из первых уст.
– А… Айвори. С-сраный Айвори? – начал заикаться Карнахан. – Я даже не знал. Откуда мне знать-то, констебль? Айвори?! Какой-то итальянский щенок на углу толкал детскую присыпку для задниц, насколько мне было известно. Но у меня-то есть малость заслуг перед Айвори, правда?
Пальцы Хука стиснули плечо Карнахана.
– Бля, пацан. Ты все свои заслуги уже слил, и половину моих за компанию.
Пшик еще даже не особо вышел из детского возраста, но тем не менее смекнул, к чему идет дело. Это существенный перебор компромата. С такими сведениями на лоботомию побежишь первым в очереди, чтобы уж наверняка свидетельствовать не пришлось.
– Я штурман, констебль, – сказал Уиллард. – Никто не сможет ходить по болотам как я. С тех самых пор, как мы открыли канал, я не продолбал ни единого груза. Ни сраного грамма.
