– Сегодня вы без Гавкинса, сэр?
– Сержант занят. Но у меня… – На мгновение он замялся, сделал глубокий глоток, подчёркнуто медленно выдохнув через нос. – У меня есть пара вопросов. Майкл, вы знакомы с неким господином Диего Агуарачаем?
– Никогда не слышал этого имени, сэр, – совершенно честно признался я.
– Он приехал вчера из Южной Америки, «близкий к природе», так называемый гривистый волк. В его послужном списке работа на агентство Ната Пинкертона, участие в ряде федеральных расследований и крайне высокие рекомендации от весьма влиятельных лиц. Был ранен, до сих пор прихрамывает.
– Но дело не в этом? – каким-то наитием угадал я.
– Совершенно верно, молодой человек. – Благожелательно кивнув, инспектор сделал ещё один глоток. – Уж не знаю почему, но он крайне заинтересован в деле некоего барона Гастингса.
– Сэр, но разве существует такое дело? – удивился я, изо всех сил делая вид, что ничего не знаю о подчёркнутой газетной заметке в утренней «Таймс». Благородный мистер Хаггерт не обратил внимания или сделал вид, что не заметил моих колебаний. Возможно, я просто перестраховывался, мне трудно судить о себе самом со стороны…
– Разумеется, официально нет.
– Сэр?
– Дьявольщина… – Он махом выплеснул остатки бренди себе в глотку. – Дела нет! Но младенец Гастингса странным образом исчез почти сразу же после рождения! Вопрос…
– Ко мне, сэр?
– Нет, к самому себе. Какого чёрта я рассказываю вам то, что могло бы представлять интерес лишь для самого Ренара?!
– Возможно, потому, что я его единственный ученик?
На минуту мы оба замолчали. Каждый думал о своём. Уж не знаю, да и не берусь, честно говоря, предполагать, какие мысли блуждали в мозгу седого инспектора Скотленд-Ярда, но лично у меня в голове была полная, то есть абсолютная, Ньютон-шестикрылый, тёмная, звонкая пустота…
– Шарль?
Дворецкий, как всегда, успел наполнить пустой бокал, прежде чем инспектор хотя бы поднял взгляд.
– Чем мы можем помочь вам?
– Право, даже не знаю, – рассеянно вздохнул Хаггерт. – Скорее всего, ничем. Но… допустим… если бы хоть какие-то уроки Ренара были восприняты… если он заранее искал, ставил последователя…
– Сэр, – подумав, начал я, – поверьте, будь во мне хоть частичка знаний моего учителя, то…
Инспектор заинтересованно обернулся ко мне с бокалом в руке.
– То, во-первых, я бы проверил этого странного гостя из Южной Америки. А во-вторых, занялся бы всеми моментами исчезновения младенца. Вряд ли наследник такого высокого рода был брошен, оставлен без материнского ухода, без пригляда десятка нянек и служанок. Именно среди них и стоит искать первые нити.
– Ничего нового, – с лёгким оттенком разочарования протянул Хаггерт. – Полиция тоже не зря ест свой хлеб. Думаю, если преступление и имело место быть, мы и сами сумеем задержать злодея. Э-э… мм…
Он несколько рассеянно оглянулся, но старый дворецкий стоял непоколебимо, словно корабельная мачта. Это значило, что бренди больше не обломится. Суровые брови инспектора сошлись на переносице, словно два флагманских корабля, и раздражённо дали задний ход. Переупрямить Шарля невозможно, тут уж без вариантов, кто бы что ни говорил.
– Сэр, а каким образом барон Гастингс потерял ребёнка? – вдруг опомнился я, хотя, держу пари, мой вопрос граничил с неуважительностью или даже некоей грубостью, недостойной истинного джентльмена. – То есть когда это произошло? Как правило, сразу после родов дитя остаётся с матерью. Вы поговорили с ней?
– Хороший вопрос, – после некоторой паузы ответил инспектор, практически уже стоя в дверях. – Как ни странно, но именно на этот момент упирал и заезжий американец. Теперь у нас с ним есть предмет для разговора. И да… мне жаль…
Я понимал, к чему он клонит, но в сто пятисотый раз выслушивать, что надежда есть, поскольку тело ещё не найдено, и вдруг… мой наставник… каким-то чудом, несмотря ни на что, окажется…
Думаю, и дальше всем всё понятно без особого разжёвывания. Когда инспектор Скотленд-Ярда покинул наш дом, мы с дворецким практически нос к носу сошлись над той самой, отмеченной для нас заметкой в газете. Правда, как оказалось, каждый выбирал своё.
– Младенец-лорд пропал?
– Подчёркнуто ногтем или когтем?
Мы уставились друг на друга. Ни у него, ни у меня в глазах не было какого-то особого озарения, хотя, наверное, мы оба ждали чего-то подобного. Вот только чего, подсказал бы кто, пресвятой электрод Аквинский?!
Когда я не знал, что делать, то традиционно спускался в мастерскую. Ибо если тебя подводит голова, то стоит дать волю рукам. Моя экспериментальная дубинка показала себя достаточно хорошо. Конечно, можно продолжать её усовершенствование годами, но смысл? Ведь пытливый ум всегда готов предложить что-то иное, более практичное, незаметное, но действенное.
Я всерьёз задумался о модификации самых простых наручников. Что будет, если любая попытка снять их откликнется получением доброго электрического разряда? Идея перспективная, но если задуматься, так первый удар может схлопотать сам полицейский, неаккуратно или слишком торопливо надевающий наручники на преступника.
С другой стороны, весь вопрос в силе сопротивления. Когда обычный воришка в наручниках покорно идёт за констеблем, то с ним ничего и не случится. Но вот если он попытается разорвать их, уповая на силу мышц, тут вступает в действие электричество. А оно неподкупно.
Задача не самая простая, но вполне себе выполнимая.
Дворецкий лишь на мгновение наклонил голову, подтверждая моё право на уединение. Мастерская всегда помогала мне думать, ну или, честно говоря, наоборот, не думать. Попробую объяснить.
В моём разностороннем ученичестве месье Ренар уделял внимание самым разным аспектам: самодисциплине, физическому развитию, рукопашному бою, иностранным языкам, истории, точным наукам и много ещё чему. Однако рядом с ним я вечно чувствовал себя каким-то недоразвитым тупицей, которым он играет, словно уличный лицедей куклой, надетой на руку.
Иногда это жутко раздражало! Но мистер Лис был слишком умён и обаятелен, чтобы на него всерьёз можно было сердиться едва ли больше минуты. По крайней мере, у меня это никогда не получалось. Разве что у сержанта Гавкинса, когда мой наставник изрядно доставал служаку-добермана, а это было излюбленным развлечением…
Я вытер невольно выступившие слёзы. Мальчики не плачут, а британцы тем более.
Итак, источник электрического разряда должен быть достаточно компактен. Мне требовалась самая маленькая и одновременно самая мощная батарея, включаемая обычной кнопкой. Цепь послужит отличным проводником. Сами кольца наручников придётся делать полыми, хорошая сталь это позволяет. Удар должен наноситься исключительно в момент разрыва звеньев.
Бумага и электрическое перо всегда были под рукой, чертёж уже складывался у меня в голове. Не знаю, сколько времени я пробыл в мастерской, полчаса, час, полтора, – звонок дворецкого оторвал меня от работы, когда как минимум два приблизительных чертежа были полностью забракованы. Мне явно не хватало технического опыта. Как говорится, интересно придумать ещё не значит успешно реализовать.
– Сержант Гавкинс, – доложил Шарль, стоило мне подняться наверх.
Деловой и чопорный доберман, в служебном мундире и длинном плаще, с которого на пол катились дождевые капли, замер в прихожей, словно бронзовая статуя. Без разрешения старого дворецкого даже английская королева не посмела бы сделать лишний шаг у нас в доме.
– Добрый день, сержант, – вежливо улыбнулся я. – Вижу, лондонская погода не балует разнообразием, на улице вновь моросит?
– Я забираю мальчишку, – не обращая на меня ровно никакого внимания, сквозь зубы прорычал он.
Шарль не ответил, это было бы ниже его достоинства. Но и Гавкинс отлично понимал, когда стоит проявить власть, а когда лучше не нарываться, поэтому он молча достал из внутреннего кармана мундира вчетверо сложенный лист бумаги и протянул его мне.
Что ж, я прочёл текст вслух:
– «Дорогой Майкл, если вы не слишком заняты, то, возможно, смогли бы присоединиться к нам? Ваш технический взгляд на вещи мог бы оказаться полезным в одном щекотливом вопросе». Подпись инспектора Хаггерта.
– Плащ на стене, зонт в стойке, чай будет подан в четыре часа пополудни. – Дворецкий командовал так, словно он был здесь главным. Впрочем, как и всегда.
На то, чтобы собраться, мне хватило трёх минут. У меня мелькнула мысль предложить сержанту горячие сливки или хотя бы стул, ведь месье Ренар именно так бы и поступил, но, судя по холодному взгляду Шарля, этого не стоило делать, чтобы никого не ставить в неудобное положение. Ладно, может быть, в следующий раз.
– Моя электрическая дубинка? – вовремя вспомнил я.
– В кармане плаща. Не опаздывайте к чаю.
Последнее было сказано больше для сержанта. Это означало, что во избежание возможных неприятностей меня должны вернуть вовремя, к указанному часу, в целости и сохранности. Я надвинул на лоб котелок, так солиднее, застегнул макинтош на все пуговицы и взял тяжёлый зонт. Вроде бы всё.
Гавкинс коротко дёрнул подбородком, подтверждая, что слова дворецкого, по крайней мере, были услышаны. Уж как это будет исполнено, не знаю, да и не особенно интересно: если по совести, последние дни я безвылазно торчал дома, поэтому выйти на свежий воздух было просто здорово.
У мостовой нас ждал кеб. Мне хотелось бы увидеть рыжего Фрэнсиса, но увы…
– На западный угол Итон-сквер и Итон-плейс, – тихо проворчал строгий доберман, пропуская меня вперёд.
Могучий сивый коняга в насквозь промокшем клетчатом пальто неторопливо перекатил в жёлтых крупных зубах окурок толстой вонючей сигары и повёл плечом:
– Четверть гинеи, сэр.
– Я из полиции, – напомнил сержант.
– Прошу прощения, сэр, запамятовал. Тогда с вас ещё пять пенсов за ожидание.
На мгновение показалось, что Гавкинс начнёт засучивать рукава и полезет разбираться с упёртым возницей, и кто знает, чем бы это закончилось, поскольку конский профсоюз, как правило, Скотленд-Ярд в грош не ставит, но я вовремя успел вставить слово:
– Принято, милейший! Трогайте!
Кебмен важно кивнул мне, качнув белой чёлкой, и взялся за рычаги машины. Колёса видавшего виды кеба загрохотали по чёрному мокрому булыжнику.
Сержант скрестил лапы на груди и демонстративно прикрыл глаза, не желая ни разговаривать, ни даже смотреть в мою сторону. Нет, он не злой, просто работа в полиции, ежедневное столкновение с преступным миром, невысокая зарплата, отсутствие права на ношение оружия и постоянный риск, сопряжённый с угрозой для жизни, редко способствуют весёлости нрава. Седой кебмен прокашлялся:
Когда Господь призовёт меня
Под звоны труб на исходе дня,
Я как апостол пройду в строю,
Словно усталый герой в бою.
Святые кони уходят в рай,
Их гривы ветер несёт за край.
И если будет место в строю –
Услышь, Господь, я спою…
Это был тот редкий случай, когда негромкий, даже в чём-то безэмоциональный голос способствовал наилучшей подаче текста. Я никогда раньше не слышал этой песни, хотя в мелодии, возможно, угадывалось что-то жутко простонародное и потому знакомое, в стиле распевов старого Ливерпуля. Вспомнилось, как мы на пару ездили с моим наставником, и сердце вновь кольнуло раскалённой иглой. Почему его нет рядом?
Дорога была достаточно длинной, в это время дня улицы Лондона переполнены – брички, паровые кебы, самодвижущиеся экипажи; оживлённое движение вкупе с постоянным дождём создавали и не такие пробки. Тем не менее приблизительно за час или чуть больше мы добрались до указанного места.
Гавкинс приказал остановиться близ старинного четырёхэтажного особняка и честно расплатился по счёту. Думаю, нарушить устный уговор с кебменом не посмел бы и сам фельдмаршал Веллингтон, разгромивший воспрянувшего Наполеона в битве при Ватерлоо. С конским профсоюзом такие штучки не проходили.
Буквально в четырёх шагах по тротуару неподвижно застыли два констебля из нижних чинов. Сержант, не оборачиваясь, двинулся к ним, оба парня одновременно задрали подбородки: один – человек, другой – молодой бульдог из «близких к природе».
– Все на месте? – бросил доберман. Парочка молча кивнула. – Никто не выходил?
– Так точно, сэр, – отрапортовали оба, но мне почему-то показалось, что голос бульдога был какой-то неуверенный. Но самостоятельно переспрашивать полицейских без разрешения сержанта было явно не в моей компетенции, поэтому я быстро проследовал за Гавкинсом, который буквально на секунду придержал для меня дверь.
В прихожей размером с четверть поля для регби нас ждали сразу двое чернокожих лакеев. Это было большим шиком позволить себе взять в прислугу негра или индуса мог далеко не каждый вельможа, и жалованье они получали почти вдвое больше, чем белые. Мой макинтош и служебный плащ сержанта эти двое приняли с таким видом, словно вообще брезговали прикасаться к нашей одежде.
Я отметил, каких трудов доберману стоило не скрипеть зубами, но тем не менее он держал себя в руках.
– Вы не вытерли ноги, джентльмены.
Мы с сержантом, разумеется, вытирали обувь о коврик, но сделали это ещё раз.
– Этого недостаточно, джентльмены. Проявите больше уважения.
Я было принялся шоркать подошвами ботинок в третий раз, но Гавкинс, цапнув меня за рукав, молча и решительно потащил за собой вперёд.
– Не заставляйте нас повторять, джентльмены… – донеслось вслед, и, клянусь Ньютоном-шестикрылым, теперь уже и мне захотелось вернуться с электрической дубинкой наперевес. В конце концов, мы сюда не набивались, нас пригласили для расследования преступления. И если здесь так заносчивы даже лакеи, то каковы же хозяева дома?
Мы прошли через прихожую, поднялись по лестнице на второй этаж, где попали в длинный коридор, от пола до потолка увешанный старинными картинами в толстых золочёных рамах. Тематика полотен, впрочем, была однообразна, на нас взирали различные леди в кринолинах, шелках и парче или благородные мужи в рыцарских доспехах и охотничьих костюмах.
Хорошо, что Гавкинс явно был тут не в первый раз, уверенно чеканя шаг впереди меня на расстоянии вытянутой руки. За поворотом нас встретили ещё двое лакеев, стоявших по обе стороны высоких дверей. Оба белые, но высокомерия и им, как оказалось, было не занимать. Благо сержант не стал ни здороваться, ни кивать, ни спрашивать разрешения, а просто толкнул одну из створок дверей.
– Наконец-то. – В достаточно просторной, но жутко захламлённой детской комнате нас встретил несколько нервный инспектор. – Майкл, какое счастье, что вы смогли найти время и прийти. У нас тут небольшая проблема. Честно говоря, не уверен, что смогу объяснить, но…
– Я в вашем распоряжении, сэр.
Хаггерт разгладил усы, судя по тому, как он коснулся сухих губ, ему бы явно не помешал бокал бренди, но, видимо, здесь не наливали.
– Это прекрасно. Итак, пропавший младенец находился здесь. Кто-то сумел проникнуть в дом, подняться на второй этаж, забрать ребёнка, уложить его в детскую корзину-переноску и бесследно исчезнуть.
Незаметно осматриваясь по сторонам, я отметил большой камин, два окна, судя по всему выходящие во внутренний двор, кучу самой разнообразной мебели, гору игрушек и, самое главное, тонкие проводки сигнализации, аккуратно закреплённые под потолком.
– К охранной системе «Эдисон & Ко» подключено всё здание, – проследив мой взгляд, буркнул сержант, пряча нос в платок. – Прошу прощения, сэр, у вашего приятеля жутко вонючий одеколон.
– Сеньор Диего использует дорогие экзотические ароматы, – согласился инспектор. – Сейчас он беседует с несчастной матерью. Она ещё не вполне пришла в себя после такого жуткого известия. Сам барон воспринял удар судьбы с хладнокровием и честью, присущими всей их фамилии.
Не скажу, что мне оно хоть как-то интересно. Клянусь пресвятым электродом Аквинским, меня ведь пригласили не за этим. Сигнализация, вот ради чего я здесь.
– Где находится распределительный щиток?
Меня сопроводили в коридор. За углом, за одной из картин, находилась панель или щит электрической сигнализации. Одного взгляда на пятимиллиметровый слой пыли хватило, чтобы понять: устройства давным-давно не касались ничьи руки. Лампочки горели исправно, все проводки в целости, все переключатели находились в нужном положении. Придраться не к чему.
– Сигнализация не отключалась минимум месяц, – вернувшись, доложил я.
Инспектор угрюмо откашлялся в кулак. Видимо, его стройные версии рушились, словно карточный домик, построенный на ветру меловых скал Суссекса.
– Сэр, смею заметить, что возлагать надежды на мальчишку было слишком… – начал было доберман, но я перебил его:
– Здесь на сигнализации всё: двери, окна, но не камин. Камин никогда не подключается к электричеству. Максимум, что там может быть, это решётка в трубе.
– Дон Диего говорил об этом, – задумчиво пробормотал инспектор, кусая губы. – Мы проверили камин, решётки там нет, но труба настолько узкая, что и обезьяне не пролезть.
– Прошу прощения, а при чём тут…
Я не успел закончить вопроса, когда в комнату качающимся шагом вошёл невысокий павиан из «близких к природе». Он был одет в дорогой костюм, несомненно заказанный у лучшего лондонского портного, пальцы унизаны перстнями, а от режущего запаха тройного одеколона хотелось по примеру Гавкинса прикрыть нос.
Причём он им не брызгался, он его пил! Я не утрирую, в правой руке павиан держал флакон одеколона популярной марки, из которого регулярно прихлёбывал. Ньютон же шестикрылый, как он это делает-то?!
