Валерий Петрович Большаков "Чёрный лама"

Тот хмыкнул, и откинулся на спинку дивана.

– Чего хотел-то?

– Знаете такого человечка, манзу, прозванного Ваней Хунхузом?

– Китаёзу этого? – небрежно уточнил пахан. – Да кто ж его не знает! Гонору в нем всегда больше было, чем ума. Говорил я ему, чтоб с «армяком» не связывался, да куда там… Вот, тягал бы свой опиум, и горя б не знал! Так нет же…

– В последнюю свою ходку, – осторожно проговорил Уваров, – Ван И тягал иной груз…

Большой Ефим поднял обе ручищи.

– Я тут сторона, – твердо заявил он. – Врать не буду, контрабандой не брезговал и не побрезгую, но четко знаю, где кончается хабар и начинается политика.

– А я на вас и не думаю. Просто ищу тех, кто Ваньке этот самый хабар доставал… Или добывал, уж не знаю, как сказать.

– Ага… – Пахан задумался, после чего вздохнул. – Уважаю я вашу контору, потому и пустил к себе в дом. Полицмейстеру ход сюда заказан. Ага… А ты… Вдруг, да пригодишься? Правильно? Мало ли… Ты, вот что… Загляни-ка в один кабачок – это не здесь, а в Тетюхе, напротив фабрики. Называется то место «Ногуле» – так гольды с орочонами речку нашу прозывают. Бывает, что туда заглядывает один занятный туземец, гольд, вроде. Зовут Юнгани Сигдэ.[22 - Юнгани из рода Сигдэ.] Вроде как с ним Хунхуз дела имел. Гольд-то в тайге живёт, ею и кормится, он Ваньке таскал чего-то, а тот уже за границу передавал. Ну, как-то вот так.

– Премного благодарны, Ефим Михайлович, – улыбнулся Антон.

– Завсегда рады, – хмыкнул Большой Ефим.

Покинув дом и вернув оружие, Уваров с Горой поспешили к станции. Ждать паровозик не стоило, тот ходил три или четыре раза в сутки, а вот пара извозчиков маялась-таки, пассажиров дожидаючись. В крупных-то городах пролетки с колясками повывелись почти, а в глубинке «гужевой транспорт» не поддавался новым веяниям – копыта цокали по одной дороге с шуршащими шинами.

– Извозчик!

Бородатый мужик в широкополой шляпе мигом подогнал коляску с откидным верхом, и спросил радостно:

– Куда изволите?

– Подкинь до Тетюхе, любезный.

– Сей момент! Домчим! Но-о!

Застоявшаяся лошадь живо потянула повозку, выворачивая на дорогу ко Второму мосту.

Коляску остановили у Центральной площади, и Уваров расплатился парой двугривенных. Отсюда до фабрики было рукой подать, пять минут ходу.

– Вот не зря я этим манзам не доверял, – бурчал Ерёма. – Наверняка пакость какую готовят. Только уж больно тут всего понамешано! Винегрет какой-то, етить-колотить…

– Что да, то да… – вздохнул Антон, поглядывая на сопки, давно скрывшие солнце. Засинели сумерки.

«Ногуле» оказался обычным кабаком, да не из самых чистых. Похожий на приземистый каменный барак, он стоял в конце улицы-дороги, ведущей к Верхнему руднику, выделяясь на фоне фабричных труб, клепаных емкостей, решетчатых мачт, серых, закопченных стен цехов.

Оттуда наплывал ритмичный басистый гул, металлический лязг, то и дело переходивший в обвальный грохот, шипение и перестук.

За порогом заведения тоже было шумно. Душно и накурено – сизая пелена плавно струилась под потолком, размывая дальние фигуры за клубами табачного дыма и кухонного чада.

Туземцы, а было их человек пять или шесть, кучковались отдельно, заняв три столика, остальные места были оккупированы карликами со смены и парочкой подвыпивших личностей, ещё не окончательно потерявших человеческий облик.

Уваров в «Ногуле» выглядел чужаком, поэтому он даже пробовать не стал прикинуться своим, а сразу двинулся к сонному кабатчику. Незаметно показав свой жетон, Антон добился желаемого – хозяин заведения «проснулся».

– Мы ничего не нарушаем, – стал он сразу оправдываться, – и слухи о том, что мы-де снова открыли опиекурильню – клевета зловредная! Бог свидетель!

– Верю, верю, – поспешил его успокоить Уваров. – Вы мне лучше скажите, гольд по имени Юнгани Сигдэ не появлялся?

– Они как раз уходят, офицер! – проговорил трактирщик приглушенным голосом, и заговорщицки подмигнул.

Антон посмотрел в зеркало над стойкой, увидав, как пожилой туземец в засаленных штанах и сапогах, в длинной рубахе, как бы не кожаной, и с головной повязкой пробирается к выходу. Следом за ним поспешал еще один, одетый более привычно, на взгляд европейца – в ношенную суконную пару, имевшую когда-то отношение к светло-коричневому цвету, рубашку сомнительной белизны, да кирзачи. Кепка нагоняла тень на его лицо.

– Кто второй? – быстро спросил граф.

– Китаец местный, Фынчен.

– Ясненько…

Дождавшись, пока Юнгани с Фынченом удалятся, Уваров вышел за ними следом, и сразу отшагнул в сторону от освещенного проема двери.

– Потапыч.

– Иду.

Удалившаяся парочка поспешно шагала к фабрике. Антон двинулся следом. Когда он миновал П-образный компенсатор, похожий на ворота, и свернул в узкий проход между серой бетонной стеной и целой батареей громадных ржавых баков, он увидал спину одного Юнгани, китаец куда-то «свинтил».

– Потапыч!

– Я за Фынченом, барин!

– Добро!

Могучее шипение заглушало шаги, а струи пара, вырывавшиеся то сбоку, то сверху, делавшие расплывчатыми огни желтых фонарей, скрывали погоню.

Когда до Сигдэ оставалось не более пяти шагов, Уваров крикнул:

– Юнгани!

Гольд сильно вздрогнул, вжимая голову в плечи, и уже хотел было сорваться на бег, но резкий голос Антона пригвоздил его к месту:

– Стоять!

Сигдэ испуганно обернулся, и залопотал, поднимая руки:

– Моя ничего не делай, капитана! Моя – смирный гольд!

– Опусти руки, Юнгани, – миролюбиво сказал Уваров, качнув пистолетом. – Лучше скажи мне: ты знаешь Ваньку Хунхуза?

Глазки у гольда забегали.

– Тебе ничего не будет, – внушительно проговорил Антон, – это все Хунхуз затеял. Ты ему тяжелые камешки передавал, а нашел их где?

– В тайге, капитана! – с готовностью ответил Юнгани. – Там…

Больше он ничего не успел сказать – хлопнул винтовочный выстрел, и пуля пробила гольду грудь.

Прибежавший Гора подхватил Сигдэ, сокрушаясь:

– Не поспел я, барин!

Уваров крикнул, срываясь на бег:

– Стереги его!

Метнувшись в сторону резервуаров, откуда стреляли, и едва не загремев, споткнувшись о рельсу, он выскочил к складу шихты, где была навалена руда. Впереди мелькнуло светло-коричневое пятно, скрываясь за бункерами, а следом за Фынченом почесал мужчина в чёрном пальто, отмахивая рукой с пистолетом.

– Сто-ой! – закричал Антон. – Стрелять буду!

Крик на человека в чёрном не произвёл ровно никакого впечатления, он даже петлять не стал на бегу, а Фынчен и вовсе пропал. Плюнув с досады, Уваров повернул обратно – охоты попасть под перекрёстный огонь у него не было ни малейшей.

Возвращаясь, он прошел к тому месту, с какого должен был стрелять кто-то из убежавших двоих, и споткнулся о китайскую духовую винтовку. Это был тяжеленький агрегат с толстым пустотелым прикладом, куда закачивался воздух, и с ещё одним приставным баллоном. Лишенные армаферрита, китайские оружейники склепали баллончик из обычной, хоть и хорошей стали. Естественно, давление он держал не слишком высокое, поэтому и дальность, и убойная сила у пуль из Поднебесной, круглых, как дробины, была пониже, чем у русских пневматов.

Пнув винтовку, Антон выбрался к Потапычу, обихажившего Юнгани.

– Ну, что? – спросил он, приседая на корточки.

– Безнадёжен, етить-колотить, – хмуро сказал Еремей. – Говорит, только «капитане» скажет, что да как…

– Юнгани!

Гольд открыл глаза, облизал почерневшие губы.

– За что, капитана? – проскулил он. – За что… они меня… так?

– Кто – они?

– Фынчен этот… Он… Как это… Резьден…

– Резидент?

– Да… На китайцев он… работает. А те… камни с неба… я в тайге нашел… Зимовьё у меня на Ахобэ… за вторым бродом к востоку… в урочище Кимонко… Ручей у зимовья… вверх по нему… Там…

Заклекотав, Сигдэ выгнулся, и умер.

2.

Ресторан «Бон-тон» числился в разряде «приличных», по каковой причине за обед, обходившийся посетителю трактира в гривенник, в заведении господина Фэйхуня следовало выложить целковый, а то и все полтора.

Правда, сам зал ресторации блистал исключительным порядком и даже был изыскан, украшенный в восточных мотивах – тут тебе и бумажные перегородки, и свитки с образчиками изречений, расписанных умельцами-каллиграфами, и ненавязчивая мелодия однострунного инструмента, спрятанного вместе с исполнителем за ширмой.

Официантки в длинных халатах неслышно семенили, подавая блюда, подливая вонючей рисовой водки и постоянно кланяясь.

– И что будем делать? – негромко поинтересовался Паратов.

– Ужинать, – хмуро ответствовала Облонская. – Ничего конкретного у нас на Вонга нет, сплошные подозрения.

– Так-то так… Уверен: ресторатор – центральная фигура. Ферзь. Ванька Хунхуз – рабочая лошадка, осназ – сторожевые псы. А кто их укрывал? Кто все проплачивал? Вонг! Все ниточки сходятся к нему!

– Не умничай, – буркнула девушка. – Скажи лучше, на чём его поймать!

– Я что придумал… Попробую незаметно пройтись по ресторану. Вроде как захмелевший посетитель ищет туалет. Может, и увижу чего…

Тут столик по соседству занял неопрятный толстяк, носивший великолепную тройку, с золотой цепочкой от часов (волкодава на такую цепь сажать можно!), и парочка сменила тему.

– Рыба у них хороша, – с видом знатока вывел Илья.

– Это была рыба? – с сомнением сказала Марина. – Хм…

– Чтоб вы, барышня, понимали в азиатской кухне!

Сосед «молодоженов» живо повернулся к ним, и вставил своё слово:

– Азиаты, они, знаете, те ещё умельцы! Все шиворот-навыворот делают. Личинок шелкопряда так сготовят, что от эклеров с кремом не отличишь!

– А вы сюда часто захаживаете? – вежливо поддержала разговор Облонская.

– Каждый божий день! – гордо сказал толстяк. – Позвольте представиться: Юрий Тарасович Ивернев.

– Марина Васильевна, – церемонно сказала девушка.

– А меня по-простому можно, – добродушно сказал Паратов, – Ильёй.

– Очень приятно! – проурчал Ивернев, плотоядно взглядывая на Марину. – В гости к кому? Или проездом?

– С Сахалина мы, – стал излагать «легенду» Илья, – из Дуэ. Хотели было на цеппелине лететь, а тут, как назло, тайфун. Все рейсы отменили, вот мы и пароходом…

– Да, – кивнул толстяк, тут же закидывая удочку, – от нас до Хабаровска ближе всего.

– Вот-вот, – подхватил Паратов, – и я того же мнения. Только жена моя всё на погоду злится…

Марина фыркнула негодующе. Толстяк ей активно не нравился – эти масляные поросячьи глазки… Фу! И вообще, какой-то он скользкий…

– Нам в Бринеровке сказывали, у вас тут чудеса творятся, – с невинным выражением лица проговорила Облонская. – Пришельцы какие-то толпами ходят…

Юрий Тарасович затрясся от сдавленного хохота, отчего по его жирному телу волны пошли.

– Ещё какими! – жизнерадостно воскликнул он, отсмеявшись. – О-ох… Все люди, как люди, на лис охотятся или, там, на медведя, а мы – на ходоков! Смешно, право.