Влада Багрянцева "Вены Невы"

grade 4,9 - Рейтинг книги по мнению 20+ читателей Рунета

Даня – Золушка нашего времени. Только наоборот: был всего один счастливый билет из миллиона – и он его вытянул, но если Золушка много трудилась до того, как стать принцессой, то с Даней все совсем не так. Однако он считает, что платит за все в полной мере самим собой и своим телом – Виталию Маршу, продюсеру, который нашел его в провинции. Савва – журналист, который считает, что всего нужно добиваться своим трудом, а таким, как Даня, не место среди людей талантливых. Поэтому делает то же, что и всегда – свою работу. Содержит нецензурную брань.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 07.08.2022

Домой пришел поздно. Завалился в темную прихожую, скинул обувь, прошел в кухню, прилипая мокрыми носками к полу. Если бы в этот вечер не случилось то, что случилось, он бы остался в своем Мухосранске, в квартире с тараканами и запахом перегара, который въелся в стены.

– Ты чего ревешь? – спросил, собираясь поставить чайник на плиту, но замечая сидящую в углу мать.

– Полинка! – произнесла она, ее рот скривился и она начала реветь в голос, раскачиваясь и обнимая себя руками.

– Что с Полей? – Даня впервые ощутил на себе что это такое – «сердце оборвалось». Оно рухнуло вниз, как кусок камня с высоты.

– Толик… Она уроки не выучила, двойку принесла, он ее просто пошлепать хотел… А она как-то вывернулась…

– И?!

– В больнице, перелом руки, там милицию вызвали, и вот эти, которые по делам несовершеннолетних…

Даня, подскочил, с размаху влепил ей пощечину:

– Ты почему не в больнице, дура? И где эта мразь, я его урою. Где ты, тварь?!

– Да-а-анечка!

Мать висла на нем, голосила, не пускала из кухни, но вскоре выяснилось, что отчима и так дома нет. Скорее всего свалил, предугадав последствия. Даня, опустившись на диван в коридорчике, где все было завалено хламом, плакал, уткнувшись лицом в колени. Мать причитала на кухне, заламывая руки и боясь к нему подойти.

Если он не уедет, то прибьет отчима и сядет за это. Он жить с ним в одной квартире больше не сможет. И с матерью тоже. Полинку бабушка заберет, тем более после такого, она давно собиралась опеку оформлять, а Дане тут точно жизни не будет. Нашарив в кармане визитку, он еще раз глянул на серебряные цифры и достал телефон.

– Виталий Сергеевич, куда подъехать?

***

Даня Рогозин, мальчик, только закончивший школу и торчащий в переходе каждый вечер за пару соток на сиги, мальчик без будущего, мальчик, который бы скорее всего женился по залету и бросил учебу или спился к тридцатке, остался в сотнях километров позади. В Питер приехал уже Даниил Чехов, одаренный юноша, из уст которого никогда не звучало что-то жестче литературного «сука». За несколько дней пути на поезде – Виталий ценил свое время, но в этот раз решил не брать билеты на самолет, чтобы новый подопечный прочувствовал, что это действительно путь к его известности, – Даня успел привыкнуть к своему новому образу.

– Понимаешь, Данечка, – произнес Виталий, отослав своего помощника, Влада, за чаем. – У тебя внешность трепетного мальчика. Прямо чеховская – утонченная, звонкая, чистая, как утро в вишнёвом саду. Когда соловьи. Вот и будешь Чеховым. Я все сделаю за тебя, а тебе главное открывать рот на сцене и закрывать его после. Один мат из твоего красивого ротика – и поедешь домой. Легенда такая – о своих родителях и семье ты не говоришь ничего, в консерваторию поступил сам, потому что приняли тебя исключительно из-за таланта, а не по результатам вступительных экзаменов, там я тебя и нашел, на вокальном факультете, по рекомендации знакомого преподавателя. Это будет осенью, а пока что мы тебя поднатаскаем, сделаем тебе образ…

– Консерваторию? – чуть ли не по слогам повторил Даня, и Виталий моргнул:

– Да. Имени Николая Андреевича Римского-Корсакова. Факультетов там много, какой захочешь, такой и выберешь. Но я настаиваю на вокальном. Хочешь – будешь ходить на занятия, но скорее нет, потому что времени не будет, к тому моменту я тебя уже представлю публике. Как свой новый проект.

– Консерватория…

В очередной раз хотелось начать бить себя по щекам, чтобы осознать, что все происходящее ему не снится, что он действительно сидит в поезде, на нижней полке купе, подобрав ноги в чистых, сухих носках, которые ему выдали. Ведь он даже вещи из дома не взял – Виталий сказал, что они ему не пригодятся, и так и было, потому что когда Даня приехал в гостиницу, во все тех же грязных кроссах и сырых шмотках, Виталий был один, отправив Влада покупать ему вещи в дорогу. Поэтому в поезде Даня уже был в простых серых трениках, кроссах, которые слегка жали, и футболке больше на размер. Но все это было новое и сухое. К Полине он не поехал – не смог ее сейчас видеть. Позже позвонит ей, как доберется. И бабушке тоже.

– Хорошо, что ты совершеннолетний, – заметил Виталий. – Траблы с твоими родителями мне точно не нужны.

Однако, когда они прибыли в конечную точку, Даня забыл об этом, обо всем забыл, потому что в режиме реального времени сбывалась его мечта, и даже пронизывающий ветер с дождем не испортили его солнечного настроения. Он так и стоял бы и смотрел на поток людей с зонтами и крыши зданий впереди, если бы Виталий не подтолкнул его к машине.

– Потом, все потом, – сказал он. – Успеешь тут все облазить. Сначала важное.

Под важным имелась в виду поездка к стилисту, который с кислой миной лично ходил с Даней и Владом по бутикам, подбирая ему одежду. Виталий – занятой человек – отправился по своим делам, а Даню в это время крутили-вертели маленькие и холеные, совсем не мужские руки. Стилиста звали Миша – и он, видимо, был на побегушках у Виталия, раз сорвался под вечер по одному его звонку и теперь возился с мальчишкой из какого-то Мухосранска среднего пошиба.

– Но конституция хорош-шая, – наконец произнес он одобрительно, стоя рядом с Даней у зеркала и поправляя манжеты на его рубашке. – Прямо такой вот «С любовью ваш, Сергей Есенин». Вроде простота, вроде от народа, но такая… светлая, чистая, не хабальская. Плечи шикос, спинка. Ноги сносные, только зад подкачать, чтоб брюки классические можно было… Морда тоже ничего, постричь тебя только.

– Ага, как тебя? – спросил Даня, сверкнув глазами – то, что с ним обращаются, как с вещью, ему не нравилось. Ладно, Виталий, но не этот… педик с высветленными прядями.

Миша поджал пухлые губы:

– Ты ротик-то офф! Я твой царь и бог на ближайшие полгода, запомни. Как я скажу, так и будет. Захочу в розовый покрасить – покрасят, и тебя не спросят. Или езжай обратно туда, откуда тебя Виталик выкопал. Как там у вас, в деревне, говорят – коровам хвосты крутить?

Больше в тот день Даня с ним не разговаривал, потому что понял, что его трогать – себе дороже. После бутика поехали в салон, где помимо стрижки привели в порядок руки Дани с обгрызенными ногтями и его лицо – поправили брови, избавили от черных точек на носу. Миша порхал рядом, беседуя о своем, о девичьем, с мастерами. Он не спросил «Ну как тебе?» или «Классно, да?», когда Даню развернули лицом к зеркалу и даже не хихикнул, увидев, как вытянулось от удивления его лицо. По большому счету ему плевать на мнение Дани, главное было, чтоб понравилось Виталию. А Виталию понравилось.

– Я ждал, что будет хорошо, – произнес тот, приехав за Даней. – Но не настолько. Мишенька, ты превзошел себя.

Миша жеманничал, принимая комплименты, весь млел от похвал и внимания к себе, чем бесил Даню, но быстро собрался и уехал, избавляя его от себя. Даня потом сел в машину рядом с Виталием, на заднее сиденье, и тот сказал:

– Когда садишься, держи спину прямо. Всегда прямо, впрочем. Надо над осанкой тоже поработать, отведу тебя к Ларочке попозже.

– Куда мы едем? – спросил Даня, глядя на огни витрин за стеклом – они манили и звали его к себе. Весь город был перед ним, как шкатулка с драгоценностями.

– Домой, – произнес Виталий, и в отражении стекла Даня поймал его цепкий взгляд. – Пока поживешь у меня. Мне же нужно за тобой приглядывать?

Потом, позже, Даня узнал, что обычно он снимает всем приезжим квартиру неподалеку от центра и приставляет к ним агента, но и тогда, даже обладая этой информацией, все равно бы не стал бунтовать. Он был в каком-то почти наркотическом опьянении от восторга, и ему было наплевать на то, где и с кем он будет жить. Главное, что в Питере.

Глава 1.

На втором курсе универа, когда нужно было выбирать псевдоним для печати, Савва оставил имя, а фамилию взял другую – Вермеер. Звучало красиво, немного декадански, немного высокомерно. Тогда еще, в свои девятнадцать, он думал, что на факультете журналистики его научат писать книги. Он, вообще-то, туда шел, чтоб оттачивать свое мастерство, напитывать разум, взращивать в себе семя чего-то большего. Однако сейчас, спустя восемь лет, он понимал, насколько наивным был. Универ научил ему почти всему, что пригождалось теперь: умению держать лицо, работе в режиме многозадачности, внимательности, пунктуальности, способности видеть больше, чем обычный человек. Замечать детали, отыскивать важное там, где его нет, заводить знакомства с нужными людьми – даже если они не нужны прямо сейчас, то потом, через месяц, год, пять лет, пригодятся все равно. У Саввы на момент окончания универа была потрясающая дикция, способность удерживать внимание читателя и зрителя на том, что нужно, почти десяток разгромных статей в крупном журнале и потому узнаваемый псевдоним. Пока его сокурсники только искали свое место в этой сфере, он уже стал известен.

В основном потому, что главред журнала, который давно загнулся, изначально делал ставку на его злоязычие и способность говорить неприятную правду так, чтобы самому оставаться в стороне. Причем изначально все это было похоже на маркетинговый сторителлинг, вроде как показывающий все с выгодной стороны, но по факту, как бы ни говорили, это было всегда вскрывание нарывов. Пока все аккуратно топтались по верхушке гнойника, опасаясь ступить сильнее, чтобы не обрызгало дерьмом, Савва эти гнойники вскрывал наточенным скальпелем. И всегда оставался чистым – потому что изначально был готов ко всему. Ну и потому что научился собирать компромат.

Сейчас он работал в интернет-журнале «Гвардейский дворик», который расцвел во время работы Саввы в нем. Журнал специализировался на культурной жизни города: анонсы событий, театры, музыка, кино. Информационно-развлекательная политика, но была в нем рубрика под названием «Лицо искусства», которая изначально придумалась Саввой и велась им не первый год. Можно сказать, из-за нее журнал и читали – все первые клики пользователей в основном доставались ей, а потом просматривали другие разделы. Публиковались тут все те же разгромные статьи про шоуменов, критиков, обозревателей, музыкантов и художников, которые одним своим существованием порочили понятие высокого искусства. Савву боялись и ненавидели все организаторы выставок и пиар-агенты, но считались с ним, поскольку одной такой статьей он мог поставить крест на карьере начинающего дарования. Как было с той же Диджи – певицей из провинции, обладающей редким голосом. Савве потребовалось два раза побеседовать с ее агентом и один раз трахнуть ее стилиста, чтобы узнать, что голос у нее обычный, только умело обработан на записи, а на живых выступлениях дается фанера. Доказательства в виде записей со студии он тоже добыл быстро. Диджи еще повисела в чартах, да и сгинула в неизвестность – любовь зрителя и слушателя та еще шлюха. Сегодня ты держал ее в своих руках, а завтра ее уже имеет другой, и все потому, что где-то ты был недостаточно к ней внимателен или слишком заигрался.

– Это кто еще? – спросил Савва, впервые увидев на фотках с премьеры нового альбома «Либертэ» их музыкального продюсера и композитора Виталия в компании с незнакомым парнем.

– Это… – Констанция, фотокор журнала, (вообще-то по паспорту Катя, но все привыкли к ее псевдониму) близоруко сощурилась, почесала длинным ногтем переносицу. – Впервые вижу. Знакомый какой-то Марша. С ним же вечно кто-то крутится.

– Знакомого он бы так близко к себе не держал, чтоб светить им на камеры. Нет, он его прямо выпячивает, ты что, не видишь? Даже как будто хвалится. Сто процентов он его ебет.

Констанция хмыкнула понимающе, в духе «рыбак рыбака». В редакции все знали о Саввиной ориентации, но так, если взглянуть со стороны, то догадаться, что он гей, было нереально. Было даже больше уверенности в том, что он гомофоб – стоило только послушать его размышления и подъебы. Выглядел он тоже как типичный гетеро – невысокий, но крепкий, в последнее время стригся под ноль, демонстрируя не менее крепкий затылок и шею в татухах, носил кожанки, ездил на байке, клеился – чисто ради прикола – ко всем красивым бабам, иногда даже целовался с ними – тоже ради прикола. Наверное, просто поддерживал репутацию самца. Ну и еще потому, что его вставляло от того, как по нему текли. Это было обычное кокетство, какое часто можно было встретить в среде лесбиянок – когда они флиртуют с мужиками только потому, что знают, насколько привлекательны. Савва вел себя так же.

Высокий парень с падающей на глаза русой челкой и светлыми, зеленоватыми глазами немного восточного разреза – явно кто-то из предков разбавил русскую кровь – выглядел тоже как типичный гетеро. Интеллигентный, учтивый, воспитанный. Но гей-радар у Саввы все равно сработал. Чуть позже, дома, он еще раз посмотрел фото, затем нашел видео с фуршета, где Марша выцепили коллеги Саввы из «Вестника» и насели на него с вопросами об уходе солистки из группы. Парень с русой челкой маячил за спиной, мило беседуя с барышней, тоже журналисткой. Весь такой вылизанный, холеный, отполированный, и Савва собирался было закрыть окошко, даже указатель мыши на крестик навел, но парень вдруг обернулся на того, кто его толкнул плечом – случайно, проходя рядом, – и зыркнул так, что стало резко неуютно. Примерно так смотрят на тебя, когда достают нож-бабочку из кармана в темной подворотне.

– Да ты не простой мальчик, – плотоядно улыбнулся Савва.

Эта улыбка у него была фирменной – поднятые вверх уголки губ, ни капли искренности, ни грамма доброжелательности. Только голый расчет и желание спрятать зубы, которыми хотелось впиться в свежее мясо. К сожалению, про мальчика в сети почти ничего не было, даже поиск по фото ничего не дал – поработали спецы Виталика, подчистив все когда-либо существовавшие соцсети. Новых пока не нашлось. Темная лошадка. Но это ненадолго – если Виталик взялся за него, значит, скоро на небосклоне питерского шоубиза зажжется новая звездочка. Осталось только подождать этого момента, к которому у Саввы уже будет достаточно информации для новой статьи. Давно не было в «Дворике» ничего скандального, а если не подогревать интерес публики, она уйдет к другому. Однако не только это двигало Саввой, в гораздо большей мере это было обостренное чувство справедливости – по его мнению искусство было неотделимо от труда. Тяжелого, каждодневного, упорного труда и побед над самим собой, а все эти ничтожества, паразитирующие на легковерности людей, его раздражали, как муха на чистом стекле. Он бы никогда не стал топить действительно талантливого и светлого человека. Но таких пока не встречал.

Глава 2.

К моменту, когда Виталий начал выводить его в свет, Даня уже врос в образ Даниила Чехова, интеллигентного юноши из Питера, настолько, что сам порой верил в то, что родился и вырос в этом городе. В Эрмитаже он был бесчисленное количество раз, пока не выучил монологи экскурсоводов, столько же в Кунсткамере, мог часами бродить по площадям, проспектам и паркам с наушниками в ушах и больше ничего ему было не нужно. Он даже забыл о том, зачем он здесь и чем обязан. От того, как вокруг было величественно и красиво, хотелось встать, задрать голову к высокому холодному небу и плакать. Однажды так и сделал, на Дворцовой площади, посреди толпы туристов, но никто не обратил на это внимания, потому что очередная экскурсия галдела и неслась вперед, как стадо, в котором он узнал себя. Он стоял, слушая металкор в старых еще наушниках, которые были в его кармане, когда он уезжал, глотал слезы, которые до боли раздирали носоглотку, и ему было так радостно, что сердце билось как сумасшедшее. Ему казалось, что он точно умер и попал в рай со сфинксами.

Да что там говорить, даже сейчас, спустя полгода, он еще чувствовал это – как будто его сердце бьется в унисон с сердцем города. Он чувствовал, как его кровь течет по венам с тем же неспешным величием, как вода в Неве. Снова. Потому что летом, в самом начале, когда он только приехал, был переломный момент, когда он пожалел о своем решении.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом