Спи со мной. Кошмары
Натали Стердам
Спи со мной #2
Как понять, где сон, а где реальность, если грёзы оборачиваются кошмаром? Вынужденная поставить под сомнение все, во что верила, Ли просыпается в психиатрической клинике. Осталось разобраться, кто именно сошел с ума – весь этот мир или она сама.
ВНИМАНИЕ: это продолжение романа "Спи со мной. Грёзы", вторая книга цикла. Читать следует только после первой книги, иначе будет очень интересно, но ничего не понятно.
Содержит нецензурную брань.
Натали Стердам
Спи со мной. Кошмары
Глава 1
Этого не может быть.
Паника начинается моментально. Паника крадется по телу и усиливается, когда я лихорадочно дергаю руками в попытке освободиться – не чувствуя, как ремни впиваются в тело и оставляют следы на коже, не теряя надежды вырваться. Безумие. Нелепая ошибка. Открываю рот, чтобы закричать и объяснить санитарам, что со мной все в порядке, что я не должна здесь находиться, но тут же застываю. И почему я сразу не догадалась?
Я не сошла с ума. Цепляюсь за единственную ниточку, которая помогает удержаться на поверхности: Лиер Сикехус была закрыта больше четверти века назад после того, как общественность узнала о многочисленных и далеко не самых гуманных экспериментах над пациентами. Если бы не эта информация, известная каждому взрослому норвежцу в стране, меня бы утянуло в глубины кошмаров, как наверняка и планировал Асаф. Лечебница – всего лишь часть сна. Иллюзия. Нужно немедленно прекратить истерику, собраться с мыслями и понять, что делать.
Сосредоточенно смотрю по сторонам, рассчитывая найти хоть одну зацепку, которая подскажет, как действовать дальше. Ничего. Да и как всерьез можно искать логику во сне, если в любую секунду он рискует обернуться черт знает чем? Откуда-то издалека раздаются резкие крики ворон, и я морщусь. Это морок, но непроизвольно возникает ощущение, что здание окружает огромное кладбище, на которое и свозили тела тех, кто не пережил «лечение». Ненавижу этих птиц.
Рваное карканье становится громче, и крупная ворона вдруг садится с другой стороны окна. Повернув голову, она нагло разглядывает меня через стекло.
– Кш-ш-ш! – Чтобы ее спугнуть, подаюсь вперед, насколько позволяют ремни, но ворона не двигается. – Давай, улетай, адское отродье!
Темные немигающие глаза впиваются в мои зрачки. Гипнотизируют. «Что есть безумие, а что есть сознание, если в бесконечном лабиринте смешивается все: правда и ложь, любовь и ненависть, страх и вера. Тупики сдвигаются, поглощают запутавшихся детей, прожевывают и выплевывают. Нет никакой разницы, куда ты пойдешь, никакой разницы, никакой разницы, никакой разницы…» Мне стоит колоссальных усилий отвернуться от птицы и стряхнуть наваждение.
Хлопанье крыльев раздается одновременно с тем, как открывается дверь. Напряженно замираю, не представляя, кто может войти в эту больше похожую на тюремную камеру палату. Спустя мгновение передо мной появляется человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.
Золотая цепочка с подвеской в виде изящной буквы «Б» между ключиц, россыпь родинок, собранные в тугой пучок каштановые волосы, бордовая помада на губах и белоснежный халат с приколотым на груди бейджиком: «Бьянка Буджардини. Старшая медсестра». Шок сменяется истерикой. Нервный смех застревает в горле, а затем кашляющими, похожими на собачий лай звуками, прорывается наружу. Я хохочу, как ненормальная, сжимая в кулаки трясущиеся руки. Чокнутый Асаф, что за больные фантазии живут в твоей голове, если ты превратил знаменитую актрису в медсестру? Это абсурдно до такой степени, что даже прекрасно. Захлебываюсь в новом приступе смеха, сквозь который до меня доносится мягкий и одновременно серьезный голос.
– Лелия, какое счастье, что вы наконец очнулись.
«Лелия»? Вот оно, еще одно подтверждение тому, что эта Бьянка ненастоящая. Итальянка, которую я фотографировала в Риме, никогда бы не обратилась ко мне так. Уже много лет никто, кроме мамы, не называет меня этим именем. Хотя в последнее время я слышу его чаще – из-за Асафа. При очередной мысли о нем меня накрывает ярость. Хочется вопить и ломать все вокруг, но я сдерживаюсь.
– Да брось, ты же иллюзия. – Ухмыляюсь, не скрывая пренебрежения. – Причем не самая качественная.
Я кривлю душой. Бьянка выглядит очень реальной – намного больше, чем я сама. Даже говорит с таким же легким итальянским акцентом. Идеальная, как и в день нашего знакомства.
– Мне очень жаль, что вы пока не пришли в сознание полностью. – Она с грустью качает головой. – Но я уверена, скоро вам станет лучше.
– Как мило, – язвительно отвечаю я. – Раз так, то можно снять эти ремни?
Выразительно смотрю на свои запястья, но псевдо-Бьянка не спешит мне помочь. Вместо этого она ставит на тумбочку стакан с водой и, придвинув стул, садится рядом.
– Лелия, что вы помните?
Смотрю на нее, прищурившись. Неужели разговор по душам со своей персональной галлюцинацией неизбежен? От идиотизма ситуации хочется выть и лезть на стену – но и этой возможности меня лишили, обездвижив на больничной койке.
– Помню, что заснула на лодке в Осло, а не в заброшенной психушке, которая давно не функционирует. Еще помню, что Бьянка Буджардини – известная актриса, к ногам которой скоро ляжет не только Европа, но и весь мир. А ты – искусная подделка. Фальшивка.
Она трет переносицу и печально произносит:
– Да, он предупреждал, что частичная амнезия и временная потеря рассудка приведут к тому, что реальность неизбежно смешается со сном…
– Кто – он? – нетерпеливо перебиваю я. – Асаф? Где он?
Бьянка хмурится.
– Кто такой Асаф?
Хмыкаю, отвернувшись от нее и глядя в потолок.
– Хочешь сказать, что не знаешь? Этот цирк ни к чему. Асаф никогда не получит кольцо.
– Лелия, я имела в виду доктора Йохансена.
Она успокаивающе гладит мои пальцы, однако простой жест поддержки вызывает противоположную реакцию. В первую секунду рука рефлекторно дергается, но оттолкнуть воображаемую Бьянку не получается. Ремни тут же напоминают, что я – лишь вынужденная терпеть пытку прикосновениями пленница. Как изощренно. Асаф превзошел сам себя.
– Не трогай меня, сука.
Бьянка послушно убирает руку и, прикрыв глаза, устало потирает виски. Ее поведение и реакция на мои слова выглядят так убедительно, что на мгновение мне становится стыдно за грубость. Приходится вновь повторить себе: «Ли, это – сон. Проекция. Реальная Бьянка прямо сейчас готовится к новой роли, разбивая мужские сердца на съемочной площадке, а не изображает участливую медсестру». Впрочем, любопытно послушать ее версию происходящего.
– Почему я здесь?
Она поднимает глаза и говорит, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать у меня новую вспышку гнева.
– Лелия, не так давно вы получили травму головы, которая стала причиной психического расстройства. В результате вы перестали различать образы сновидений и действительность. Доктор Йохансен расскажет о диагнозе и лечении подробнее.
– Неплохо. Я почти поверила. – Саркастично усмехаюсь, стараясь не обращать внимание на неприятное ноющее чувство в груди. – Где Зейн?
Бьянка молчит, и я понимаю, что если повторю вопрос, она непременно спросит: «Кто такой Зейн?» Заевшая пластинка, чудовищная шарманка, закольцованный кошмар. Мне хотят внушить, что и Зейн, и Асаф существуют исключительно в моем воспаленном воображении. Чушь. Так или иначе, я не собираюсь плясать под чужую дудку, иначе этот странный мир на самом деле сведет меня с ума.
– Освободи меня, – требую я.
Бьянка с опаской переводит взгляд с моего лица на ремни.
– Лелия, я не могу. Доктор Йохансен не давал подобного распоряжения.
– Засунь себе в задницу распоряжения сраного доктора Йохансена! – Голос срывается на визг, и я будто со стороны слышу, как неадекватно он звучит. – Даже если все, что ты рассказала – правда, вы не имеете право удерживать меня против воли! Мы в Норвегии, где права человека закреплены законом!
– Я знаю, что вы испытываете. – Пробует успокоить меня Бьянка. – Но вы чуть не навредили себе, и пока ваше самочувствие не стабилизируется, мы не можем так рисковать. Лелия, мы желаем вам добра и делаем все для того, чтобы вы выздоровели как можно скорее. Перестаньте сопротивляться, не нарушайте протокол лечения. В Лиер Сикехус работают лучшие врачи, кото…
– Лиер Сикехус стала бы главной, мать ее, достопримечательностью в путеводителе по европейским заброшкам, если бы кто-то однажды составил и издал его. – Злобно ору я, представляя, как от моего крика в стенах появляются трещины, и иллюзия разваливается по кирпичику, каждый из которых в свою очередь распадается на атомы. – Это место не существует, как и ты, как и все, что я вижу вокруг!
– Лелия, выпейте воды. – Бьянка суетливо поднимается со стула и подходит ко мне со стаканом.
– Тебя проинструктировать, что сделать с этой водой, или сама догадаешься? – сверкая глазами, уточняю я.
Проигнорировав последнюю фразу, Бьянка аккуратно, но настойчиво поворачивает мою голову к себе. Закрываю рот, но она нажимает на челюсти сбоку, заставляя разжать их, подносит стакан к губам и медленно наклоняет его. Независимо от того, что я хочу, мне приходится пить воду небольшими глотками, чтобы не поперхнуться. Ненависть, которой я и не подозревала в себе, стучит в висках, сбивает дыхание, ищет выхода. Все заканчивается неожиданно – вместе с последним глотком воды.
На что я так остро реагирую, если это происходит не по-настоящему? Нельзя терять контроль. Напротив, я должна собраться, сконцентрироваться и попытаться проснуться. Ищу внутри энергию сна, интуитивно пытаюсь нащупать ее, жду, когда она волнами прокатится по телу, собираясь в солнечном сплетении, но не ощущаю ничего, кроме пустоты. Бесполезно. Я еще более беспомощна, чем перед лицом песчаной бури во сне Зейна – тогда я хотя бы могла управлять своим телом. Закрываю глаза и предпринимаю еще одну попытку. Я – дочь ифрита, я умею контролировать сны, и этот сон тоже должен подчиниться мне.
Вдыхаю полной грудью и использую всю волю, чтобы призвать силу. Скулы и пальцы сводит от напряжения, но это не приносит никакого результата. Открываю глаза и натыкаюсь взглядом на обеспокоенную Бьянку. Никогда бы не подумала, что буду мечтать об этом, но сейчас я многое готова отдать за то, чтобы увидеть не восхитительную итальянку, а что-то другое. Что-то, способное доказать: я не безумна – я сплю. Пусть бы надо мной левитировали осьминоги или разворачивалась панорама Марса – что угодно, но только не встревоженная Бьянка Буджардини в халате медсестры.
С губ слетает стон отчаяния и, прежде чем я успеваю осознать это, перерастает в вой. Слезы обжигают щеки, остаются на подушке мокрым пятном. Скулю, подобно пойманному зверю, всхлипываю, мотаю головой, будто сон можно стряхнуть. Мне невыносимо хочется прекратить все это и вернуться в привычную реальность.
– Тише, Лелия, вам нужно отдохнуть, я позабочусь о вас.
Бьянка незаметно оказывается рядом и через мгновение под кожу проникает длинная острая игла. Пара ловких движений, и пустой шприц отправляется на стол, а Бьянка присаживается на край постели и нежно гладит меня по голове.
– Все будет хорошо, bella, все будет замечательно, доктор Йохансен знает, что делает…
Мир становится тише. Мир погружается во тьму. Прежде чем уснуть, я снова замечаю за окном ворону. Не прекращая равнодушно разглядывать меня, она приоткрывает клюв. Вместо карканья из него вырываются слова: «У каждого свой лабиринт, из которого нет выхода…» Сознание исчезает. А вместе с ним – я.
***
Боги, сколько людей! А я ведь говорила, что нужно было ехать за продуктами вчера, а не в пятницу вечером. Перед выходными весь город сходит с ума – все стремятся закупить еды на неделю вперед. Очереди в супермаркетах такие, будто продукты раздают бесплатно. Раздраженно читаю состав на упаковке с печеньем, но меня отвлекает рука с мерцающим рубиновым перстнем. Она ложится на талию, проникает под майку и собственнически поглаживает моментально покрывшуюся мурашками кожу.
– Хочу тебя. Здесь. Сейчас. Не отходя от кассы – во всех смыслах.
Шепот щекочет кожу, и я хихикаю, как девчонка. На него невозможно злиться долго. Шутливо бью Зейна по руке, но не успеваю увернуться от его губ. Он целует меня жадно и чувственно, как в первый раз, не обращая внимания на покупателей и сердитого продавца. С трудом отстраняюсь, смущенно улыбаясь стоящей рядом пожилой женщине.
– Подожди, я выбираю печенье для Аиши. Во время последней консультации врач рекомендовал снизить количество сахара в рационе.
– Это все оттого, что у нее самая сладкая мамочка в мире, – мурлычет Зейн, опять стремясь прижать меня к себе.
Уворачиваюсь и кладу в его ладонь печенье.
– Возьмем это.
– Ты ничего не забыла? – насмешливо уточняет Зейн, отправляя его в корзину.
– Черт! – вырывается у меня, и я ловлю укоризненный взгляд той самой пожилой женщины, которая только что наблюдала за нашим поцелуем.
Красное вино к мясу. Традиционный ужин, который мы организовываем каждую годовщину, никогда не обходится без бутылки хорошего французского вина. Конечно, кроме того памятного вечера пять лет назад, когда я сообщила Зейну о беременности. По телу растекается тепло. Как же он был счастлив!
– Дай мне минуту! – Не сдержавшись, обнимаю его, уткнувшись носом в шею.
Он удивленно смотрит на меня сверху вниз и ласково целует в висок.
– Я готов ждать тебя целую вечность, если понадобится.
– Обещаю не задерживаться так надолго. – Смеюсь я и бегу к полкам.
Быстро пробегаюсь глазами по этикеткам. Это мерло мы пили на свадьбе, которую отпраздновали там же, где и познакомились – в Неаполе. Один из самых долгожданных гостей, Олав, пришел с женой и сыновьями. Насмотревшись на взрослых, выздоровевший Андреас тоже решил попробовать алкоголь. Улыбаюсь, вспоминая, как забавно он отплевывался рядом со мной, заставляя отца бледнеть и переживать, что капли запачкают белое платье.
Божоле с эффектной черной этикеткой мы распили на третий год совместной жизни. Я улетела на съемки в Париж, и Зейн сделал сюрприз, явившись в номер отеля с бутылкой вина и готовым ужином. Мы планировали поесть, а затем сказать пару тостов у подножия Эйфелевой башни, но в итоге настолько соскучились, что никуда не пошли и до утра занимались любовью.
Шато-марго… Первое вино, которое я попробовала через год после рождения Аиши. Она спала в соседней комнате, а мы негромко слушали музыку в гостиной, боясь ее разбудить. Тогда мы жили в городской квартире, а не в доме, и вместо камина зажигали подаренные мамой ароматические свечи. Во всех комнатах пахло шафраном и розмарином…
– Киска, если сомневаешься, бери все – у нас впереди еще много годовщин, пригодится про запас.
Закусываю губу, глядя в темные глаза, в которых словно застыли искорки света. Неисправимый мужчина. Невыносимый мужчина. Самый лучший. Самый необходимый. До встречи с ним я и не подозревала, что способна так любить.
Когда мы добираемся до дома, часы показывают десять. Мама встречает нас, приложив палец ко рту.
– Тш-ш-ш, малышка спит. – Она обнимает сначала меня, а потом Зейна. – С годовщиной! Вы созданы друг для друга!
Когда мама уходит, мы тихо проходим на кухню и, стараясь не шуметь, приступаем к готовке. Я жарю стейк, не пуская Зейна к плите, а он, испытывая мою силу воли, соблазнительно целует меня в шею.
