Грязное однообразие стен коридора время от времени нарушали массивные двери, окованные и проклепанные рябым от ржавчины железом. Из-за одной вдруг донесся приглушенный крик боли.
«Интересно, что за бедолагу допрашивают здесь? В каком преступлении он виновен или неповинен? Какие тайны раскрываются, какие попытки солгать пресекаются, какие измены всплывают на поверхность?»
Впрочем, Глокта недолго думал над этим. Его размышления прервала лестница.
Если бы Глокте представилась возможность подвергнуть пыткам некоего конкретного человека, по собственному выбору, он, несомненно, выбрал бы изобретателя лестниц. Когда он был молод и вызывал всеобщее восхищение – до того, как на него свалились все эти несчастья, – он лестниц и вовсе не замечал. Слетал по ним вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и беспечно шел дальше по своим делам. Больше так не будет никогда.
«Они повсюду. Без лестницы с этажа на этаж никак не переберешься. И спускаться куда тяжелее, чем подниматься, вот чего никто не понимает. Когда поднимаешься, лететь вниз всяко меньше».
Он хорошо знал этот пролет. Шестнадцать ступенек из гладкого камня, немного истертые посередине и слегка влажные, как и все здесь внизу. Перил не было, ухватиться не за что.
«Шестнадцать врагов. Серьезный вызов».
Глокта потратил много времени, чтобы разработать наименее болезненный способ спускаться по лестнице. Он двигался боком, словно краб: сначала трость, затем левая нога, после правая. Это было куда мучительнее, чем при обычной ходьбе, когда левая нога принимала на себя вес тела. Ведь сейчас добавлялась еще и настойчивая пронзительная боль в шее.
«Почему у меня так болит шея, когда я спускаюсь по лестнице? Не на шею же я опираюсь?»
Однако боль была тут как тут.
Глокта приостановился, когда до низа оставалось четыре ступеньки. Он почти победил лестницу. Его рука дрожала на рукоятке трости, левая нога горела огнем. Он провел языком по деснам – там, где раньше были передние зубы, – набрал в грудь побольше воздуха и сделал шаг. Лодыжка вывернулась с устрашающим хрустом, и он нырнул вперед, в воздух, изгибаясь, кренясь, переполняясь ужасом и отчаянием. Как пьяный, он неловко шагнул на следующую ступеньку, скребя ногтями гладкую стену и подвывая от ужаса.
«Проклятый идиот!»
Трость загремела по полу, слабые ноги боролись с каменными ступенями. Наконец он очутился у подножия лестницы, каким-то чудом сохранив равновесие.
«И – вот она. Это ужасная, восхитительная, бесконечная секунда между мгновением, когда ты споткнулся, и мгновением, когда придет боль. Скоро ли я почувствую боль? Насколько сильной она будет?»
Хватая воздух безвольно раскрытым ртом, Глокта стоял у подножия лестницы и ощущал дрожь предвкушения.
«Вот, сейчас…»
Мучение было невыразимым – раздирающая тело судорога вдоль всего левого бока, от ступни до челюсти. Он плотно зажмурил наполнившиеся слезами глаза, прижал правую руку ко рту с такой силой, что хрустнули костяшки, сомкнул челюсти так, что оставшиеся зубы заскрежетали друг о друга, однако все равно не смог удержать рвущийся изнутри тонкий, пронзительный вой.
«Кричу я или смеюсь? Можно ли понять разницу?»
Он с трудом дышал через нос, сопли пузырились, заливая руку, скорчившееся тело содрогалось от усилия выпрямиться.
Судорога прошла. Глокта произвел несколько осторожных движений, проверяя свое тело. Нога горела огнем, ступня онемела, шея щелкала при каждом повороте головы, стреляя вниз по позвоночнику злобными маленькими уколами.
«Неплохо. Могло быть и хуже».
Он с усилием наклонился и подобрал трость, ухватив ее между двумя пальцами, снова выпрямился, вытер сопли и слезы тыльной стороной ладони.
«Захватывающее переживание. Понравилось ли мне оно? Для большинства людей лестница – обыденная вещь, для меня же – целое приключение».
Он похромал по коридору, тихо посмеиваясь. На его лице все еще играла слабая улыбка, когда он добрался до нужной двери и проковылял через порог.
Неуютная белая коробка с двумя дверями напротив друг друга. Потолок слишком низкий, а пылающие светильники освещают комнату слишком ярко. Из одного угла ползла сырость, и штукатурка в том месте вздулась облезающими пузырями, присыпанными черной плесенью. Кто-то когда-то пытался отскоблить продолговатое кровавое пятно на одной из стен, но, очевидно, приложил недостаточно усердия.
Практик Иней стоял на другом конце комнаты, сложив могучие руки на могучей груди. Он приветствовал Глокту кивком, выказав не больше эмоций, чем каменный валун, и Глокта кивнул в ответ. Их разделял привинченный к полу деревянный стол, усеянный зарубками и пятнами, с двумя стульями по бокам. На одном из стульев сидел голый жирный человек с коричневым холщовым мешком на голове и крепко связанными за спиной руками. Тишину нарушал единственный звук – сбивчивое приглушенное дыхание. Здесь, внизу, было холодно, но толстяк обливался потом.
«Так и должно быть».
Хромая, Глокта подошел ко второму стулу. Аккуратно прислонил трость к краю столешницы и медленно, осторожно, болезненно опустился на сиденье. Он вытянул шею влево, потом вправо и, наконец, позволил телу расслабиться, приняв почти удобное положение. Если бы Глокте представилась возможность пожать руку некоему конкретному человеку, по собственному выбору, он, несомненно, выбрал бы изобретателя стульев. «Он сделал мою жизнь почти сносной».
Иней молча шагнул из своего угла к привязанному человеку и взялся за угол мешка, зажав его между бледными толстыми пальцами – большим и указательным. Глокта кивнул, и практик сорвал мешок, открывая лицо Салема Реуса. От яркого света тот принялся часто моргать.
«Подлое, мерзкое свиное рыло. Ты гадкая свинья, Реус. Отвратительный хряк. Ты готов сознаться прямо сейчас, могу поручиться – готов говорить и говорить без остановки, пока нас всех не затошнит».
На скуле Реуса темнел большой кровоподтек, и еще один виднелся на челюсти, прямо над двойным подбородком. Когда слезящиеся глаза Салема привыкли к резкому свету, он узнал Глокту, сидящего напротив, и лицо его вдруг озарилось надеждой.
«Тщетной, напрасной надеждой».
– Глокта, ты должен помочь мне! – завопил Реус, наклоняясь вперед, насколько позволяли веревки; слова извергались из его рта отчаянной нечленораздельной массой. – Меня ложно обвинили, ты знаешь это. Я невиновен! Ты ведь пришел помочь мне, правда? Ты же мой друг! Ты обладаешь влиянием. Мы с тобой друзья, друзья! Ты можешь замолвить за меня словечко! Я ни в чем не виновен, меня оболгали! Я…
Глокта поднял руку, призывая к молчанию. Мгновение он рассматривал знакомое лицо Реуса, словно никогда прежде его не видел. Затем повернулся к Инею.
– Очевидно, я должен знать этого человека?
Альбинос не ответил. Нижнюю часть его лица скрывала маска, а верхняя половина не выражала ровным счетом ничего. Он остановившимся взглядом смотрел на пленника, сидящего на стуле, и его розовые глаза были мертвыми, как у трупа. С тех пор как Глокта вошел в комнату, Иней не моргнул ни разу.
«Как у него это получается?»
– Да это же я! Я, Реус! – сипел толстяк. Его тонкий голос становился все выше, срываясь в панику. – Салем Реус, ты ведь знаешь меня, Глокта! Мы с тобой вместе воевали, пока ты не… ну, ты понимаешь… Мы были друзьями! Мы…
Глокта снова поднял руку и откинулся на спинку стула, словно в глубоком раздумье постукивая ногтем по одному из последних своих зубов.
– Реус… Это имя мне знакомо. Купец, член гильдии торговцев шелком. Человек, по общему мнению, богатый. Да-да, теперь припоминаю… – Глокта наклонился вперед и сделал паузу для пущего эффекта. – Он оказался изменником. Реуса забрала инквизиция, а его имущество конфисковали. Видишь ли, он замыслил уклониться от королевских налогов.
Реус разинул рот.
– От королевских налогов! – возопил Глокта, врезав ладонью по столешнице.
Толстяк смотрел на него во все глаза, нервно щупая языком зуб.
«Верхний ряд, правая сторона, второй сзади».
– Но мы забыли о манерах, – заявил Глокта, обращаясь в пространство. – Возможно, прежде мы с тобой и были знакомы, но моему помощнику ты наверняка не был представлен. Практик Иней, поздоровайся с этим толстяком.
Удар вышел не сильный – скорее шлепок, – но достаточно мощный, чтобы Реус слетел со своего сиденья. Стул заплясал на месте, но не сдвинулся.
«Вот как он это делает? Сбить человека со стула так, чтобы сам стул остался стоять?..»
Реус издал булькающий звук и распростерся по полу, прижав лицо к плиткам.
– Он напоминает мне выброшенного на берег кита, – произнес Глокта с отсутствующим видом.
Альбинос схватил Реуса под руку, подтянул вверх и швырнул обратно на стул. Из ссадины на щеке толстяка сочилась кровь, зато его свиные глазки теперь смотрели твердо.
«Большинство людей от побоев сразу плывут, но кое-кто, наоборот, ожесточается. Никогда бы не подумал, что этот слизняк способен на твердость. Однако жизнь полна сюрпризов».
Реус сплюнул кровью на стол.
– Ты зашел слишком далеко, Глокта, о да, слишком далеко! Торговцы шелком – уважаемая гильдия, они пользуются влиянием! И не станут мириться с подобным! Я известный человек! Быть может, прямо сейчас моя жена пишет прошение королю, дабы он выслушал мое дело!
– Ах да, твоя жена… – Глокта печально улыбнулся. – Твоя жена очень красивая женщина. Красивая и молодая. Боюсь, слишком молодая для тебя. Боюсь, она с радостью воспользовалась удобным случаем, чтобы избавиться от такого муженька. Боюсь, она сама, лично передала нам на изучение твои счета. Все до единого.
Лицо Реуса побледнело.
– Мы их внимательно просмотрели. – Глокта кивнул на воображаемую стопку бумаг слева от себя. – Затем сверились со счетами, хранящимися в казначействе. – Он показал на другую стопку справа. – И представь себе наше удивление, когда мы обнаружили, что цифры-то не сходятся. А ведь были еще ночные визиты твоих служащих на некие склады в старом квартале, небольшие незарегистрированные суда, определенные выплаты должностным лицам, подделанная документация… Нужно ли продолжать? – спросил Глокта, с глубочайшим неодобрением покачивая головой.
Толстяк сглотнул и облизал губы.
Перед пленником стояла чернильница с пером и лежал лист бумаги с признанием вины, записанным во всех подробностях красивым, четким почерком Инея. Оставалось только подписать.
«Все. Сейчас он будет мой».
– Сознайся, Реус, – вкрадчиво прошептал Глокта, – и положи безболезненный конец сему прискорбному делу. Сознайся и назови своих сообщников; мы все равно уже знаем, кто они. Так будет легче для всех нас. Я не хочу причинять тебе боль, поверь, это не доставит мне никакого удовольствия. – «Мне его уже ничто не доставит». – Сознайся. Сознайся, и тебе сохранят жизнь. Ссылка в Инглию вовсе не так плоха, как про нее говорят. Ты будешь продолжать наслаждаться жизнью и честно трудиться на благо своего короля. Сознайся!
Реус сидел, уставившись в пол, и трогал языком свой зуб. Откинувшись на спинку стула, Глокта вздохнул.
– Или не сознавайся, – продолжал он, – и тогда я вернусь сюда со своими инструментами.
Иней выдвинулся вперед, и его массивная тень упала на лицо толстяка.
– Тело обнаружат в порту, – нежно шептал Глокта, – раздутое от морской воды и страшно изувеченное. Опознать его не будет никакой возможности.
«Он готов заговорить. Он созрел и вот-вот лопнет».
– Были увечья нанесены до или после смерти? – отстраненно задал он вопрос, адресуя его в потолок. – Был ли таинственный усопший мужчиной или то была женщина? Кто сможет сказать? – Глокта пожал плечами.
Раздался резкий стук в дверь. Лицо Реуса дернулось вверх, преисполненное новой надежды.
«Только не сейчас, черт возьми!»
Иней подошел к двери и приоткрыл ее. Из-за двери что-то сказали. Потом она закрылась, и Иней нагнулся, чтобы прошептать Глокте на ухо:
– Эфо Шекуфор.
Из косноязычного бормотания Глокта понял, что за дверью ждет Секутор.
«Уже?»
Глокта улыбнулся и кивнул, словно услышал хорошие новости.
Лицо Реуса помрачнело.
«Этот человек так ловко утаивал свои товары, почему же он не способен сейчас утаить свои эмоции? – Но Глокта сам знал ответ на свой вопрос. – Трудно оставаться спокойным, когда ты напуган, беспомощен, одинок и отдан на милость людей, не ведающих жалости. Кому, как не мне, это известно?»
Он вздохнул и самым утомленным тоном, какой только мог изобразить, спросил:
– Желаешь ли ты сознаться?
– Нет!
Свиные глазки пленника вновь наполнились решимостью. Он ответил на взгляд Глокты прямым взором и теперь сидел молча, настороженно, щупая языком зуб.
«Неожиданно. Очень неожиданно. Но, с другой стороны, мы ведь только начали».
– Что, Реус, зуб беспокоит? – Глокта знал о зубах все. Над его собственным ртом в свое время поработали лучшие мастера. Или худшие – это уж с какой стороны посмотреть. – Похоже, сейчас мне придется покинуть тебя на время, но пока меня не будет, я поразмыслю над твоим зубом. Очень серьезно обдумаю, что с ним можно сделать. – Он взял свою трость. – И мне бы хотелось, чтобы ты, в свою очередь, подумал обо мне, думающем о твоем зубе. А еще серьезнее ты должен подумать о своем признании. – Глокта с трудом поднялся на ноги, расправляя ноющую ногу. – Вместе с тем мне кажется, что самые обычные побои также пойдут тебе на пользу, поэтому я оставлю тебя на полчасика в компании практика Инея.
От неожиданности рот Реуса округлился. Альбинос поднял стул и вместе с толстяком неспешно развернул его к стене.
– Несомненно, Иней – самый лучший из всех, кто у нас имеется для дел подобного рода.
Иней вынул пару потрепанных кожаных перчаток и принялся аккуратно натягивать их на большие белые руки, палец за пальцем.
– Ты ведь всегда предпочитал только лучшее, не так ли, Реус? – договорил Глокта и направился к двери.
– Подожди, Глокта! – взвыл Реус через плечо. – Подожди, я…
Практик Иней накрыл рот толстяка рукой в перчатке и поднес палец к своей маске.
– Тф-ф-ф! – прошипел он.
Дверь со щелчком закрылась.
Секутор ждал в коридоре. Он стоял, опираясь одной ногой о стену, насвистывал под своей маской что-то неопределенное и время от времени проводил рукой по длинным прядям волос. Увидев Глокту, Секутор выпрямился и слегка поклонился. Глаза его улыбались.
«Он всегда улыбается».
– Вас требует к себе наставник Калин, – произнес Секутор с местным простонародным выговором. – И кажись, в таком гневе я его никогда не видел.
– Секутор, бедняга, как ты, должно быть, перепугался. Ларец у тебя?
– У меня.
– И ты прихватил оттуда немного для Инея?
– Прихватил.
– И конечно, еще чуточку для своей жены?
– Конечно, – ответил Секутор, глаза его улыбались еще «шире», чем прежде. – Моя жена будет довольна. Если я когда-нибудь ею обзаведусь.
– Хорошо. В таком случае я поспешу на зов наставника. Я проведу там пять минут, после чего войдешь ты вместе с ларцом.
– Прямо так взять и вломиться к нему в кабинет?
