Тот момент
Линда Грин
МИФ ПрозаРоманы МИФ. Один момент – целая жизнь
Казалось бы, все случайные встречи вполне могут стать началом истории, даже если не нашей…
10-летний Финн и 59-летняя Каз вот-вот впервые встретятся. Финн – умный и чувствительный мальчик, он хорошо учится, любит возиться с растениями, играет на укулеле, а еще он рыжий – в общем, у него нет ни единого шанса, чтобы его не дразнили одноклассники. Его настолько затравили, что он отказывается идти на выпускной экзамен средней школы. Это становится поводом для конфликта между родителями. Мама готова принять его решение, чтобы не травмировать, отец же отстаивает вариант с экзаменом, грозя матери разводом и лишением родительских прав.
Каз – женщина, которая всю жизнь посвятила уходу за братом с психическими отклонениями. От них отказались родители и система тоже (брата не признают инвалидом, ему порой приходится выходить на работу, и это всем идет во вред, он искренне страдает и переживает, что может кому-то навредить).
Финн и Каз не должны были встретиться. Но у судьбы другие планы. Когда Финн и его мама входят в кафе, где работает Каз, запускается цепочка событий. Они еще этого не знают, но вторая встреча навсегда изменит их жизни.
Для кого эта книга
Для читателей драм, психологических и сентиментальных романов с философским подтекстом.
На русском языке публикуется впервые.
Линда Грин
Тот момент
Linda Green
One moment
Все права защищены.
Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© Linda Green, 2019
Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLC
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022
* * *
Рохану.
И всем мальчикам, которые не боятся быть другими
До. 1. Финн
Меня зовут Финн – как Гекльберри, – и со мной все в порядке. Точно это знаю, потому что отец изо всех сил старался отыскать во мне хоть какой-то изъян, но я выдержал все проверки. Оказалось, что я просто странный, но для оценки странности тестов нет, а если и есть, отец о них не в курсе.
Фамилия моя Рук-Картер, и это тоже странно, потому что она двойная (аккуратный способ обозначить, что две разные зачем-то слепили вместе). Мама говорила, они с отцом так поступили, чтобы в моем имени была частичка и от нее, и от папы. Только теперь, когда родители разводятся и бьются, с кем же я останусь, понятия не имею, что станет с моей фамилией. Может, с понедельника по среду я буду Финн Рук, в четверг и пятницу – Финн Картер, а на выходных, когда меня делят между одним и другой, – Финн Рук-Картер.
Насчет боев за меня – нет, родители не сражаются буквально, как персонажи в «Звездных войнах», просто много ругаются и держат адвокатов, которые постоянно сочиняют друг другу послания, чтобы лишний раз позлить. В четвертом классе Джейден Мак-Гриви повадился слать мне обидные записки, так мама даже на него адвоката натравила. В итоге Джейдену пришлось сочинить еще одну записку, уже с извинениями, хотя точно знаю, ни в чем он не раскаивался.
Мама с папой рассказывают, что адвокаты обходятся им в кучу денег, и это весьма глупо, как по мне. Если нужно просто кого-то позлить, да наймите того же Джейдена, он за пачку мармеладок справится.
Лично я мармеладки не ем, потому что мы с мамой вегетарианцы. Ребятам в школе не понять, в чем проблема, ведь в сладостях не видно кусочков мертвых свиней или коров, из которых делают желатин, так что это просто еще один повод считать меня чудиком.
Я даже список составил, что во мне, на их взгляд, странного. На самом деле перечень куда длиннее, но раз уж повелось составлять топ-10 по каждому поводу и без, вот вам десять основных причин.
1. Не люблю футбол и не могу назвать по имени ни одного игрока.
2. Не ем мармелад.
3. У меня вьющиеся рыжие волосы, а не прямые короткие каштановые, как у нормальных людей.
4. У меня нет мобильного телефона.
5. Не играю в видеоигры.
6. В жизни не ходил в «Макдоналдс».
7. Люблю садоводство и восхищаюсь Аланом Титчмаршем.
8. Играю на укулеле.
9. Не люблю футбол (это настолько странно, что стоит упомянуть дважды).
10. У меня «пчелиный» рюкзак.
Что касается последнего пункта: это не значит, будто я ношу желто-черный рюкзак в виде пчелы. Таких я сменил целую кучу – мама каждый год покупала мне новый, но на десятый день рождения вручила серый с принтом из пчел. Заявила, что такой – более взрослый. Папа только глаза закатил, правда не в открытую (тогда они еще изображали дружную семью, особенно передо мной и особенно на дни рождения). На следующей неделе я пошел в школу, и дети опять подняли меня на смех, так что, пожалуй, отец был прав.
Неважно. Как по мне, если уж решил быть странным – будь им до конца, а не думай, якобы что-то нормальное в тебе все же осталось. Люди все равно найдут, что в тебе высмеять.
А когда по осени настанет время идти в среднюю школу, будет куда хуже. Родители и об этом много спорили. Отец заявил, что мне нельзя идти туда же, куда пойдут нынешние одноклассники: уж там меня просто «живьем сожрут». Он сказал это не при мне, просто я в очередной раз услышал их с мамой разговор.
Родители думали, что я сижу в спальне и занимаюсь на укулеле. Так и было, только мне приспичило в туалет, а они ссорились на кухне. Если уж хотите тайком поцапаться, не делайте этого на кухне – у нее ведь нет двери, и ума не приложу, как взрослые этого не замечают. Когда папа сказал про «сожрут живьем», у мамы как-то странно изменился голос. Поначалу я решил, что ее задела формулировка (все-таки как вегетарианка она вряд ли одобряла поедание кого-либо заживо). Но затем мама заметила: иногда кажется, что отец меня стыдится. Папа заявил, что нет, просто реально оценивает мои шансы вписаться в коллектив. «Вот почему я хотела бы перевести его на домашнее обучение», – ответила мама, а папа фыркнул и сказал, что мне нужна нормальная школа, а не уроки кулинарии за кухонным столом. Мама начала плакать, больше я ничего не разобрал, поэтому вернулся к себе и принялся играть на укулеле «Ты мое солнце».
Пару недель спустя в субботу утром меня свозили в другую, старомодную школу рядом с Илкли, где я сыграл на укулеле и пианино. Вскоре после этого мама с папой усадили меня и объяснили, что именно в это заведение я пойду в сентябре. Вернее, объяснял папа, а мама только старательно улыбалась и кивала, из чего я понял, что затея принадлежала именно ему. Мне наказали никому не говорить, куда иду, потому что не каждый может позволить себе такое заведение и не все поймут, в чем суть музыкального образования.
Я все же сказал Лотти, своей лучшей подруге – собственно, моей единственной подруге, – она погуглила и заявила: на самом деле родители развели такую таинственность, потому что школа частная, для богатеньких сынков влиятельных родителей. Лотти в таких вещах разбирается, ведь ее мама – лейбористка[1 - Лейбористы – члены Рабочей партии, одной из двух ведущих в Великобритании и наиболее влиятельной партии Социнтерна. Здесь и далее, если не указано иное, примечания переводчика.] и однажды сидела рядом с Джереми Корбином[2 - Британский политик, лидер Лейбористской партии и оппозиции с 2015 по 2020 год.] на полевой кухне для бездомных (в смысле, мама Лотти готовила суп, а Корбин просто посещал мероприятие. Я еще подумал: как-то неправильно с его стороны есть то, что вообще-то приготовили бездомным, но подруге высказывать свои сомнения не стал).
– Финн, не хочешь помочь мне готовить кексы? – зовет снизу мама.
Она верит, что кулинария – отличное совместное развлечение после школы. Честно говоря, после школы почти что угодно сойдет за отличное развлечение, и если иного способа отложить выполнение домашнего задания нет, то и такой сгодится.
Когда я спустился, она уже разложила ингредиенты на столе. Мы, как обычно, готовили кексы с абрикосами, апельсинами и отрубями. Еще одна моя странность. Если в школе устраивают благотворительные распродажи, наша выпечка разительно отличается от того, что приносят прочие дети. Рыже-коричневая, а не шоколадная, никакой глазури или посыпок. Наверное, поэтому никто никогда ее не берет. Иногда что-то покупает учительница – вероятно, из жалости, а иногда нам даже приходится увозить все обратно, чтобы не выкидывать.
– Ну что, снова будешь медовым монстром? – с улыбкой спрашивает мама, накидывая мне через голову фартук.
Временами она разговаривает со мной так, будто мне до сих пор девять. И пожалуй, сама этого не замечает.
– Ага, – с улыбкой отзываюсь я, и она вручает мне банку с медом.
Мы столько раз готовили эти кексы, что безо всякого рецепта помним порядок. Я отмеряю все ингредиенты, иначе мама набросает их на глаз, а мне это не нравится.
– Ну что, как сегодня в школе? – спрашивает мама, пока я сыплю муку в чашу.
– Нормально. – Как показал опыт, это лучший ответ. Если скажу, что отлично, она поймет, что я лгу. А так вроде я и не в восторге от учебы, зато меня не побили.
– Что вы сейчас читаете? – интересуется она, заправляя за ухо длинный рыжий локон.
– Ничего. Просто готовимся к экзамену по английскому.
– Как, все время?
– Да. Ну, кроме тех уроков, когда готовимся к экзамену по математике.
Мама качает головой и как-то странно поджимает губы. Она экзамены не одобряет. И даже сказала в начале года, что сдавать их необязательно, но я-то понимаю, что тогда снова останусь белой вороной, а я и так устал везде и во всем отличаться. Поэтому экзамены все же сдам.
Мама разрешает мне разбить яйца в чашку, что я и делаю, сопровождая каждое куриным квохтанием. Это всегда ее веселит, чего я, собственно, и добиваюсь. Она тоже начинает квохтать, размахивать руками на манер крыльев и пританцовывать по кухне. Мне так нравится, когда мама дурачится. Последнее время она делает это куда реже, чем прежде. Я тоже присоединяюсь к «цыплячьему танцу». Мы так смеемся, что не слышим, как папа открывает дверь. И вообще замечаем его, только когда он встает на пороге кухни, приподняв бровь и с полуулыбкой на лице.
– Привет, а что вы тут делаете? – интересуется отец, взъерошив мои волосы (все вечно норовят их взъерошить. Видимо, кучерявые волосы обладают какой-то особой притягательностью).
Папа смотрит на меня. Он всегда теперь смотрит строго на меня, даже если отчасти обращается и к маме тоже.
– Исполняем танец чокнутых куриц, – докладываю я.
– А что, есть какой-то особый повод?
– Да просто весело, – объясняю я.
Мы с мамой опять пускаемся в пляс. Папа выглядит немного сбитым с толку. Он никогда не пек вместе с нами, но всегда исправно поглощал наши кулинарные творения, брал мои кексы и печенья на работу, фотографировал, перед тем как съесть, а потом показывал мне снимки, приходя домой. Только вот не помню, когда в последний раз это было.
– Ясно. А домашнюю работу ты уже выполнил или сделаешь позже?
Мама прекращает танцевать и гневно смотрит на отца. Словно кто-то проткнул большой иглой наш пузырь счастья, и тот лопнул.
– Мы веселимся, Мартин. Если это по-прежнему дозволяется.
– Конечно.
– Именно. Так не порть все, пожалуйста, напоминая о домашней работе в ту же секунду, как переступил порог. Тебе словно не нравится, что Финн веселится без тебя.
И вот опять они говорят обо мне так, будто я не стою в той же самой комнате. Не знаю, правда ли я в такие минуты становлюсь для них невидимкой, или они верят, что во время родительских ссор я каким-то образом глохну.
– Ты же знаешь, что это не так.
