Зов ночной птицы
Роберт Маккаммон
The Big BookПриключения Мэтью Корбетта #1
Холодная весна 1699 года, североамериканская колония Каролина. Мировой судья Айзек Вудворд и его секретарь Мэтью Корбетт отправляются из столичного Чарльз-Тауна в городок Фаунт-Ройал, где происходит какая-то чертовщина: земля не родит, дома по ночам полыхают, а тут еще и два зверских убийства. Горожане обвиняют во всем молодую вдову Рейчел Ховарт и стремятся поскорее сжечь ведьму на костре, однако глава поселения Роберт Бидвелл желает, чтобы все было по закону. Для мирового судьи показания свидетелей звучат вполне убедительно, а вот его секретарь колеблется: точно ли девушка – ведьма и зачем в шкафах у горожан столько скелетов? И дьяволовы ли козни всему виной – или же дьявольски хитроумный план неведомого преступника?..
«„Зов ночной птицы“ – из тех уникальных произведений популярной литературы, что, ни на миг не жертвуя занимательностью, содержат массу пищи для ума. И теперь я жду не дождусь, когда и меня позовет ночная птица» (Стивен Кинг).
Роман публикуется в новом переводе.
Роберт Маккаммон
Зов ночной птицы
Robert R. McCammon
SPEAKS THE NIGHTBIRD
Copyright © 2002 by McCammon Corporation All rights reserved
Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, Donald Maass Literary Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).
© В. Н. Дорогокупля, перевод, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА
* * *
Почти сразу после великолепной «Жизни мальчишки» один из лучших наших рассказчиков замолчал на десять лет, так что прилета «ночной птицы» я ожидал с замиранием сердца. Ведь писать романы – не то же самое, что ездить на велосипеде: вполне можно и разучиться. Но зря я переживал: эта книга заставила меня забыть обо всем на свете. «Зов ночной птицы» – из тех уникальных произведений популярной литературы, что, ни на миг не жертвуя занимательностью, содержат массу пищи для ума. И теперь я жду не дождусь, когда и меня позовет ночная птица.
Стивен Кинг
«Зов ночной птицы» – это одновременно детектив, роман воспитания и убедительный портрет повседневной жизни в конце XVII века, со всеми его многочисленными демонами. Колониальная Америка встает со страниц как живая – Маккаммон воссоздает маленький уголок прошлого с удивительной, болезненной ясностью. Бурная мелодрама центрального сюжета покоится на крепком основании. Перед нами увлекательнейшее чтение от рассказчика мирового класса…
Locus
Параллели с «Именем розы» Умберто Эко неизбежны – только динамика отношений между мировым судей Айзеком Вудвортом и его секретарем Мэтью Корбеттом выстроена не так, как между Вильгельмом Баскервильским и Адсоном, а с точностью до наоборот: более сильной личностью оказывается не наставник, а ученик.
The Courier
Глава первая
Постепенно оба путника поняли, что тьма застигнет их на лесной дороге, если вовремя не подыскать какое-нибудь укрытие. Такой денек мог бы прийтись по нраву разве что жабам да лысухам, а у представителей рода людского аж душа цепенела под этим низким серым небом и промозглым дождем. По заверениям и прогнозам погодных календарей, маю полагалось быть если и не беззаботно-веселым, то хотя бы щедрым на свет и тепло месяцем, но этот май уподобился мрачнолицему скряге, из экономии норовящему погасить все свечи даже в церкви.
С толстых ветвей, переплетавшихся в сорока футах над дорогой, струилась дождевая вода. Листья древних дубов и вязов, как и хвоя величавых сосен, казались скорее эбеново-черными, нежели зелеными; массивные стволы обросли длинными бородами мха и бурыми вздутиями древесных грибов размером с кулачище кузнеца. Как-то даже язык не поворачивался назвать дорогой то, что тянулось под ветвистым сводом; это больше походило на широкую грязевую нору со стенами цвета застарелой коросты, по ходу движения возникавшую из тумана, чтобы тотчас исчезнуть в тумане за спиной.
– Но! Н-но! – повторял возница, погоняя пару измотанных кляч, которые плелись в южном направлении, выпуская из ноздрей клубы пара и надсадно поводя костлявыми боками, когда деревянные колеса глубоко увязали в грязи.
Под рукой у возницы был небольшой, но сильно жалящий кнут, которым он, впрочем, не пользовался. Лошади – вместе с фургоном позаимствованные в муниципальных конюшнях Чарльз-Тауна[1 - Чарльз-Таун – старейший город современного штата Южная Каролина (в прошлом столица более обширной колонии Каролина), при основании в 1670 г. названный в честь короля Карла II. В 1783 г. это название было изменено на Чарлстон. – Здесь и далее примеч. перев.] – и без того тянули что было сил. Под насквозь промокшим тентом из коричневой мешковины, за козлами из грубо отесанных сосновых досок, уже всадивших не одну занозу в седалища путников, хранился багаж: два разномастных сундука, дорожный несессер и коробка с париками. Многочисленные царапины и вмятости на всех этих предметах свидетельствовали о перипетиях частых разъездов.
Гром рокотал прямо над их головами. Лошади с чавканьем вытягивали копыта из дорожного месива.
– Н-но, шевелись! – прикрикнул возница без всякого воодушевления и так неловко щелкнул вожжами, что избежал ссадин на собственных руках лишь благодаря холщовым перчаткам.
После этого он долго сидел молча, а капли дождя продолжали стекать с полей его раскисшей треуголки на иссиня-черный касторовый сюртук, уже порядком отяжелевший от впитанной влаги.
– Подменить вас, сэр?
Возница взглянул на товарища по несчастью, готового взять бразды в свои руки. Даже при очень богатом воображении трудно было бы найти между ними хоть что-то общее. Вознице было пятьдесят пять лет, а его спутнику едва исполнилось двадцать. Старший был широк в кости, при багровом лице и массивной челюсти, а его густые седоватые брови подобно брустверам редута нависали над ледянисто-голубыми глазами, дружелюбия в которых было не больше, чем в дулах заряженных пушек, глядящих из амбразур. Что до носа возницы, то деликатный англичанин назвал бы его «не обделенным размерами», а бесцеремонный голландец не преминул бы пройтись насчет ищейки-бладхаунда, предположительно затесавшейся среди предков его обладателя. Подбородок воистину скульптурной формы, казалось, был вытесан из цельного кирпича с добавлением ямочки, в которую запросто поместилась бы мушкетная пуля. Обычно это лицо было чисто выскоблено тщательными проходами бритвы, но сейчас на нем уже проступала щетина цвета соли с перцем.
– Да, – сказал возница. – Сделай одолжение.
Он передал вожжи соседу (каковые обмены случались уже многократно за последние несколько часов) и начал разминать затекшие пальцы.
Аскетичному, вытянутому лицу молодого человека явно был привычнее свет кабинетных ламп, нежели лучи солнца. Он был худ, но не хрупок – под стать упругой и гибкой садовой лозе. Наряд его состоял из тупоносых башмаков, белых чулок, оливкового цвета бриджей и облегающей коричневой куртки из дешевого казимира[2 - Казимир – плотная полушерстяная ткань для верхней одежды, некогда широко распространенная, но в XIX в. постепенно вышедшая из употребления.] поверх белой полотняной рубашки. Заплаты на коленях бриджей и на локтях куртки обновлялись как минимум не реже, чем аналогичные заплаты на одеянии его спутника. Шерстяная шапка мышиного цвета покрывала тонкие черные волосы, недавно остриженные почти под корень в процессе борьбы со вшами, заполонившими Чарльз-Таун. Все в этом юноше – нос, подбородок, скулы, локти, колени – казалось составленным из острых углов. Серые глаза с темно-синими крапинками – словно дым над костром в сумерки. Он не стегал лошадей и не погонял их криком, а только правил вожжами. По натуре он был, пожалуй, стоиком, – во всяком случае, он умел ценить это качество, ибо в своей жизни уже прошел через испытания, вполне способные сломить людей менее стоического склада.
Продолжая разминать руки, старший невесело думал, что, если ему удастся пережить эту поездку и дотянуть до пятидесяти шести лет, он уйдет на покой и посвятит остаток своих дней добрым делам во славу Господа. Он не был скроен из грубой материи пионеров фронтира, полагая себя человеком утонченного вкуса, горожанином до мозга костей, малопригодным для странствий по диким дебрям. Его сердце радовали ровная кирпичная кладка и ярко окрашенные заборы, благостная симметрия подстриженных живых изгородей и предсказуемая регулярность обходов фонарщика. Он был цивилизованным джентльменом. Но сейчас дождевая вода текла ему за шиворот и хлюпала в сапогах, сумерки сгущались, а для защиты багажа и своих скальпов они располагали одной только ржавой саблей. В конце слякотного пути их ждало поселение, именуемое Фаунт-Ройал, но и этот факт утешал лишь отчасти. Дело, по которому они туда направлялись, было, увы, не из приятных.
Наконец-то погода проявила хоть немного милосердия к путникам. Дождь начал ослабевать, раскаты грома постепенно отдалялись. Старший пришел к выводу, что их задело только краем грозы, в полную силу бушевавшей над морем, пенистый серый простор которого изредка мелькал в просветах между деревьями. Однако противная морось по-прежнему секла их лица. Клочья тумана обволакивали ветви, придавая лесу фантасмагорический облик. Ветер стих, и одновременно стал явственнее ощущаться густой болотно-зеленый смрад.
– Вот вам и каролинская весна, – пробормотал старший сиплым голосом, но с мелодичным акцентом, унаследованным от нескольких поколений благородных английских предков. – К лету на кладбище высадят много новых цветов.
Младший ничего не ответил, хотя никак не смог отделаться от мысли, что они оба вполне могут сгинуть на этой дороге – просто исчезнуть по злой прихоти судьбы, как исчез где-то здесь же мировой судья Кингсбери; а ведь с той поры еще и двух недель не минуло. Нельзя было не считаться с тем фактом, что эти леса кишели кровожадными индейцами и всевозможным хищным зверьем. Даже завшивленный и чумной Чарльз-Таун казался райской обителью по сравнению с этой сырой зеленой преисподней. Основатели Фаунт-Ройала, должно быть, все поголовно свихнулись, когда решили поселиться в таком месте, подумал он.
С другой стороны, всего двадцать лет назад на месте Чарльз-Тауна стоял такой же первозданный лес. А теперь там был настоящий город с оживленным портом. Кто знает, каким станет со временем и этот Фаунт-Ройал? Хотя ни для кого не было секретом, что на каждый преуспевший Чарльз-Таун приходились десятки менее удачливых, а то и вовсе вымерших поселений. Та же участь вполне могла постигнуть и Фаунт-Ройал, но пока что он представлял собой живую реальность – чью-то мечту, воплощенную в жизнь тяжким трудом, – а посему тамошнюю проблему следовало решить способом, принятым в цивилизованном обществе. И все так же без ответа оставался вопрос: что случилось с мировым судьей Кингсбери, который ехал из Чарльз-Тауна в Фаунт-Ройал этой самой дорогой, но так и не прибыл в пункт назначения? Старший еще перед отбытием из Чарльз-Тауна высказал на сей счет ряд предположений – от засады индейцев или банды грабителей до поломки фургона с последующим нападением хищников, – но молодой человек этим не удовлетворился. Ибо, хотя нос его напарника и смахивал на нос ищейки, нюхом ищейки был наделен как раз младший. И любое сомнение, как слабый остаточный запах, заставляло его подолгу сидеть в раздумьях перед одинокой свечой, когда старший уже давно храпел в своей спальне.
– Что там такое?
Рука в серой перчатке поднялась и ткнула пальцем в туман перед ними. Спустя мгновение и младший заметил то, на что указывал его спутник: скат крыши справа от дороги. Крыша была темно-зеленой, что вкупе с чернотой мокрых стен делало строение почти незаметным среди точно так же окрашенного леса. Это место могло оказаться безлюдным подобно той фактории, где они несколькими часами ранее надеялись перекусить и дать отдых лошадям, но обнаружили только обугленные руины. Однако здесь был налицо обнадеживающий признак: над каменной трубой вился белый дымок. Туман чуть рассеялся, открыв их взорам очертания неказистой бревенчатой хижины.
– Жилье! – воскликнул старший с радостным облегчением. – Господь к нам милостив, Мэтью!
Вероятно, хижину построили совсем недавно, чем и объяснялось ее отсутствие даже на самых подробных картах этой местности. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее ощущался запах свежих сосновых бревен. Мэтью не мог не отметить – хотя в данной ситуации это попахивало черной неблагодарностью, – что мастерство и усердие строителей оставляли желать много лучшего. Просветы между плохо подогнанными бревнами были небрежно залеплены красной глиной. Печная труба в большей мере состояла из той же глины, чем из каменной кладки, и дым струйками сочился сквозь боковые щели. Крыша была посажена вкривь и вкось, оттого напоминая сдвинутую набекрень шляпу забулдыги. Ни краски, ни каких-либо резных украшений на фасаде не наблюдалось, а узкие окошки были закрыты примитивными дощатыми ставнями. Чуть поодаль показалось еще одно убогое строение – видимо, сенной сарай, – рядом с которым в загоне стояли три лошади с провислыми спинами. В соседнем загоне хрюкали и фыркали, меся зловонную жижу, с полдюжины свиней, а вдоль изгороди гордо расхаживал рыжий петух в сопровождении нескольких мокрых кур и выводка задрипанных цыплят.
На зеленой сосновой табличке, прибитой к столбу рядом с коновязью, густой белой краской была намалевана надпись: «ТРАКТИР И ФАКТОРИЯ».
– Так это еще и трактир! – промолвил старший и взял вожжи из рук Мэтью, как будто это могло каким-то образом ускорить их продвижение к заветной цели. – Значит, можно рассчитывать на горячий ужин!
Одна из лошадей в загоне у сарая громко заржала; тотчас рывком отворился ставень, и на приезжих воззрилось едва различимое в полумраке лицо.
– Добрый день! – обратился к нему старший. – А мы уж и не чаяли найти приста…
Ставень захлопнулся.
– …нище, – закончил он.
Между тем клячи доплелись-таки до коновязи.
– Тпру! Стой! – скомандовал он, все еще не отрывая взгляда от закрытого окна. – А трактирщик не слишком-то гостеприимен. Но раз уж мы сюда прибыли, здесь мы и сделаем остановку, не так ли, Мэтью?
– Да, сэр, – откликнулся тот не очень уверенным тоном.
Старший слез с козел фургона, по щиколотку погрузившись в грязь. Пока он приматывал вожжи к коновязи, спустился и Мэтью. Даже с учетом двухдюймовой слякоти под ногами, сразу стало заметно, что это на редкость высокий молодой человек: при росте в пять футов десять дюймов[3 - Прибл. 178 см.] он на добрых три дюйма превосходил своего напарника, который был в этом отношении «середнячком».
Лязгнул открываемый засов. Дверь хижины распахнулась настежь, даже с какой-то нарочитой эффектностью.
– Добрый день! Добрый день! – произнес стоявший на пороге мужчина.
Одет он был в невесть чем запятнанную куртку оленьей кожи, коричневую рубаху и серые полосатые бриджи. Над голенищами коротких сапог полоской виднелись кричаще-яркие желтые чулки. От уха до уха на его круглом, как каштан, лице растянулась улыбка, обнажая кривые пеньки зубов.
– Входите, обогрейтесь!
– Добрым этот день я не назвал бы, а вот погреться у камелька нам уж точно не помешает.
На крыльцо вели две ступеньки. Трактирщик шагнул в сторону, уступая дорогу и одновременно придерживая дверь. Еще не дойдя до него, путники успели пожалеть, что аромат смолистого дерева все же не настолько силен, чтобы перекрыть зловоние немытого тела и грязной одежды хозяина.
– Эй, девка! – крикнул он кому-то в глубине комнаты в тот самый момент, когда ухо Мэтью, как назло, очутилось напротив его смердящего рта. – Подкинь еще дров, да пошустрее!
Дверь закрылась за их спинами, и вместе с тем пропал свет. Здесь было так темно, что путники могли разглядеть только мерцающие язычки красного пламени в очаге. При этом не весь дым уходил в трубу – значительная часть его оставалась внутри и грязно-серыми слоями висела под потолком. У Мэтью было ощущение, что рядом передвигаются еще какие-то фигуры, но дым разъедал глаза, мешая им привыкнуть к темноте. В спину ему уперлась шишковатая ладонь.
– Двигайте дальше! – пригласил трактирщик. – Погрейте свои косточки!
Они начали продвигаться к очагу. По пути Мэтью сослепу наткнулся на угол стола. Кто-то невидимый что-то сказал глуховатым голосом, кто-то другой рассмеялся, но смех тут же перешел в надрывный кашель.
– Где ваши манеры, чертово семя?! – рявкнул трактирщик. – Нонче у нас в гостях джентльмены!
Старший из путников также прокашлялся, пытаясь очистить легкие от едкого дыма. Вступив в полукруг красноватого света от очага, он стянул мокрые перчатки; глаза его слезились.
– Мы с раннего утра в пути, – произнес он. – Едем из Чарльз-Тауна. Были готовы увидеть краснокожих, а теперь видим, что здесь есть и белые.
– Оно верно, сэр, эти краснокожие чертяки рыщут по всей округе. Но увидеть их вы сподобитесь, токо кады они сами вздумают показаться. Я Уилл Шоукомб. Держу этот трактир и факторию.
В этом чаду старший не столько разглядел, сколько угадал, что ему протягивают руку. Он в ответ протянул свою и пожал жесткую, как квакерское седло, ладонь.
– Меня зовут Айзек Вудворд, – представился он в свою очередь. – А это Мэтью Корбетт.
Он кивком указал на молодого человека, в ту минуту занятого растиранием своих окоченевших пальцев.
– Прямиком из Чарльз-Тауна, сталбыть? – Шоукомб не спешил отпускать руку гостя. – Ну и как оно там?
– Пока что терпимо. – Вудворд наконец высвободил руку, стараясь не думать о том, как долго придется ее отмывать, чтобы избавиться от грязи и вони. – Хотя последние недели как-то не задались. Бросает то в жар, то в холод. Испытание не для слабых духом.
– Вот и здесь от дождей спасу нет, – заметил Шоукомб. – Иной раз поутру вовсю парит, а на другое утро колотун невмоготу.
– Конец света грядет, не иначе, – прозвучал из темноты все тот же глуховатый голос. – Когда еще мы кутались в одеяла на исходе весны? Про такую погоду говорят, что в это время Дьявол лупит свою женушку.
– Захлопни-ка пасть! – Буравчики темных маленьких глаз Шоукомба вонзились в говорившего. – Тоже мне знаток!
– Я читаю Библию, и мне ведомо слово Божье! Это конец времен, настала пора всякой нечисти, так-то вот!
– Ежели сей миг не заткнешься, я тебе живо вправлю мозги!
В мерцающем красном свете углей лицо Шоукомба исказила гримаса еле сдерживаемой ярости. Вудворд оценил габариты дюжего трактирщика: рост пять футов шесть дюймов, широченные плечи и грудная клетка объемом с пивную бочку. Добавьте к этому темно-русую, с проседью, гриву и многодневную пегую щетину по всей физиономии, и вы получите портрет человека, с которым вам вряд ли захочется вступать в конфликт. Что до его нахрапистых манер и вульгарного акцента, то в этом плане – по догадке Вудворда – он все еще недалеко ушел от докерских кварталов в низовьях Темзы.
