Конн Иггульден "Кости холмов. Империя серебра"

Джагун делился на десять арбанов, каждый с десятником во главе. Только десятники, по приказу Субудая, имели тяжелое вооружение. Остальные носили кожаные туники, поддетые под дээлы. Джучи знал, что Чингис предпочитал тяжелую конницу легкой, но воины Субудая, кажется, научились воевать с минимальными потерями. В бою они могли действовать проворнее и быстрее русских тяжеловесов, и к тому же монголы не ведали страха. Вместе со своим полководцем они жадно смотрели вниз и ждали, когда их заметят.

– Ты знаешь, что твой отец прислал гонца с приказом возвращаться домой? – спросил Субудай.

– Об этом все знают, – кивнул Джучи.

– Я намеревался идти дальше на север, но я слуга твоего отца. Он велит – я подчиняюсь. Тебе это понятно?

Джучи пристально посмотрел на своего командира, позабыв на время о русских витязях в долине.

– Понятно, – ответил он с бесстрастным видом.

Субудай тоже посмотрел на своего воспитанника довольным взглядом:

– Надеюсь, что это так, Джучи. За твоим отцом можно идти хоть на край земли. Хотелось бы услышать, что он скажет, когда увидит, как сильно ты возмужал.

Джучи едва справился с приступом гнева, на миг исказившим его лицо, но тотчас взял себя в руки и сделал глубокий вдох. Во многих отношениях Субудай заменил ему отца, но юноша не забывал и о том, что этот человек – преданный слуга хана. Достаточно одного слова Чингиса – и Субудай убьет его собственными руками. Глядя на Субудая, Джучи подумал, что, наверное, в его сердце останется немного места для сожалений, но слишком мало для того, чтобы сохранить юноше жизнь.

– Отцу понадобятся преданные люди, Субудай, – произнес Джучи. – Он не позвал бы нас, чтобы строить или отдыхать. Снова отыщет новые земли для разорения. Он как волк – вечно голоден и будет насыщать брюхо, пока не лопнет.

Нелестные слова в адрес хана заставили Субудая сердито нахмурить брови. За три года походов он ни разу не слышал, чтобы Джучи говорил об отце с любовью и теплотой. Правда, в его словах время от времени звучала тоска, но и та проявлялась все меньше с течением лет. Покинув дом мальчиком, Джучи вернется к отцу мужчиной. В этом Субудай давно перестал сомневаться. Несмотря на свою несдержанность, в бою Джучи действовал хладнокровно, и солдаты глядели на него с уважением.

– У меня есть еще один вопрос для тебя, Джучи, – сказал Субудай.

– У тебя всегда есть вопрос наготове, командир, – усмехнулся Джучи.

– Мы водили этих железных витязей за собой многие мили, чтобы измотать их лошадей. Перехватывали и допрашивали их разведчиков. И все же я так и не узнал, что за Иерусалим они ищут и кто такой этот белый Христос. – Субудай пожал плечами. – Может быть, настанет день, когда я с ним сражусь, но мир велик, а я не могу разорваться на части.

Говоря с Джучи, Субудай не отрывал глаз от вооруженных всадников в долине и длинного обоза позади них.

– Так вот мой вопрос, Джучи. Эти всадники для меня ничего не значат. Твой отец велел мне возвращаться, и я готов отправиться в путь прямо сейчас, пока на летних пастбищах довольно корма для лошадей. Тогда что мы тут делаем? Ждем, когда враг вызовет нас на бой?

– Отец назвал бы это именно так. Он сказал бы, что для мужчины нет ничего лучше, чем провести жизнь, воюя с врагами. А еще он, наверное, сказал бы, что тебе нравится это занятие, командир, и это единственная причина, по которой ты это делаешь, – ответил Джучи с холодным блеском в глазах.

Субудай ничуть не смутился.

– Может, он так и сказал бы. Только ты прячешься за его словами. Зачем мы здесь, Джучи? Их тяжеловесные кони нам не нужны даже на мясо. Зачем мне рисковать жизнью своих воинов только ради того, чтобы разгромить эту колонну?

– Если не ради этого, тогда не знаю, – нервно пожал плечами Джучи.

– Ради тебя, Джучи, – серьезно ответил Субудай. – Когда ты вернешься к отцу, тебе будут известны все виды боя в любое время года. Вместе с тобой мы брали большие и малые города, прошли через пустыни и дремучие, непроходимые леса. Чингис не найдет в тебе слабости. – Глядя в окаменевшее лицо Джучи, Субудай улыбнулся. – Я буду испытывать гордость, когда люди скажут, что ты постигал военную науку под началом Субудая Храброго.

Джучи не мог не ухмыльнуться, услышав прозвище Субудая от него самого. В военных лагерях не было секретов.

– Ну вот, – буркнул Субудай, указывая вдаль на дозорного, мчавшегося в начало колонны. – Командир, ведущий наших врагов, впереди. Большой храбрец.

Джучи представил внезапный страх, который смешает ряды неприятелей, как только они посмотрят в сторону холмов и увидят монголов. Субудай лишь тихонько посмеивался, когда от колонны отделилась большая группа всадников и начала двигаться вверх по склону холма, держа копья наизготове. Когда же пространство, разделявшее оба войска, достаточно сузилось, Субудай дерзко обнажил зубы. Русские выступали, самонадеянно поднимаясь по холму, и он страстно желал преподнести им урок.

– Джучи, где твоя пайцза? Покажи мне.

Джучи протянул руку за спину, где на седле висели колчан и лук. Подняв сумку из грубой кожи, юноша вынул оттуда дощечку из чистого золота с печатью в виде волчьей головы на ней. Вещица весила около двадцати унций и была тяжела, но невелика по размерам, чтобы удобно было держать в руке.

Субудай не обращал внимания на всадников, упрямо скачущих вверх по склону, чтобы встретиться с перворожденным сыном самого Чингиса.

– Твоя пайцза, Джучи, дает тебе право командовать тысячей под моим началом. Пайцза сотника из простого серебра, такая как эта. – Субудай протянул дощечку из светлого металла, чуть больше той, что была у Джучи. – Разница в том, что серебряную пайцзу дают командиру, которого выбрали начальники арбанов.

– Знаю, – ответил Джучи.

Субудай бросил взгляд на русских всадников. Они подступали все ближе.

– Десятники этого джагуна просили, чтобы в бой их вел ты, Джучи. Я тут ни при чем.

Субудай протянул серебряную пайцзу, и Джучи с радостью принял ее, отдав золотую дощечку военачальнику. Выражение лица Субудая было торжественным, нарочито сдержанным, хотя глаза горели ярким огнем.

– Когда вернешься к отцу, Джучи, ты будешь знать все звания и должности, – продолжил он. Затем сделал несколько уверенных взмахов рукой. – Правое крыло. Левое крыло. Центр.

Субудай направил взгляд поверх голов русских витязей, чьи кони легким галопом старательно взбирались по склону. Как только на дальнем утесе блеснула яркая точка, он уверенно кивнул:

– Пора. Ты знаешь, что делать, Джучи. Командуй.

Субудай молча похлопал юношу по плечу и скрылся за гребнем холма, оставив джагун под командой только одного военачальника.

Чувствуя на своей спине взгляды сотни воинов, Джучи постарался не выдать овладевшего им приятного возбуждения. Командиры арбанов избирались воинами. Затем десятники выбирали одного командира, за которым вся сотня шла на войну. Быть избранным таким образом означало удостоиться большой чести. Внутренний голос шептал Джучи, что все эти люди чтят только его отца, но, отмахнувшись от этих мыслей, юноша отбросил сомнения. Он заслужил это право. Вера в себя придала ему сил.

– Готовь луки! – скомандовал Джучи, и монгольские всадники разомкнули строй, оставив больше свободного места для удобства стрельбы.

Чтобы снять напряжение, Джучи крепче взялся за поводья. Он обернулся через плечо, но Субудай на самом деле исчез из виду, оставив его одного. Воины не сводили с Джучи глаз, и он принял невозмутимое выражение лица, зная, что они надолго запомнят его бесстрашие. Готовые к бою луки поднялись в ожидании сигнала, и Джучи вытянул вверх сжатую в кулак руку, чувствуя, как в груди сильно забилось сердце.

Когда противник оказался на расстоянии четырехсот шагов, рука Джучи опустилась, и воздух рассекли стрелы. Было слишком далеко, и те из них, что долетели до русских, ударились о щиты и упали наземь. Приподнятые и выставленные вперед, длинные щиты русских всадников служили им надежной защитой, закрывая тела воинов почти целиком. Монгольские стрелы вновь взмыли в воздух, но и вторая атака не дала результата. Русские не потеряли ни одного воина.

Мощные лошади русских скакали не слишком быстро, но расстояние между противниками сокращалось. Джучи наблюдал. Когда между ними осталось двести шагов, он вновь поднял руку, и монгольские луки снова были готовы пустить стрелы. Но Джучи не знал, пробьют ли стрелы вражеские доспехи с этого расстояния.

– Стреляйте так, как будто впервые взяли лук в руки! – закричал он.

Его люди ухмыльнулись, но выполнили приказ. Джучи невольно поморщился, видя, как стрелы пролетели точно над головами врагов, словно пущенные напуганными новичками. Совсем немногие стрелы попали в цель, повалив на землю лишь нескольких всадников и лошадей. Неприятель подступал ближе. Уже слышался гул атаки и было видно, как передние шеренги опустили длинные копья в предвосхищении битвы.

Джучи переживал, но внезапная злоба пересилила страх. Теперь хотелось только обнажить меч и направить своего скакуна на врага. Отчаянно покачав головой, Джучи, однако, отдал совсем другой приказ.

– Всем отступать и укрыться за гребнем холма! – прокричал он.

Джучи потянул за поводья, и конь помчался назад. Выкрикивая что-то бессвязное, монголы беспорядочно последовали за командиром. Джучи услышал, как за спиной раздались глухие возгласы ликования, и желчь подступила к горлу. То ли от страха, то ли от гнева – юноша не знал.

Илья Мажаин сморгнул пот, мешавший глазам видеть позорное отступление монголов. Как и тысячу раз прежде, он ослабил поводья и положил руку на грудь, обратившись с молитвой к святой Софии, чтобы та даровала победу над врагами веры. Под кольчугой к груди прижималось самое ценное – золотой крест-мощевик с крошечным кусочком косточки пальца святой. Новгородские монахи уверяли Илью, что он будет жить, пока с ним крест, и Илья верил, что неуязвим. Покинув вместе с товарищами город святой Софии, он отправился на восток, где долго служил великому князю и даже намеревался идти в Иерусалим, чтобы защищать город от иноверцев. Но набеги монголов нарушили его планы.

– Отдай их мне, Господи, и я сокрушу их кости, уничтожу их поганые идолища, – тихонько молил Илья, подавшись вперед в седле и сгорая от желания сойтись с отступавшим врагом лицом к лицу.

Монголы бешено мчались вниз по дальнему склону, но лошади русских были сильны, и расстояние между противниками неуклонно сокращалось. Илья чувствовал настроение своих витязей, которые ехали рядом, выкрикивали ругательства и громко подбадривали друг друга. Они теряли товарищей в ночных перестрелках. Разведчики бесследно исчезали, или, того хуже, их тела находили позже с такими увечьями, от которых выворачивало желудок. За последний год Илья повидал столько сожженных городов, сколько не видел за всю прежнюю жизнь, и черный дым пепелищ отчаянно взывал к отмщению. Но монголы всегда исчезали раньше, чем он приходил на помощь. Теперь он гнал своего жеребца вперед, несмотря на то что утомленное подъемом животное уже начинало терять силы, хрипело и фыркало белой пеной, сгустки которой прибивало ветром к груди седока.

– Вперед, братья! – кричал Илья.

Он верил, что в этих местах поганые больше никому не причинят зла. Монголы осквернили все, что ему было дорого, – от улиц родного города до величественной простоты храма благословенной святой.

А впереди монголы беспорядочно отступали, едва различимые в облаке поднятой пыли. Илья отдал приказ выстроиться в плотную колонну из пятидесяти шеренг по двадцать человек в каждой. Витязи привязали поводья к луке седла и, управляя лошадьми только ногами, прикрываясь щитом и с копьями наперевес, наклонились вперед через шеи лошадей. Воистину это было великое воинство и оно было готово дать бой!

Путь отступавших монголов лежал мимо невысокого холма, поросшего старыми липами. Когда русские подошли ближе к древнему лесу, Илья заметил, как в зеленоватой дымке что-то зашевелилось. Он едва успел раскрыть рот, чтобы предостеречь остальных, как воздух наполнился свистом сотен стрел. Но даже тогда Илья ни секунды не колебался. Он велел держать строй. Он еще верил, что сквозь засаду можно прорваться.

Внезапно слева, громко заржав, повалилась подбитая лошадь. Повредив русскому военачальнику левую ногу, она чуть не выбила его из седла. Илья взвыл от боли и только изрек проклятие, видя, как вместе с лошадью рухнуло на землю бездыханное тело всадника. Град стрел беспрестанно обрушивался на русских ратников, и Илья с ужасом смотрел на то, как один за другим они валятся под копыта коней. Стрелы проходили сквозь кольца кольчуги, словно сквозь полотно, выбивая кровавые брызги. С яростным криком Илья бил ногами своего измотанного жеребца, понуждая того двигаться вперед. Но вот монгольская конница развернулась и, ведомая в бой своим командиром, начала наступление. Монголы действовали синхронно и быстро. Их приземистые лошадки резво неслись вперед, тогда как седоки ни на секунду не прекращали стрелять из луков. Илья почувствовал острую боль: стрела пронзила ему плечо. Но едва он успел опомниться, как два войска сошлись, и он собрался с силами. Он ударил копьем в грудь врага, но из-за слабости в плече оно выпало из руки так быстро и резко, что Илье на миг показалось, будто он сломал себе пальцы. Онемевшей, почти бесчувственной рукой Илья обнажил меч. Но вокруг с трудом можно было что-нибудь разглядеть. С земли поднялась густая красноватая пыль, и в этой пыли монголы, точно дьяволы, сновали повсюду, хладнокровно стреляя из лука по рядам неприятеля.

Илья прикрылся щитом, но от удара угодившей в щит стрелы его повело назад. Правая нога выскочила из стремени, и Илья зашатался, полностью потеряв равновесие. Не успел он выпрямиться, как другая стрела пронзила ему бедро. Крича от боли, Илья поднял меч и направил коня прямо на лучника.

Монгол этого ждал. Илья заметил лишь бесстрастное выражение его лица и то, что ростом тот был совсем как безбородый отрок. Илья ударил, но монгол проскользнул под мечом, выбив мощным толчком русского из седла. Ошеломленный, Илья грохнулся на землю.

Переносье шлема смялось, разбив Илье несколько передних зубов. Ослепленный слезами, он все же поднялся с земли и сплюнул кровь вместе с обломками разбитых зубов. Левая нога подогнулась, и он снова беспомощно опустился, тщетно пытаясь отыскать меч, который выронил во время падения.

Меч лежал почти рядом на пыльной земле, но, когда Илья наконец заметил его, было поздно. Позади послышался топот копыт. В последний момент Илья нащупал свой золотой оберег и едва успел произнести несколько слов молитвы, как монгольский клинок рассек ему шею. Он так и не увидел кровавой расправы над остатками своего войска – слишком неповоротливого и медлительного, чтобы противостоять воинам Субудая, полководца великого хана.

Отдав приказ десятку своих людей прочесать местность и доложить о передвижениях главной колонны русских, Джучи спешился, чтобы осмотреть убитых. Кольчуги русских не спасли им жизнь. Многие из распластанных на земле тел были буквально утыканы стрелами. Невредимы остались лишь шлемы. Джучи не нашел ни одного с пробитой головой. Подняв шлем, он потер его пальцем в том месте, где на металле осталась только блестящая царапина от удара стрелы. Вещь была сделана на славу.

«Нападение из засады удалось. Все прошло так, как и планировал Субудай», – спокойно подумал Джучи. Полководец будто читал мысли врагов. Джучи глубоко вдохнул, силясь справиться с дрожью, которая овладевала им после каждого боя. Нехорошо, если другие заметят его волнение. Он не знал, что сейчас воины смотрят на него, широко шагающего со сжатыми кулаками, и видят в нем лишь человека, неудовлетворенного достигнутым результатом и все еще жаждущего кровопролития.

В засаде стояли еще три джагуна. Они всю ночь провели в лесу, и теперь их командиры выехали из-за деревьев. После нескольких лет, проведенных в войске Субудая, Джучи знал этих воинов, как своих братьев, – так наказал ему когда-то Чингис. Двое из них – Мехали и Алтан – были крепко сложены, отличались преданностью, но им не хватало воображения. Джучи кивнул им обоим, как только они вывели лошадей на усеянное трупами поле. Третьим сотником был Кара – мускулистый коротышка с лицом, отмеченным шрамом от старой раны. Несмотря на уважительное обращение, Джучи чувствовал неприязнь Кары, причин которой не мог объяснить. Возможно, суровый воин злился на него из-за его отца. Продвижение Джучи у многих вызывало подозрения. Субудай открыто посвящал его во все свои замыслы и учил всем военным хитростям, как когда-то Чингис учил простого юношу-урянхайца, сделав его впоследствии своим полководцем. Субудай смотрел в будущее, тогда как другие, подобно Каре, видели в Джучи только избалованного ханыча, продвигаемого не за боевые заслуги.

Пока Кара подъезжал ближе, хмыкая при виде трупов, Джучи понял, что теперь он с ним на равных. Джучи принял серебро перед боем и до сих пор испытывал благодарность за оказанную ему честь и доверие жизни ста человек. И вместе с тем это означало, что Кара по крайней мере некоторое время не станет осторожничать в присутствии ханского сына. Джучи хватило одного взгляда, чтобы понять, что коротышка уже об этом подумал.

– Чего мы теперь ждем? – вдруг крикнул Кара. – Субудай будет биться, а мы любоваться травкой и сидеть без дела?

Джучи не понравились его слова, однако он отвечал вежливо, словно Кара просто поприветствовал его. Если бы командиром был коротышка, то он немедленно повел бы воинов к Субудаю. И вдруг Джучи интуитивно сообразил, что Кара по-прежнему ждет от него приказаний, несмотря на его понижение в чине. Джучи заметил, что Мехали и Алтан тоже наблюдают за ним. Возможно, они делали это просто в силу привычки, но тут у него появилась идея, и он решил воспользоваться моментом.

– Видишь, какие у них доспехи, Кара? – спросил он. – Одна часть свисает со шлема, закрывая все лицо, кроме глаз. Другая часть кольчуги идет до самых колен.

– Кольчуга не защитила их от наших стрел, – возразил Кара, пожимая плечами. – Спешившись, они так медлительны, что становятся легкой мишенью. Думаю, для нас такая вещь бесполезна.

Видя, что Кара сконфужен, Джучи осклабился от удовольствия:

– Еще как полезна, Кара!

Субудай стоял высоко на холмах, окружавших долину. Его лошадь фыркала рядом, пробуя на вкус опавшие сосновые иголки. Чуть поодаль почти пять тысяч воинов отдыхали в полной боевой готовности. Темник дожидался возвращения разведчиков. Двести человек отправились во все концы, и теперь только оставалось получить их донесения, чтобы составить картину местности на многие мили вокруг.

Субудай не сомневался, что организованная Джучи засада принесет успех. Войско противника уменьшилось на целую тысячу, но все же оставалось еще слишком большим. Колонна витязей медленно продвигалась по речной долине в надежде, что ударный отряд вернется с победой. Русские не захватили с собой лучников, и это стало их роковой ошибкой. Но эти воины были такими огромными и сильными, что Субудай не мог рисковать, атакуя в лоб. Он собственными глазами видел, как эти богатыри, даже пораженные стрелой, продолжали бой, унося жизни двух, а то и трех его людей. Это были воины огромной отваги. Однако одного этого мало. Храбрецы идут вперед, когда их атакуют, и Субудай строил планы, исходя из этой закономерности. Он был убежден, что любое войско можно разбить наголову, если навязать свои условия. Но к его войску это, естественно, не относилось.

Двое разведчиков наконец примчались с донесением о последней позиции русских. Субудай велел им спешиться и начертить все палочкой на земле, дабы не возникло недопонимания.

– Сколько они выставили дозорных? – спросил он.

Чертящий схему монгол ответил без промедления:

– Десять сзади, командир, на большом расстоянии. По двадцать спереди и на флангах.

Субудай кивнул. Теперь он знал достаточно, чтобы начать сражение.

– Дозорных убрать, особенно тех, которые в тылу колонны. Снимите их, когда солнце встанет в зенит, и чтоб ни один не остался в живых. Я выступаю, как только увижу сигнал, что дозорные убиты. Знак подадите флагом. Повторить приказ.

Воин быстро повторил все слово в слово, как его научили. На войне Субудай не прощал недоразумений. Несмотря на умелое использование сигнальных флажков на дальних расстояниях, ему еще приходилось полагаться на рассвет, полдень и закат как на единственные временны?е ориентиры. Субудай задумчиво посмотрел вверх, сквозь ветви деревьев, – солнце скоро должно было достигнуть зенита. Ждать оставалось недолго, и он вновь ощутил, как засосало под ложечкой, что обычно бывало с ним перед битвой. Субудай сказал Джучи, что начинает бой лишь ради того, чтобы дать тому очередной урок. Так оно и было. Однако он не открыл Джучи всей правды. Субудай утаил, что в обозе русских имелись перевозные кузни. А поскольку кузнецы были ценнее всех прочих ремесленников, донесения о дымящих на ходу железных повозках очень заинтересовали монгольского военачальника.

Субудай молча улыбнулся, сияя от нараставшего возбуждения. Как и Чингис, он не любил завоевывать города. Этим просто приходилось заниматься, потому что, как говорится, не передавив пчел, не отведать и меду. Субудай жаждал сражений, каждое из которых либо служило лишним доказательством его мастерства, либо позволяло совершенствоваться в военном искусстве. Наивысшее наслаждение ему доставляло угадывать мысли противника, а затем рушить его планы и наносить полное поражение. Субудай не знал, зачем эти русские витязи зашли так далеко от родной земли. Да и какое это имело значение. Чингис не позволил бы вооруженным людям ходить по его земле – а ему принадлежал весь мир.

Носком сапога Субудай затер нарисованный на земле план, а затем повернулся ко второму разведчику, который все это время смиренно ждал, когда ему уделят внимание.

– Отправляйся к Джучи да узнай, что его задержало, – велел Субудай. – В этом бою он должен выступать на правом фланге.

– Слушаюсь, господин, – ответил разведчик.

Он поклонился, вскочил на коня и стремглав понесся вниз, петляя между деревьями. Прищурившись, Субудай взглянул через ветки на солнце. Битва начнется уже совсем скоро.

Под топот копыт и лязг оружия десятитысячного войска Андрей Мажаин то и дело оборачивался и глядел на гребень холма, за которым исчез его младший брат Илья. Куда же тот делся? И хотя Илья превосходил старшего брата и статью, и верой, для Андрея он по-прежнему оставался Илюшей. Андрей тяжело покачал головой. Он обещал матери, что будет присматривать за ним. Андрей был уверен, что брат настигнет врагов. Теперь, когда в этих местах показались монголы, остановить движение колонны Андрей не решался. Разведчики, посланные им во все концы, тоже как будто исчезли. Он снова посмотрел назад, силясь разглядеть вдали стяги тысячного отряда своего брата.

Впереди долина сужалась. Склоны холмов покрывала густая зеленая трава, и вся природа была наполнена красотой и покоем. Андрей полюбил эти места, но теперь думал о них все меньше, не сводя глаз с горизонта. Мажаин полушепотом обратился к Пресвятой Богородице, когда впереди внезапно появились монголы. Их войско прошло через перевал и теперь двигалось навстречу русским.

Стало быть, разведчики погибли, и опасения Андрея подтвердились. Он выругался, но не смог удержаться, чтобы еще раз не бросить взгляд назад в надежде увидеть Илью. В тот же миг сзади послышались крики, и Андрею уже пришлось полностью развернуться и излить новые ругательства. Темная лавина всадников неожиданно начала стремительную атаку на тылы русского войска. Мажаин не мог понять, каким образом монголам удалось незаметно обойти его. Мысль о том, что враги передвигаются по холмам, точно горные духи, казалась просто невероятной.

Андрей верил, что его войско способно сокрушить монголов в бою. Ратники уже отцепили щиты и приготовились к битве, ожидая только его приказа. Андрей, старший сын знатного новгородского боярина, возглавил войско, поскольку именно его отец дал денег на вооружение, стараясь заслужить благосклонность одного из крупных монастырей, которые начали приобретать на Руси большое влияние.

Мажаин знал, что не может начать сражение, оставив незащищенным обоз. Ничто так не ослабляет войско, как ведение боя на два фронта одновременно. Поэтому сначала Андрей приказал трем командирам сотен прикрыть тылы. Заметив краем глаза движение на дальнем холме, он успокоился и улыбнулся. Вдали, из-за гребня холма, возвращались тяжеловесные кони. Над ними развевались на ветру русские стяги. Оценив расстояние, Андрей принял решение и подозвал гонца:

– Скачи к моему брату и скажи, чтобы шел защищать тыл. Он должен помешать монголам вступить в бой.

Юноша поскакал налегке – без доспехов и без оружия. А Мажаин наконец повернулся вперед. Он был уверен в своей победе. Прикрытый с тыла, он мог схватиться с несущимся навстречу врагом и не сомневался, что сокрушит монголов, раздавит их, словно железный кулак.

– Встать в строй! – прокричал он, направляя копье на врага. – С Богом! Вперед!

Гонец скакал во весь опор по пыльной земле. Сейчас, когда русских атаковали с двух сторон, скорость имела решающее значение. Пригнувшись как можно ниже, он прижался к лошади. Теперь их головы поднимались и опускались почти вровень. Гонец был молод и полон энергии и уже почти домчался до отряда Ильи Мажаина, когда попытался остановить лошадь, не веря своим глазам. Из-за вершины холма выехало всего четыре сотни всадников, и все они словно прошли через ад. Многие из них были запачканы бурыми пятнами крови, да и в седле они держались как-то странно.

И вдруг юноша понял, в чем дело. Он в панике потянул за поводья, но было уже поздно. Стрела сразила его точно в грудь. Тело безвольно повисло на поводьях, и лошадь понесла.

Скача вниз по склону, ни Джучи, ни его воины даже не взглянули на распростертое на земле тело. Им понадобилось много времени, чтобы стянуть кольчуги с убитых, но хитрость дала результат. Монголов никто не остановил, и ничего не подозревавшие русские оказались атакованы с трех сторон. Как только спуск завершился, Джучи ударил пятками лошадь и вынул огромное копье из кожаной чашки. Копье было тяжелым и громоздким, а потому пришлось постараться, чтобы удержать его прямо и ровно на полном скаку.

Андрей быстро мчался вперед, сосредоточив всю свою мощь на кончике боевого копья. Он видел, как содрогнулись его воины при первой атаке монгольских лучников, пустивших в воздух тучу смертоносных стрел. Противник наступал стремительно, но и колонну на такой скорости уже невозможно было ни остановить, ни развернуть. Лязг щитов и топот копыт оглушали, и все же Андрей услышал раздавшиеся за спиной крики, голова мгновенно прояснилась. Он точно очнулся, но лишь для того, чтобы с ужасом обнаружить, что родной брат Илья атакует с фланга главные силы русского войска.