– Я могу вас заверить, ее кровь – самое чистое из всего побывавшего на этом полу, с тех пор как мы с вами родились. Так что давай, – сказал господин Танака, на этот раз обращаясь ко мне, – сплевывай.
Я в растерянности сидела на скользком столе и не знала, как поступить. С одной стороны, я боялась ослушаться господина Танака, но с другой – не могла набраться смелости сплюнуть на пол. Ситуацию разрядил один из присутствующих мужчин, который закрыл одну ноздрю пальцем и высморкался на пол. От отвращения, не в силах больше удерживать что-либо во рту, я выплюнула кровь. Все мужчины, кроме помощника господина Танака по имени Суджи, с неприязнью отвернулись и вышли из комнаты. Господин Танака велел Суджи привести доктора Миура.
– Я не знаю, где его искать, – сказал Суджи, но, как мне показалось, он просто не хотел мне помочь.
Я сказала господину Танака, что доктор совсем недавно был у нас дома.
– А где твой дом? – спросил господин Танака.
– Это маленький «подвыпивший» домик на скалах.
– Что значит «подвыпивший»?
– Просто он стоит, склонившись на один бок, словно много выпил.
Господин Танака явно не представлял, как можно воспользоваться этой информацией.
– Итак, Суджи, иди к «подвыпившему» дому Сакамото и посмотри, там ли доктор Миура. Думаю, тебе не составит труда его найти. Прислушивайся к звукам, и если услышишь крики, то скорее всего это доктор Миура осматривает своего пациента.
Я думала, отправив помощника за доктором, господин Танака вернется к своей работе, но вместо этого он долго стоял около стола и внимательно смотрел на меня. Я почувствовала, как у меня начинает гореть лицо. Наконец он произнес слова, показавшиеся мне очень умными:
– Зато у тебя на лице теперь появился баклажан, маленькая дочь Сакамото.
Он подошел к столу, достал из ящика маленькое зеркальце и протянул его мне. Мои губы опухли, посинели и стали похожими на баклажан.
– Но что меня действительно интересует, – продолжал он, – так это откуда у тебя такие необыкновенные глаза и почему ты совсем не похожа на отца?
– У меня мамины глаза, – ответила я, – а лицо отца до такой степени покрыто морщинами, что я и не знаю, как он на самом деле выглядит.
– Когда-нибудь у тебя тоже появятся морщины.
– Но некоторые морщины – его заслуга. Его затылок такой же старый, но гладкий, как яйцо.
– Не очень хорошо так говорить об отце, но я полагаю, все это правда.
Его следующие слова вогнали меня в краску.
– Тогда скажи, как старый морщинистый человек с яйцом вместо головы может иметь такую красивую дочь?
Годы спустя меня называли красивой так часто, что я даже не помню, кто и когда это делал, ведь гейш всегда называют красивыми независимо от того, являются они таковыми или нет. Но тогда я еще не знала о существовании гейш, и когда господин Танака сказал мне, что я красива, я поверила в это.
После того как доктор Миура подлечил мои губы, я купила ладан, за которым послал меня отец, и возвращалась домой в состоянии невероятного возбуждения. Я даже не могла вообразить, что во мне, как в муравейнике, может развиться такая активность. Мне, наверное, было бы легче, если бы я сосредоточилась на чем-то одном, но мне это не удавалось. Меня мотало из стороны в сторону, как лист бумаги на ветру. Между грустными мыслями о маме, о разбитых губах роились приятные мысли о господине Танака. Я пошла к скалам и долго смотрела на море, где даже после шторма волны напоминали острые камни, а небо приобрело коричневатый цвет грязи. Убедившись, что никто меня не видит, я прижала ладан к груди и стала произносить имя господина Танака до тех пор, пока оно не зазвучало, как некая прекрасная мелодия. Я понимаю, как глупо это выглядит, да это и в самом деле было глупо. Но чего вы хотите от маленькой смущенной девочки?
После ужина отец пошел в деревню посмотреть на игру рыбаков в японские шахматы, а мы с Сацу молча убирались на кухне. Я пыталась вспомнить чувства, вызванные во мне господином Танака, но холодная, унылая атмосфера нашего дома отгоняла все приятные воспоминания, и ко мне опять вернулись леденящие мысли о смерти мамы. Интересно, как скоро мама окажется на деревенском кладбище рядом с первой семьей моего отца? Что станет после этого со мной? Мне казалось, что после маминой смерти Сацу займет ее место. Я взглянула на сестру, старательно оттиравшую кастрюлю от остатков супа. Она могла смотреть на предмет и не видеть его. Вот и сейчас она продолжала оттирать давно уже чистую кастрюлю. Наконец я сказала ей:
– Сацу-сан, я себя не очень хорошо чувствую.
– Выйди на улицу и погрейся в ванне, – сказала она и убрала мокрой рукой с глаз свои непослушные волосы.
– Но я не хочу принимать ванну, – возразила я. – Сацу, мама скоро умрет…
– В этой кастрюле трещина. Посмотри!
– Да нет в ней трещины, – ответила я. – Это просто царапина, и она всегда на ней была.
– Но тогда почему кастрюля пропускает воду?
– Ты ее выплеснула, я сама видела.
В этот момент на лице Сацу обозначилось выражение крайнего замешательства. Она молча взяла кастрюлю и направилась к двери с намерением выбросить ее.
Глава 2
На следующее утро, пытаясь немного развеяться, я пошла поплавать в пруду, расположенном недалеко от нашего дома. В хорошую погоду деревенские дети отправлялись сюда почти каждое утро. Сацу тоже иногда ходила на пруд, надевая на себя купальник, скроенный на скорую руку из старой отцовской одежды. Наряд выглядел не лучшим образом, и когда она наклонялась, ее грудь сильно обнажалась. Один из мальчишек даже съязвил:
– Смотрите, перед вами гора Фудзи!
Но у нее не было ничего другого, и она продолжала его носить.
Около полудня я отправилась домой перекусить. Сацу ушла с пруда гораздо раньше с сыном помощника господина Танака, за которым она бегала как собачонка. Если он куда-нибудь шел, то оборачивался и смотрел через плечо, давая понять, что она тоже может идти, и она всегда следовала за ним. Я не ожидала увидеть ее раньше ужина, но она стояла, прислонившись спиной к дереву, на тропинке, ведущей к дому. Если бы вы увидели то, что предстало перед моими глазами, сразу бы поняли, в чем дело, но я тогда была еще слишком мала. Купальник Сацу болтался где-то на уровне плеч, и сын Суджи играл ее «горами Фудзи», как их называли мальчишки.
С тех пор как мама заболела, сестра сильно поправилась. Ее груди стали такими же неуправляемыми, как и волосы. И меня больше всего поражало, что именно их неуправляемость привлекала сына Суджи более всего. Он тряс их рукой, оттягивал в сторону и смотрел, как они возвращаются в исходное положение. Я знала, подсматривать неприлично, но как преодолеть препятствие, возникшее на тропинке, ведущей к дому? Неожиданно у меня за спиной прозвучал мужской голос:
– Чио-сан, почему ты сидишь на корточках под деревом?
Можете себе представить, во что была одета возвращавшаяся с пруда маленькая девятилетняя девочка с неразвитыми формами, которой еще нечего было скрывать одеждой от посторонних глаз.
Когда я обернулась, продолжая сидеть на корточках на тропинке, но прикрыв руками, насколько возможно, свою наготу, то увидела господина Танака. Вряд ли кто-нибудь другой в тот момент мог так смутить меня.
– Это, видимо, и есть твой «подвыпивший» домик? – спросил он, указывая вперед. – А этот парень похож на сына Суджи. Он явно очень занят. А кто эта девочка рядом с ним?
– Это моя сестра, господин Танака. Я жду, когда они уйдут.
Господин Танака громко крикнул. Сын Суджи, а вслед за ним и сестра убежали.
– Путь свободен, – сказал господин Танака, – можешь идти домой и одеться. Когда увидишь свою сестру, передай ей, пожалуйста, вот это.
Он протянул мне завернутый в рисовую бумагу пакет размером с рыбью голову.
– Это китайские травы, – сказал он. – Не верь доктору Миура, если он скажет об их бесполезности. Пусть твоя сестра добавит травы в чай для матери. Это облегчит ее боль. Они действительно очень ценные. Старайтесь тратить их разумно.
– В таком случае я лучше все сделаю сама. Моя сестра не очень хорошо готовит чай.
– Доктор Миура рассказал мне о тяжелой болезни твоей матери, – сказал господин Танака. – Теперь ты говоришь мне, что твоей сестре нельзя доверить даже приготовление чая! Ведь ваш отец очень стар, что же будет с тобой, Чио-сан? А кто заботится о тебе сейчас?
– Я могу позаботиться о себе сама.
– Я знаю одного человека, сейчас он гораздо старше тебя, но когда он был мальчишкой примерно твоих лет, у него умер отец. На следующий год умерла и мать, а единственный старший брат убежал в Осака и оставил его одного. Чем-то похоже на твою историю, не правда ли? – И он окинул меня взглядом, не терпящим возражений. – Имя этого человека Танака Ичиро, – продолжал он. – Да, это я… Хотя тогда меня звали Мориаши Ичиро. Меня взяли в семью Танака в двенадцатилетнем возрасте. Прошло какое-то время, я женился на их дочери, и они меня усыновили. Теперь я веду семейный бизнес, руковожу Компанией морепродуктов. И можно сказать, в конце концов у меня все сложилось нормально. Возможно, что-то подобное произойдет и с тобой.
На какое-то мгновение мой взгляд остановился на господине Танака: обильная седина в волосах, складки между бровями, как бороздки на коре дерева… Он казался мне мудрейшим и самым знающим на земле человеком. Я верила, что ему известно то, о чем я никогда не узнаю, что мне никогда в жизни не быть такой же элегантной, как он, что мне никогда не доведется надевать ничего похожего на его голубое кимоно. Я же сидела перед ним голая, с грязными коленками и лицом, со спутанными волосами и с кожей, пахнущей тиной.
– Я думаю, вряд ли кто-нибудь согласится удочерить меня, – сказала я.
– Ты так думаешь? Но ты же неглупая девочка, разве не так? Ты называешь свой дом «подвыпившим», голову отца сравниваешь с яйцом…
– Но она действительно похожа на яйцо!
– Тем не менее так не очень хорошо говорить. Ну а теперь беги, Чио-сан. Ты же хочешь пообедать, не так ли? Если твоя сестра сварила суп, ты сможешь лечь на пол и выпить то, что она расплескала.
С тех пор я стала мечтать, что господин Танака удочерит меня, и мне от этого становилось чуть легче. Я была готова ухватиться за все, что обещало мне спокойную жизнь. В особенно тяжелые для меня минуты я мысленно возвращалась к случаю, произошедшему задолго до болезни мамы. Однажды – мне было тогда около четырех лет – мы с мамой пошли на деревенский праздник обон, посвященный духам умерших. После нескольких вечеров церемоний на кладбище и разведения костров у входов в дома все собрались на заключительное действо праздника около святилища Синто. Двор святилища украшали бумажные фонарики, подвешенные к деревьям. Вместе со всеми мы танцевали под звуки барабана и флейты. В конце концов я устала, мама посадила меня на колени и стала укачивать, но внезапно налетел ветер, и один из фонариков загорелся. Мы увидели, как пламя зажгло веревку, на которой он висел, фонарик опустился вниз, и ветер покатил его прямо на нас. Потом огненный шар, казалось, закрепился на земле, но новый порыв ветра опять погнал его в нашу сторону. Мама поставила меня на землю и руками попыталась потушить огонь. На какое-то мгновение мы оказались объяты языками пламени, но потом они переметнулись на деревья и там перегорели, и никто, даже мама, не пострадал.
Через неделю или чуть больше, когда мои фантазии об удочерении почти созрели, придя вечером домой, я застала господина Танака и отца сидящими за столом друг напротив друга. Я поняла, они говорят о чем-то серьезном, так как мое появление осталось ими не замеченным. Я застыла, прислушиваясь.
– Итак, Сакамото-сан, как ты относишься к моему предложению?
– Не знаю, господин, – ответил отец. – Не могу представить, чтобы девочки жили где-нибудь еще.
– Я понимаю, но всем вам так будет гораздо лучше. Пусть они придут в деревню завтра во второй половине дня.
После этих слов господин Танака направился к выходу. Мы столкнулись в дверях, и я сделала вид, будто только вошла.
– Я говорил с твоим отцом о вас, Чио-сан, – сказал он мне. – Я живу напротив горы в городе Сензуру. Он больше, чем Йоридо, и, думаю, тебе понравится. Почему бы вам с Сацу-сан не приехать ко мне завтра? Вы бы посмотрели мой дом и познакомились с моей маленькой дочкой. Может, остались бы на ночь. Всего на одну ночь, а после этого я привезу вас домой. Как ты к этому относишься?
Я сказала, что это замечательно. И всем своим видом показала: никто еще не предлагал мне ничего подобного. Это предложение вызвало целую бурю эмоций, и мне долго не удавалось собраться с мыслями. Конечно, это правда, с одной стороны, я отчаянно надеялась, что господин Танака удочерит меня после смерти мамы, но с другой – испытывала страх. Я стыдилась, что позволила себе мечтать, будто могу жить где-нибудь еще, кроме нашего «подвыпившего» домика. После ухода господина Танака, безуспешно пытаясь занять себя работой на кухне, я, как Сацу, с трудом различала предметы. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышала похожие на плач звуки, издаваемые отцом, которые заставили меня покраснеть от стыда. Когда же я нашла в себе силы выйти к нему, то увидела его около двери.
На следующий день, перед встречей с господином Танака, я помылась, старательно отчищая свои грязные лодыжки. Потом сидела, смотрела на море и чувствовала себя при этом очень независимой, ведь скоро я увижу кусочек мира за пределами нашей небольшой деревни, и произойдет это впервые в моей жизни.
Когда мы с Сацу подошли к Компании морепродуктов, рыбаки выгружали свою добычу на пирс. Отец работал вместе с ними, сгребая рыбу своими костлявыми руками и бросая ее в корзины. В какое-то мгновение он посмотрел в нашу сторону и вытер лоб рукавом своей рубашки. Черты его лица в этот раз показались мне еще более тяжелыми, чем обычно. Рабочие носили полные корзины с рыбой и расставляли их в конце повозки господина Танака. Забравшись в повозку, я наблюдала за происходящим. Почти все рыбины лежали с вытаращенными остекленевшими глазами, но некоторые из них открывали рот, и мне казалось, будто они просят о помощи. Я старалась подбодрить их словами:
– Вы едете в город Сензуру, маленькие рыбки! Все будет хорошо.
В том, чтобы говорить им правду, я не видела никакого смысла.
Спустя какое-то время господин Танака вышел на улицу и велел мне и Сацу залезать вместе с ним на сиденье повозки. Я оказалась посредине, достаточно близко к господину Танака, чтобы чувствовать фактуру ткани его кимоно, и от этого покраснела. Сацу смотрела все время на меня, но, похоже, она ни о чем не догадывалась, сохраняя обычное для нее слегка рассеянное выражение лица.
Я все время оглядывалась назад, на рыбу, бултыхавшуюся в корзинах. Когда же, покидая Йоридо, мы начали взбираться на горный кряж, под колесо попал крупный камень, и повозку на мгновение сильно наклонило в одну сторону. Морской окунь вылетел на дорогу и, сильно ударившись о землю, ожил. Видеть его, извивающегося и задыхающегося, оказалось выше моих сил. Я отвернулась со слезами на глазах, и хотя старалась скрыть их от господина Танака, он их заметил. Он подобрал рыбу, опять сел рядом с нами и спросил меня, что случилось.
– Бедная рыбка! – сказала я.
– Ты прямо как моя жена. Обычно ей привозят уже почти мертвую рыбу, но когда она готовит краба или кого-нибудь еще и они оказываются живы, ее глаза увлажняются, и она начинает петь для них.
И господин Танака обучил меня маленькой песенке, хотя она скорее была похожа на молитву, сочиненную, как я думаю, его женой. Она пела ее крабам, но мы изменили слова так, чтобы она подходила рыбе:
Маленький окунь, о, маленький окунь!
Спеши достичь состояния Будды!
Затем он обучил меня еще одной песенке, колыбельной, которую я тоже никогда раньше не слышала. Мы спели ее камбале, одиноко лежавшей в низкой корзине и вертевшей своими глазами-пуговицами.
Засыпай, хорошая камбала!
Когда все спят —
Даже птицы и овцы
В садах и полях,
Звезды этим вечером
Разольют свой серебряный свет
В окна.
Мы поднялись на вершину, и перед нами предстал город Сензуру. Стоял серый день, небо затянули облака. Это был мой первый взгляд на мир за пределами Йоридо, и я поняла, что не много потеряла. Я видела соломенные крыши города вокруг бухты посреди глупых холмов, а за ними – море цвета металла. Вдалеке от моря ландшафт мог бы выглядеть привлекательно, если бы не колеи, пролегавшие по нему, как шрамы.
Город Сензуру оказался грязным и вонючим. Даже от океана шел отвратительный запах, как будто в нем разлагалась рыба. Вокруг пирса плавали гнилые овощи, как медузы около нашей деревни. Поцарапанные и потрескавшиеся лодки выглядели будто после сражения друг с другом.
Мы с Сацу долго сидели на пирсе, пока не подошел господин Танака и не позвал нас в главное здание Японской береговой компании морепродуктов. Мы прошли по длинному коридору, в котором так сильно пахло рыбьими кишками, словно мы находились во чреве рыбы. Но в конце коридора располагался офис, и он мне очень понравился. Перед нами оказалась ступенька, ведущая к возвышению, покрытому ковриками татами. Наверное, именно это понравилось мне прежде всего, ведь возвышающийся пол всегда производит величественное впечатление. В любом случае лучше комнаты я до этого дня не видела. Теперь мне смешно от одной мысли, что офис оптового торговца рыбой в небольшом городишке на Японском море мог на кого-либо произвести подобное впечатление.
На возвышении, на диванных подушках, восседала женщина, которая при виде нас встала, спустилась вниз и удобно расположилась на коленях. Она была очень старой, выглядела раздраженной, и, я думаю, вам вряд ли доводилось встречать более беспокойного человека. Если она не теребила свое кимоно, то вытирала уголки глаз или терла нос, но при этом всем своим видом показывала, как ей неудобно совершать столько ненужных движений.
Господин Танака сказал ей:
– Это Чио-сан и ее старшая сестра Сацу-сан.
Я слегка поклонилась, а Госпожа Беспокойство кивнула мне в ответ. Потом она тяжело вздохнула и принялась теребить бородавку на шее. Я попыталась отвести взгляд, но ее глаза пристально изучали меня.
– Итак, тебя зовут Сацу-сан? – спросила она, продолжая рассматривать меня.
– Сацу – это я, – сказала сестра.
– Когда ты родилась?
Сацу продолжало казаться, что Госпожа Беспокойство обращается ко мне, поэтому я ответила за нее:
– Она родилась в год Быка.
Старуха протянула руки и дотронулась до меня. Причем сделала это очень странным образом – толкнула меня несколько раз пальцами в щеки, но по выражению ее лица я поняла – это доброжелательный жест.
– Эта девочка очень хорошенькая, не правда ли? Такие необычные глаза! К тому же она умна, это сразу видно. Вы только посмотрите на ее лоб!
Тут она повернулась к моей сестре и сказала:
– Так, хорошо. Год Быка, пятнадцать лет от роду, планета Венера, шесть, белый цвет… Подойди чуть ближе.
Сацу подошла. Госпожа Беспокойство принялась изучать ее лицо не только глазами, но и подушечками пальцев. Долгое время она под разными углами рассматривала нос и уши Сацу, несколько раз ущипнула ее за мочки, после чего дала понять, что с Сацу она закончила, и повернулась ко мне.
