Барон по призванию. Путь дворянина
Владислав Игоревич Миронов
Антаэль – мир людей, которым покровительствует святая Мидра и которых хочет сожрать червь Фердербен. Это мир, где магия представлена в виде предметов, случайным образом ставших волшебными артефактами. Один из таких артефактов – шкатулка, дублирующая что угодно. По воле судьбы Ренфилд Быстроногий ворует диковину, что вызывает гнев истинного ее владельца – принца Тэдэрика.
Весь остров охвачен войной, которая длится почти шестнадцать лет. Барон Рейнер Северин, опытный воин в годах, отозван в столицу королевства Кронфест. Он прибывает на аудиенцию с принцем, но тут же становится жертвой дворцовых интриг и вынужден бежать. В самом начале нелегкого пути барону встречается вор Ренфилд Быстроногий, тоже оказавшийся в немилости у принца. Вдвоем они – неустрашимый боец и трусоватый парнишка – бегут прочь. Напарникам предстоит добраться до безопасного места, но по пятам за ними движется кое-что похуже, чем королевские агенты.
Владислав Миронов
Барон по призванию. Путь дворянина
С благодарностью моим родителям, Игорю и Виктории, и жене Ниночке как свидетельство того, что я достиг своей мечты.
Из рукописи «Современная религия, или История происхождения Матерь-Древа», 243 г. эры Льва
Очень часто, кроме гансовского ветвизма, разумеется, единственно правильного и принятого в крупнейшем из пяти королевств острова Гроссгриндия, встречаются и другие ответвления. Такие, как джисфридский ветвизм или фоерский ветвизм, а также много других, менее известных, главенствующих в отдельных регионах. Однако у всех у них общий тезис: мир наш, Антаэль, появился из семени из тьмы небес, со временем превратившись в прекрасное Матерь-Древо, богиню Мидру святую. Мидра породила из корней своих землю да камни, ставшие опорой для всего живого, листву да цветы, явившие моря и реки из росы своей, и тварей из бутонов своих, как и человека. Либо, по проповеди святого Джисфрида, Антаэль вырос из желудя, что в Саду божеств, а получившееся дерево присыпали землей и залили водой Садовые божества.
Любой разумеющий человек понимает: гансовский ветвизм гораздо ближе к истине, потому как никто никогда не видел опоры – травы или мраморных плит – на коей лежит Матерь-Древо по замыслу джисфридского ветвизма. Но это далеко не единственная причина, по которой джисы считаются еретиками. Возникает вопрос, почему так называемые Садовые боги не заботятся далее о Древе, кое сами взрастили, и об обитателях его? Разве вы сажаете своих овец в загон к гончим хаундам? А теперь обратите взор на бесконечные войны и катаклизмы. Только за двести тридцать первый год вулкан Тофий просыпался дважды, постоянные наводнения на востоке Гроссгриндии способствовали перебоям поставки рыбы, горел лес Биркенталь, и не перечесть всех бед. Разве боги не заметили бы людское горе и не пришли бы на помощь?
В подобных вопросах и зарождается недоверие к учению джисфридского ветвизма, равно как и фоерского. Зачастую жрецы последнего кричат, что конец света уже начался, а угли из костра Садовых божеств падают в листву Матерь-Древа.
Осмелюсь упомянуть, что всеми нами любимый король Бруно Манаэль начал «Стальное движение» на север Гроссгриндии, вдохновленный идеей одиночества человека в мире, вытекающей как раз из учения гансовского ветвизма. По его разумению, не стоит полагаться на несуществующих богов и пора брать ситуацию в свои руки. К несчастью, многие королевства поддерживают джисфридский или фоерский ветвизм. Например, Брэйтфельдерское королевство отказалось войти в «Общество вассалов Фестунга», в результате чего благородный и мудрый король Бруно был вынужден начать священный поход, названный «Стальным движением». Поход, стремящийся объединить всю Гроссгриндию под единым знаменем и сосредоточиться на преодолении внутренних бед и катаклизмов.
Вендель Виг,
историк и советник короля Бруно Манаэля из Фестунга
Глава 1
Род Манаэлей пришел к власти в сто пятьдесят втором году эры Льва. Первым представителем сего рода был Эрнест Манаэль Первопроходец, который самопровозгласил себя правителем Кронфеста после свержения короля Валандиса Нерка VII. Из этого следует, что род Манаэлей – один из самых долговечных из всех, кому удалось удержаться на троне. У нынешнего правителя, Сиджи Манаэля из Кронфеста, есть только один сын и наследник – Тэдэрик Манаэль.
Карл Летописец, 252 г. эры Льва
Утро выдалось холодным, и барон Рейнер Северин уже довольно давно не мог заставить себя вылезти из постели. Служанка трижды приходила и предлагала помочь своему господину одеться, но тот отправлял ее прочь, не находя сил подняться с перины. Бедная девушка, наверное, думала, что в чем-то провинилась, и именно из-за нее барон не соизволит просыпаться. Северин слышал, как она топчется за дверью и не решается войти в четвертый раз. Ему было немного стыдно перед ней. Многие дворяне подняли бы барона на смех за подобные мысли, ведь он – господин, и по его приказу все поместье должно просыпаться вечером, а ложиться ранним утром, а тут невиданное дело – барону жаль напрасных стараний служанки из-за его любви лежать по утрам в постели!
Не важно. Ему плевать, что бы они ни сказали. Придворная жизнь вообще утомляла Рейнера сама по себе. Бесконечные балы, церемонии и собрания не имели смысла, лишь ублажали животы и чресла знати. Не для этого он жил на свете. Барон из рода Северинов родился в семье воина, воином и вырос: прирожденным лидером, ведущим за собой людей, сокрушающим шеренги врагов одну за другой! Помнится, в своей последней битве он возглавлял Армию Топора под знаменами короля Сиджи Манаэля. То была настоящая битва, воистину жаркая и славная! Однако после нее король решил, что мудрость барона больше понадобится в тылу, нежели на поле брани, и отправил Северина разрабатывать стратегию, а два месяца назад Рейнера так и вообще отправили домой, в поместье Кляйн-Хохмауэр. На этом военные похождения дворянина закончились, и за минувшие с последней битвы пять лет он заметно измельчал духом. Нет, старый вояка не прекращал ежедневные тренировки, поэтому навыков владения мечом не утратил, но разве может детская забава сравниться с пылом сражения? Как давно не билось сердце, не вскипала кровь, да так, чтобы по-настоящему, по-старому! Слишком давно…
Мысли Рейнера прервал очередной скрип двери. Барон ожидал увидеть на пороге все ту же служанку, но в спальню бодрым шагом вошла домоправительница Эльвира. Это была крепкая грудастая баба с круглым и красным от природы лицом. Голову прикрывал платок, завязанный на затылке, на груди красовался широкий белый фартук, а в больших грубых руках она держала охапку дров. Эльвира резво закинула ветки и поленья в камин, забросила лучину и ястребом глянула на своего господина. Северин, хоть и был уже человеком в возрасте, прошедшим немало битв и не раз смотревшим в глаза смерти, мгновенно захотел спрятаться под одеялом.
– Господин барон! – сказала домоправительница учтиво, но достаточно громко, чтобы услышала служанка в коридоре, и достаточно требовательно, чтобы услышал лорд. – Солнце давно освещает флюгеры Хохмауэра! Пора браться за работу!
Тепло камина постепенно наполнило комнату, и барон почувствовал, что теперь выбраться из кровати будет значительно легче. Он отбросил одеяло, сел и ответил:
– Правдивы твои слова, Эльвира! Хватит лежать!
Эльвира тут же подала господину льняную рубаху, темно-красный камзол, пояс, льняные штаны и высокие сапоги. Все вместе представляло собой ежедневный наряд барона: не слишком броский и вычурный, но зато удобный, не стесняющий движений.
Рейнер не любил, чтобы слуги помогали ему одеваться, так же как не любил этого его отец Адлер. «Когда стану достаточно старым, чтобы мочиться в штаны, тогда и будете на меня штаны натягивать!» – говорил Северин-старший, земля ему пухом. Теперь эту фразу произносил Рейнер. Все, что он знал, все, что умел и почти все, о чем думал, было кровным наследием его отца. Адлер сам научил сына владеть мечом, ездить на лошади, читать, писать и разбираться в людях. Старший барон никогда не нанимал учителей или прославленных мастеров фехтования для маленького Рея, всегда сам занимался его воспитанием. Иногда даже слишком упорно.
Лорд Северин стянул с себя ночную рубаху, открывая утреннему солнцу шрамы от мечей и топоров, разбросанные по всему телу. Длинные и короткие, рваные и резные, глубокие рубцы и просто царапины. Все вместе складывалось в летопись огромного количества битв, оставленных за плечами.
Выйдя из спальни, барон спустился на первый этаж. Он всегда любил поместье Кляйн-Хохмауэр за уют и приветливость. Стены в столовой украшали яркие натюрморты, по углам стояли мраморные статуи мужчин и женщин с подносами или дичью в руках. Большой камин имитировал симметричный замок с двумя башнями-подсвечниками по краям, а в воротах его плясал огонь. В середине залы располагался стол с золотой каймой, скрывающейся под белоснежной скатертью. На серебряной посуде хозяина ждал сочный кусок свинины с овощами, а рядом – столовые приборы. Так требовал барон. Он не любил украшать стол яствами, к которым даже не притронется, тем более что завтракал в одиночестве. Ни жены, ни детей у него не было. То есть были когда-то, но очень давно.
В главной зале висел портрет счастливого семейства. У стоящего в левой половине полотна мужчины были острые скулы и вытянутый, мужественный подбородок, черные как смоль волосы, закрученные вверх усы и прямой нос. Рядом с главой семьи на стуле сидела красивая женщина с белым лицом и мягкими руками. Ее длинные светлые волосы дышали красотой и здоровьем, а большие голубые глаза и загадочная милая улыбка озаряли все вокруг спокойствием и нежностью. На переднем плане стоял мальчик лет семи с голубыми, как у матери, глазами и отцовскими чертами лица. Парнишка излучал уверенность и удаль.
Рейнеру Северину было шестнадцать, когда отец решил женить его и, договорившись со своим старым другом, отправил сына под венец с четырнадцатилетней Бертой Витэ из Апфельгарта. Жених и невеста, как говаривали слуги, впервые встретились чуть ли не на собственной свадьбе, но Рейнер об этом не жалел: как только он увидел красавицу Берту, голову вскружила любовь, а душа загорелась страстью. Берта тоже обрадовалась, что ей достался приятный и мужественный жених, и молодые люди сразу поладили. Бароны Витэ и Северин радовались удачной во всех отношениях партии и так яростно стучали кубками в тот славный день, что, кажется, больше пролили, чем выпили. Все были довольны и счастливы: феодалы радовались, что стало на одного потенциального противника меньше, а крестьяне – временному снижению налогов.
Вскоре Берта забеременела и родила Рейнеру сына, которого назвали Эдгаром. Малыш появился на свет здоровым, Берта тоже была в порядке. Когда Эдгару исполнилось шесть, отец и дед начали учить наследника верховой езде и фехтованию. Маленький Северин делал большие успехи: животные любили мальчика и не противились ему, а меч лег в руку как влитой. Несмотря на то что Адлер приказал выковать для внука меч в пять с половиной локтей в лезвии, как для взрослого человека, будущий воин постепенно привык к оружию и научился держать равновесие, использовать его большой вес и инерцию в свою пользу. Одним словом, парнишка оказался способным.
О жене Северин тоже не забывал. Мало кому везло на счастье в браке по расчету, но в этой семье царила настоящая гармония. Рейнер и Берта были действительно хорошей парой. Когда Рей не занимался с сыном, они с женой гуляли по окрестностям Хохмауэра. Другие женщины не интересовали Северина. Все, от слуг до вельмож-соседей, говорили о браке Берты и Рейнера как о союзе, необходимом жестокому и лживому миру.
Однако в один день благополучию пришел конец. Рейнер занимался с Эдгаром, когда к нему пришел отец Адлер и показал свиток пергамента с королевской печатью. Объявлен общий сбор. Один из герцогов восстал против короля, так что правитель собирал армию для уничтожения мятежников. Рейнер вынужден был покинуть любимую жену и сына и отправиться в поход вместе со своим отцом и шестьюдесятью солдатами.
Рейнер не мог понять, почему обязательно общаться с помощью меча и топора, если у человека есть язык, а отец отвечал, что королю виднее, стоит ли решать тот или иной вопрос с помощью диалога или пора взяться за оружие. А потом посоветовал сыну не лезть в дела высших чинов. Ту мудрость молодой человек не принял – он предпочитал думать своей головой.
Наконец небольшое войско под знаменами Северинов отправилось на восток и через полдня пути встретило основные силы союзников, а уже на следующий, еще до полудня, столкнулось с мятежниками.
Первая битва – всегда самая страшная. Сначала все шло достаточно хорошо, как по учебнику: солдаты держали строй, менялись местами, когда кто-то из первых шеренг выдыхался, и поддерживали железную дисциплину, но внезапно ситуация перевернулась с ног на голову. Отряд Рея был атакован из засады группой лучников, прячущихся в лесу. В первые же мгновения несколько солдат упали за землю, строй прорвали, лошади рыцарей испугались и начали беспорядочно шарахаться, вставая на дыбы. Постепенно замешательство превратилось в панику, подстегиваемую все новыми и новыми волнами стрел. Ряды выходцев из Хохмауэра таяли, люди валились в грязь под копыта коней один за другим, и сквозь затуманивающий глаза страх Рейнер вдруг увидел, как его отец безжизненно повис в седле, получив стрелу в глаз.
Подкрепление пришло очень скоро: люди другого барона обошли лучников с фланга и прижали врагов прямо среди деревьев, но Хохмауэр все равно понес потери. Когда бой закончился, от войска Рейнера осталось немногим больше трети. Мятежников разбили наголову, а восставшего герцога ждала плаха.
Внезапно из-за горизонта показался всадник. Еще издалека Рей узнал его: это был один из слуг, оставшихся дома, он принес скверную весть.
Оплакивать отца не осталось времени: Рейнер помчался к своему замку во весь опор, не жалея лошадей и вымотанных вояк, а когда в вечерних сумерках показался Хохмауэр, сердце забилось еще сильнее. Крепость горела.
Рейнер на полном скаку влетел в распахнутые ворота и сразу увидел, что внутри хозяйничают солдаты в обмундировании тех же цветов, что и люди восставшего против короны герцога. Двое из них тыкали клинками одного из стражников, тщетно пытающегося защититься обломанным мечом, где-то в доме непрерывно кричала и просила о пощаде женщина, у самых ворот лежал мальчик с рублеными ранами на груди и лице.
Барон спешился и достал меч. Гнев его вспыхнул адским пламенем, разум затуманился, а руки сами поднимали и опускали оружие, отсекая головы и конечности встречных врагов.
Когда Рей добрался до спальни Эдгара, то сразу заметил, что дверь открыта. Свет факела проскользнул в дверной проем, рассеивая мрак, и осветил изуродованное тело жены в разорванном платье, с неестественно вывернутой рукой. Она лежала ничком, отвернув лицо к стене.
Сына барон нашел позже под окном башни – разбившегося, но с окровавленным мечом в руках. Мальчик боролся до последнего и наверняка забрал кого-то из нападавших с собой. Не отступил, несмотря на то что враг был старше и сильнее его.
С тех пор Рейнер изменился. Он ушел в себя, стал замкнутым, молчаливым и апатичным, но переживать утрату ему пришлось в седле. Новая беда не позволила вдовцу удариться в долгую скорбь: королевство Брейтфельдер прознало о междоусобицах и решило, что внутренние склоки ослабили Фестунг, а значит, самое время напасть. Так последний представитель династии ушел еще дальше от родных земель – на войну с брейтфами. Рейнер сражался отважно и самоотверженно, но теперь не за короля. Просто чтобы выместить злость и попытаться заполнить сосущую пустоту в сердце, а может, и умереть, как подобает. Но из каждой битвы он выходил живым, и каждый раз командиры уводили войска все дальше и дальше. Прошел год, потом второй. Рейнер стал тверже, сдержаннее. Вид крови уже не пугал его, а сердце застыло кристаллом скорби.
Последнее сражение той войны стало самым жарким и самым значимым для Рейнера: так вышло, что его отряд снова был вынужден отделиться от общего войска прямо во время битвы и отправиться на помощь другому командиру, налетевшему на брейтфов. Началась сеча. На Рейнера напали сразу три копейщика. Бросив древковое оружие, он спешился, достал меч и хладнокровно зарубил всех. Оглядевшись, увидел человека, возвышающегося на лошади за пешим вражьим строем. Благоразумие покинуло барона. Он поднял копье одного из павших противников, прорвался сквозь рассыпавшийся строй врага и с разбега воткнул копье в шею лошади командира. Животное встало на дыбы и упало. Недолго думая, Рей отрубил голову обездвиженному всаднику. Противник отступил.
И вот, наконец, кровопролитие завершилось. Границы не сдвинулись ни на фут, а армию распустили. Но теперь Рейнеру незачем было возвращаться домой, потому что никто его там не ждал. Он записался в регулярную армию короля Бруно Манаэля и ходил под знаменами в качестве кутилье, став со временем жандармом.
Годы шли, одна сеча сменяла другую, пока все они не слились в одну большую бессмысленную историю, нить повествования которой была утеряна в сумерках ушедших дней.
Со временем душевные раны, оставшиеся после потери родных, стали болеть не так сильно, и барон Северин постепенно вернулся к жизни: он был добрым и справедливым господином, заботящимся о своих людях, так что вскоре снискал такое же уважение и любовь народа, как когда-то его отец, но тяжелая скорбь лежала на нем невыносимым грузом. Когда король отправил воеводу, прожившего больше четырех десятков лет, в столицу – от былого бравого и твердого, как сталь, Северина осталась лишь уставшая от жизни и войны тень.
Рейнер покончил с завтраком. Вытер рот салфеткой. В столовую вошла домоправительница Эльвира с кувшином вина и серебряным бокалом на подносе.
– Что случилось, милорд? – спросила она и обеспокоенно оглядела своего господина. Она-то знала, что случилось. Толстушка Эльвира, одна из немногих во всем проклятом Антаэле, помнила того веселого парня, каким когда-то был Рей. Она служила в Хохмауэре уже много лет и была со своим господином одного возраста. Дети, как известно, не признают чинов и сословий, поэтому так уж получилось, что сначала они просто вместе играли, а потом судьба перестала спускать им нарушение правил этикета. Несмотря на появившиеся ограничения, их дружба никуда не делась. Как только Рейнер вернулся с войны и объявил о кончине отца, их отношения с Эльвирой стали гораздо более доверительными. Только ей он рассказывал о тревогах и только ее он забрал из крепости в резиденцию Кляйн-Хохмауэр, которую получил от своего герцога за военные подвиги. Она одна понимала его боль и разделяла ее всей душой.
Эльвира обняла Рейнера за плечи и протянула ему бокал вина. Тот выпил. Она понимала все.
Сегодня особый день, Рейнер чувствовал это. Принц Фестунга пригласил к себе «невероятно перспективного» барона Северина из Хохмауэра, участника нескольких войн, выделившегося непосредственно на фронте «Стального движения». Что же сулило подобное проявление внимания? Все вот-вот могло разъясниться. В приглашении на аудиенцию было сказано приезжать ближе к вечеру, так что весь день барон провел в делах, и только когда солнце уже спускалось к горизонту, а небо начинало окрашиваться в сочный оранжевый цвет, Рей собрался.
Резиденция Кляйн-Хохмауэр, как и владения других вельмож, претендующих на роль королевских приближенных, располагалось в центре Кронфеста, недалеко от замка, в районе Знати. Королевская стража не пускала в этот район нищих, попрошаек и даже купцов без печати торговой гильдии.
Готовясь к официальному королевскому приему, барон переоделся в новый наряд. Он надел белую камизу[1 - Камиза – нижняя рубаха с длинными рукавами, как правило, белая. – Здесь и далее примеч. авт.] и красное котарди[2 - Мужское котарди представляло собой удлиненную куртку (обычно до колена) с застежками по центру переда и низко расположенным поясом.] поверх нее. Льняные штаны и высокие сапоги Рейнер менять не стал. Накинув темно-синий плащ с гербом семьи Северинов, барон вышел во двор и взлетел в седло.
Погода стояла холодная. Солнце не грело уже несколько недель, только-только наступила осень, за которой шла, вероятно, одна из самых суровых зим за последнее время. Большинство вельмож уже запаслись продуктами в преддверии заморозков, но Рея больше интересовала ситуация на фронте: как погодные условия скажутся на сражениях, и состоятся ли они вообще. Пять лет назад поля занесло настолько, что воины были вынуждены больше работать лопатами, чем оружием. Король Сиджи не хотел останавливаться ни перед чем и продолжал наступление, иногда в убыток себе, лишь бы не дать передышки врагу. Нельзя сказать, что подобные решения скверно сказывались на общей ситуации, но множество солдат погибло в ту пору от обморожения. Небоевые потери оказались слишком высоки, чтобы знать посчитала такую победу приемлемой и одобрила ее.
Перед отъездом Рейнер посмотрел на резиденцию Кляйн-Хохмауэр. Будто в последний раз он оглядел щит с изображением рыцарского шлема с треугольными глазами, висящий над входом. Неожиданно из парадной двери выбежала Эльвира, придерживая юбку и размахивая запечатанным свитком пергамента.
– Мой лорд! Мой лорд, вам послание!
– От кого?
– Посыльный сказал только, что от друга, мой лорд!
– Срочное? Нет? Я прочту позже, когда вернусь!
Северин пришпорил коня и поскакал к замку Кронфест в сопровождении четырех мечников в кирасах, шлемах-саладах с забралами и темно-синих сюрко[3 - Длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов.] с таким же гербом, что и у господина.
Эльвира остановилась, провожая своего господина, и еще раз оглядела свиток с красно-черной лентой и аббревиатурой из четырех букв на печати. Домоправительница вздохнула и направилась обратно.
Цокот копыт по мощеной дороге разлетался по широким улицам района Знати, ударялся о стены, проникал сквозь окна и взлетал на черепичные крыши, забивался в закоулки и гас в них бесследно. Несмотря на то что приближался вечер и надвигались сумерки, на улице было немноголюдно. Обычно многие дворяне выходили на прогулку в такое время, но в тот день на пути редко встречались экипажи, а еще реже – всадники.
Ах, Кронфест! Самый красивый город на острове! Каких только людей не сыщешь в нем, кто только не населяет чудесную столицу: дворяне и худородные горожане, мудрые лорды и отважные рыцари, суровые строители и изнеженные счетоводы – каждый находит себе место по душе. Все дома, как на подбор, стоят ровно и гордо. Мощные балки, красные черепичные крыши, большие витражные окна. Мощенные камнем улицы сияют чистотой, а в вечернее время повсюду загораются огни. Отряды доблестной стражи следят за порядком, стерегут покой гуляющих и домоседов. Да, все это так, по крайней мере, в одной из трех частей, на которые условно разделен Кронфест. Помимо района Вельмож или Знати, на севере, где дома расположены близко к замку, а патрули бродят днем и ночью, есть район Почтенных. В нем живут горожане, имеющие постоянную работу, торговцы, прибывшие на время, прочие гости, расположившиеся в тавернах и трактирах, паломники и наемники. В общем, все, кому есть чем заняться. Улицы здесь не так чисты из-за тысяч пар ног, несущих на себе горы дорожной пыли, но все еще довольно опрятны. Порядок застройки начинает страдать: архитекторы все меньше заботятся об экономии пространства. Основным местом, где люди могут торговать, смотреть выступления и казни, является площадь Святого Мортеллиуса: там кутерьма не стихает сутками.
Но редко житель Кронфеста упомянет в своем восторженном рассказе о третьем районе, а если и решится, то не без стыда. Ту треть города называют прыщом, коростой на теле столицы. Расположившийся у широкой удобной бухты Кронфест имеет порт и солевую шахту, и эти два места привлекают к себе огромные толпы «крыс». Они отвратительны. Многие из них приезжают работать в шахту, добывать белое золото – соль, но гибнут под землей, всеми забытые, буквально растворяясь в минерале, который нужно было поднять на поверхность. Другие же занимаются контрабандой, промышляют воровством и грабежом. Отобрав у Почтенных несколько непримечательных кварталов, они закрепились под самыми окнами замка, расположенного на скале на тысячу футов выше, и назвали себя «районом Черни».
Барон Северин, как можно догадаться, жил в районе Знати. Он думал о своем, прикидывая, что вскоре впереди должен показаться замок Кронфест, но сначала нужно было заехать еще в одно место. Группа всадников съехала с главной дороги и через некоторое время оказалась у городской стены. Северин свернул вправо и поскакал вдоль фортификационного сооружения до следующего подъема: узкая извилистая крытая лестница, выдолбленная в скале, вела к одинокой цилиндрической башне, виднеющейся из-за яблонь. Форма постройки сразу выдавала ее небольшой, по сравнению с другими зданиями Кронфеста, срок службы, но она предназначалась не для обороны.
Прежде чем шагнуть на ступени, Северин велел своим людям ждать его, и только потом скрылся в узком проеме. Через несколько десятков футов камень над головой исчез, и слабый солнечный свет просочился сквозь густые ветки, закрывающие небо. Но вот и они расступились, а лестница вывела Северина на открытую местность. Перед ним показалась та самая круглая, обросшая лозой башня. На остроугольной крыше виднелся металлический круглый символ гансовского ветвизма: дерево, корни которого с нижней части изображения поднимались вверх и обволакивали ствол, и ветки, стремящиеся вниз, закрывающие корни, образующие окружность. Эта башня – храм.
Барон Северин неспешно направился по земляной дороге к зданию. Трава, еще не потерявшая цвет, плавно и умиротворенно шелестела на ветру, опускаясь и поднимаясь волнами, словно водная гладь. Плотная полоса деревьев, отделяющих территорию церкви от оборонительных сооружений, осталась позади. Шелест листьев постепенно стихал, и когда Рейнер добрался до двери, вовсе пропал.
Из дверного проема доносились голоса. Один из них Рейнер узнал: он принадлежал брату Гоцу. Второй был незнаком, но барон решил не мешать и отправился на задний двор, к фамильному кладбищу Манаэлей. Его встретило множество надгробий и мраморных статуй, все с символом ветвизма. По обычаю, тела благочестивых ветвистиан сжигали на костре, а прах развеивали по ветру, но поставить памятный знак все равно считалось необходимым, в качестве свидетельства о всеобщем уважении. Одна статуя изображала высокого тощего человека с каменной табличкой в руках, надпись внизу гласила, что сие сооружение воздвигнуто в честь Эрнеста Манаэля. Соседний памятник принадлежал некой Лилиане Манаэль, женщине с притягательными формами, намеренно преувеличенными скульптором, видимо, по заказу самой госпожи Лилиан. Поодаль располагался гордый воин с мечом наголо, имя ему – Гарвин Манаэль. Все они ушли из жизни: кто-то раньше, кто-то позже, кто-то от меча, кто-то дома в теплой постели, и все они глядели на запад, в сторону моря.
Ветер будто бы усилился. Плащ Рейнера беспокойно затрепыхался, а волны на траве зачастили. Барон увидел фигуру человека, закутанного в простой коричневый плащ без герба или ремесленного символа. Человек стоял спиной к Северину, склонив голову перед большой статуей из белого камня: мраморный плечистый мужчина с горбатым носом сидел на квадратном троне, окидывая взглядом бескрайний простор, раскинувшийся пред ним голубой скатертью. То был нашедший покой Бруно Манаэль, отец Сиджи Манаэля, действующего правителя Фестунга.
Барон сделал несколько шагов вперед, и человек в коричневом плаще, услышав звуки сквозь завывание ветра и шелест травы, оглянулся. Это оказался старик лет семидесяти, на фут уступавший Рейнеру в росте. Голова его была изрядно посыпана пеплом долгих лет, а короткая борода не отличалась опрятностью. Несколько глубоких морщин и мешки под глазами на лице, наполовину закрытом тканью капюшона. Не похоже было, что эта персона принадлежит дворянскому роду.
Увидев Рейнера, человек снова повернулся к склепу, и барон Северин приблизился. Он встал рядом с мужчиной в капюшоне.
– Как вы думаете, милорд, куда попал король Бруно после смерти? – спросил неизвестный. – Он стал листом или ушел в корни?
– Правитель должен олицетворять только то хорошее, что осталось после него, а не то, чем он являлся на самом деле, – уклончиво ответил Рейнер. – Какая разница, где он очутился после смерти?
– Древо пожинает всех, милорд. Только вам решать, станете ли вы листом и превратитесь во что-то новое, либо уйдете вглубь и послужите пищей для червя Фердербена. Разве вы не хотите снова жить? Не хотите созерцать историю мира людского?
Барон не ответил.
– Я не вижу цепочки у вас на шее, милорд, – не унимался старик. – Где ваше Древо?
Барон молчал.
– А-а-а… – Протянул человек в плаще. – Вы неверующий?
И снова воцарилась тишина.
– И что же тогда, по-вашему, будет после смерти? – задал незнакомец еще один вопрос.
– Надеюсь, пустота. Забытье.
Человек в плаще вздохнул:
