Страж
Алексей Юрьевич Пехов
Страж #1
Там, где со злом не могут справиться князья и клирики, инквизиторы и колдуны, – на помощь зовут воспитанников Братства стражей. Людей с даром, способных видеть незримое и остановить темных сущностей.
Людвиг ван Нормайенн – один из них. Вольный охотник за порождениями тьмы, он путешествует из княжества в княжество, избавляя мир от злобных душ. Его ждет работа везде, где происходят необъяснимые события, жестокий мор и странные, неожиданные смерти.
Алексей Пехов
Страж
История первая
Ведьмин яр
Ворон на ржаном поле не было, что и неудивительно при таком пугале. Будь я мало-мальски разумной вороной – встретив подобную страхолюдину, летел бы до княжества Лезерберг, вопя во всю глотку от ужаса.
Пугало было неприятным.
Недобрым.
Злым.
Оно торчало на палке, затянутое в дырявый солдатский мундир времен князя Георга, в широкополой, надвинутой на глаза соломенной шляпе с растрепанными полями. Голова – мешок, сшитый из рубища и набитый непонятно какой дрянью, казалась одутловатой и непомерно большой. Нарисованная черной краской линия рта – зловещая ухмылочка на все лицо – заставляла задуматься о психическом состоянии пугала.
– Улыбка, что называется, мороз по коже, – отметил Проповедник.
Я не ответил, лишь раздраженно дернул плечом, и он замолчал. Меня больше заинтересовал серп в правой руке страшилы. Он был покрыт странным буроватым налетом. Возможно, ржавчина, а может, и нет. Я не настолько любопытен, чтобы проверять. Но, судя по улыбке пугала, не удивлюсь, если где-нибудь в меже лежат чьи-то кости. Кто знает, что делает оно ночью, когда вокруг залитые лунным светом поля и на проселочной дороге появляется одинокий путник?
Я бросил на пугало еще один оценивающий взгляд и сказал:
– Наверное, ты свирепеешь оттого, что изо дня в день приходится стоять в этом забытом богом месте под ветром, дождем и снегом. И надо думать, тебя порядком допекло гонять ворон. Если хочешь, можешь присоединиться к нашей маленькой компании. Не обещаю, что будет интересно, но всяко лучше, чем торчать на ржаном поле.
Услышав мои слова, Проповедник расхохотался и вытер кровь, текущую из проломленного виска:
– Зачем тебе этот страшила, Людвиг?
– Мне так хочется.
Он фыркнул, слишком громко и театрально, поправил окровавленный, давно уже не белый воротничок своей сутаны, но не стал меня убеждать оставить затею, за что я был ему безмерно благодарен.
– Что скажешь? – обратился я к пугалу.
Оно ничем не показало, что услышало меня. Лишь ветер трепал торчащую из-под соломенной шляпы паклю волос и пригибал ржаные колосья.
– Ну, как знаешь, – равнодушно сказал я ему, поднимая с земли свой дорожный саквояж. – Если надумаешь, догоняй.
Я пошел прочь, и Проповедник пристроился в шаге за мной, напевая «Аnima Christi»,[1 - Душа Христа. Одна из молитв.] на этот раз переложив ее на мотив одной золянской песни. Проповедник у нас еще тот безбожник и богохульник. Такого, как он, даже среди кацеров[2 - Еретик (устар.).] Витильского княжества не сыщешь. В былые годы Псы Господни с радостью отволокли бы его на костер, но теперь времена уже не те, и Проповедник частенько глумится над обряженными в черные сутаны братьями по вере. Ему все сходит с рук.
Перед поворотом я оглянулся. Пугало стояло там же, где и раньше.
– Может, ему нравится гонять ворон? – пробормотал мой спутник.
– Не исключаю такой возможности. В любом случае – стоило попытаться.
Проселочная дорога виляла среди неубранных полей и казалась давно заброшенной. Никаких следов. Впрочем, впечатление было обманчивым. Люди здесь появлялись, о чем свидетельствовала хотя бы свежесколоченная изгородь. Мы дошли до перекрестка, где основной тракт вел к Виону, третьему по размеру городу княжества Фирвальден.
В воздухе пахло жарким летом и грозой, собирающейся на востоке. Неугомонные ласточки носились над самой землей, кузнечики стрекотали, как угорелые. В общем, ничего интересного. К сельским пейзажам я равнодушен. И если бы мой конь не захромал и его не пришлось продать какому-то жуликоватому типу, стал бы я рассматривать окрестные пасторали столь придирчиво.
Возле дорожного столба, отмечавшего мили, я остановился, мельком взглянул на сухую фигуру Проповедника, подумал наточить кинжал, но на дороге показался регулярный дилижанс, за что я тут же возблагодарил свою удачу.
Кучер остановил громыхающую на ухабах карету, я заплатил ему за проезд, радуясь, что до города ехать меньше часа и мои кости не успеют превратиться в порошок от тряски. Я забрался в экипаж, сел на едко пахнущее кожей сиденье, поприветствовав пассажиров. Их было всего трое, так что внутри оказалось просторно. Проповедник куда-то делся. Или поехал вместе с кучером, или решил прогуляться пешком. Я не беспокоился о нем. Вот уж кто-кто, а этот зануда от меня никуда не денется, проверено опытным путем.
Я сунул саквояж под сиденье, запихнув его ногой поглубже. Сидевшая рядом со мной пожилая дама крайне кислой наружности и в черном чепце подарила мне не слишком восхищенный взгляд и сжала черепаховую ручку сумки, словно опасаясь, что ее ограбят. Я мило ей улыбнулся, но должного эффекта не произвел. Для нее я был слишком странным господином, который путешествует пешком по проселочным дорогам.
Напротив меня вольготно расположился молодой человек в черном бархатном берете с вышитой эмблемой Савранского университета, заведения уважаемого и престижного. Судя по всему, господин студент возвращался в родные края на каникулы. Глаза у него были проворными, так что он почти сразу же заметил кинжал, показавший рукоять из-под моей расстегнутой вельветовой куртки. Безошибочно определив род моей деятельности, он нахмурился, и следующие двадцать минут я находился под расстрелом его взгляда, полного праведного молчаливого возмущения.
Мне было ровным счетом все равно, и его назойливое внимание меня ничуть не раздражало. Наконец студент прокашлялся и сказал запальчиво:
– Таким, как вы, не место в свободном княжестве!
– Спасибо за информацию, – вежливо поблагодарил я его, поглядывая на третьего пассажира.
Кажется, он улыбался, во всяком случае, глаза у него были веселые.
– Я презираю вашу работу!
Вот ведь повезло оказаться рядом с наслушавшимся прогрессивных вольнодумцев дураком. Другой бы на моем месте уже выбросил юного борца за справедливость из дилижанса, но я как человек миролюбивый лишь пожал плечами:
– Поэтому, чтобы вас не раздражать, я не стану ее делать прямо сейчас.
Он нахмурился, не понимая, и я спросил:
– Как вы считаете, сколько в дилижансе пассажиров?
– Разумеется, нас только двое!
Сосед студента, действительно, веселился. Плечи его тряслись от смеха.
– Спешу вас огорчить, молодой человек. Нас здесь четверо.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего – с большой опаской, словно я вот-вот на него кинусь, но я как ни в чем не бывало продолжил, ткнув пальцем в даму в чепце:
– Здесь едет женщина. Судя по одежде, едет уже не первый год.
Она посмотрела на меня с обидой и отвернулась к окну, произнеся губами какое-то ругательство.
– А рядом с вами сидит очень интересный персонаж. Как я понимаю, военный. Во всяком случае, на нем порядком испачканный мундир артиллериста княжества Лезерберг с нашивками уорэнт-офицера второго класса. Помните тот трехлетний конфликт, когда Фирвальдену показалось, что ущемляют его территориальную целостность? Кажется, парень оттуда. Пулей ему оторвало нижнюю челюсть, так что зрелище, я бы сказал, не очень аппетитное. В данный момент этот бравый вояка дышит вам в ухо, а кровь из его раны капает вам на плечо.
Студент дернулся, машинально посмотрел на свою чистую одежду, хотел что-то мне сказать, но, увидев по глазам, что я не лгу и не смеюсь над ним, побледнел.
– Вы шутите? – прохрипел он осипшим голосом.
– С такими вещами я никогда не шучу, уж можете мне поверить.
Он почувствовал себя очень неуютно со мной. Стал бросать взгляды на пустые сиденья, пытаясь увидеть то, что ему видеть не суждено.
– И вы… не собираетесь ничего делать? – нервно спросил студент.
– Нет. Не собираюсь. Во-первых, у меня выходной. Во-вторых, вы этого не одобряете.
Было еще и «в-третьих» – не все души опасны для человека. Далеко не все. А я не убиваю тех, кто просто хочет жить. Даже если их жизнь мало чем похожа на человеческую. Но я не стал говорить об этом вслух. Идейный молодой человек совершенно не заслуживал подобных откровений.
Он сидел, напрягшись, косил глазами по сторонам, облизывал языком пересохшие губы. Несколько раз студент почти убедил себя в том, что я лгу ему, но первобытный страх перед неведомым оказался сильнее. Он заколотил по стенке дилижанса, заставив кучера остановить его, и с круглыми от страха глазами вывалился на улицу.
Что характерно, даже не попрощавшись. Вместе с ним покинул карету и уорэнт-офицер. Его вся эта ситуация развлекла.
– Зачем вы так с бедным мальчиком? – не выдержала дама, когда дилижанс набрал скорость, и я стал подпрыгивать на сиденье.
– Бедный мальчик любит судить людей и презирать то, чего он не слишком понимает. Пусть ему будет это уроком.
Она покачала начинающей седеть головой:
– Это очень жестоко.
– Отнюдь. Жестоко было бы сказать, что за ним сошел еще один пассажир.
– Зря вы едете в Вион, – вдруг сказала она.
– Я должен о чем-то знать? – резко спросил я, поворачиваясь к ней.
Женщина не ответила, и всю оставшуюся дорогу мы провели в молчании. Когда дилижанс остановился на центральной городской площади, аккурат напротив ратуши, я вышел на улицу.
Гроза приближалась. Я чувствовал это. Не пройдет и часа, как она меня нагонит, накроет город.
Стихийный овощной рынок возле начала узкой улицы, ступеньками поднимающейся на парковые террасы, спешно закрывался. Продавцы собирали прилавки, убирали товар в корзины, грузили на телеги. Городские законы позволяли торговать приезжим в пределах стен лишь до трех часов дня. Звонница собора Святого Николая – серо-черной громадины, возвышающейся над Вионом, – как раз призывала на нону.[3 - Нона (девятый час) – молитва, читаемая приблизительно в три часа дня.] Двое стражников с арбалетами и при пистолетах за поясами, обязанные следить за тем, чтобы закон соблюдался, то и дело посматривали на пока еще ясное небо, а не на торговцев.
Я покачался на каблуках, думая, что делать дальше. Заключив, что неплохо бы для начала оставить вещи, а затем заняться делом, направился по Глотской, подальше от южных ворот, через которые приехал. Я знал отличный постоялый двор всего лишь в пяти минутах от центра.
Дома в Вионе были большими, светлыми, покрытыми ярко-красной шестиугольной черепицей, придававшей им немного сказочный вид. Мне нравилось здесь бывать гораздо больше, чем в столице княжества, где растянутый вдоль озерных берегов город походил на какую-то жалкую лягушку, которую переехало тележное колесо. Фирвальден – огромное княжество, затерявшееся среди дремучих лесов и бескрайних полей, – место много лучшее, чем думают его жители. И душ здесь встречается гораздо меньше, чем в других областях.
За всю дорогу до постоялого двора я увидел лишь одну – бледный мальчишка лет десяти, раскинув руки, бродил по коньку крыши пекарни. Заметив мой взгляд, он помахал рукой. Я, сам не знаю почему, улыбнулся.
Проповедник появился внезапно, как это обычно и бывает, вытер кровь, стекающую по щеке.
– Жители напуганы, – сказал он мне, наблюдая за прохожими.
– Я уже заметил.
В воздухе пахло едва сдерживаемым страхом, и этот запах, едкий, словно лошадиный пот, и опасный, как бешеный волк, постепенно захватывал мысли горожан.
Владельцем постоялого двора оказалась женщина. Она без проблем нашла мне комнату в мансарде, под самой крышей, где из высоких треугольных окон прекрасно было видно улицу, соседние дома с ажурными занавесками за стеклами и множеством цветочных горшков на подоконниках. Все цветы были яркими, веселыми и милыми, но из-за витавшего в городе страха казались попавшими сюда из какого-то другого мира.
Я бросил саквояж на стол, открыл его, задумчиво посмотрел на содержимое.
– Как думаешь, что здесь происходит? – Проповедник расположился на стуле.
Я глянул на его желтоватое, покрытое морщинами лицо.
Вместе мы уже девять лет. Я нашел душу под Мальмом, когда наемники его величества Александра-Августа сожгли несколько деревень. Проповеднику не повезло. Какой-то урод раздробил ему висок ударом рукоятки палаша.
– Скоро узнаю. Пойдешь со мной?
– Не хочу, – мотнул он головой.
