– Но я так не могу! Это же… как минимум на бензин сколько потрачено! А актеры?
– Это мои племянники. Кхм, кхм, многоюродные. Короче родственники. Я забрал их… с одного любительского спектакля. Так что… э-э-э… грим тоже не стоил вообще ничего. И весь антураж.
Он говорил, очень спокойно взбивая этот свой соус-эмульсию-майонез. Шикарный, между прочим: густой, чуть желтоватый, он даже пах очень вкусно.
– А все это? – кивнула на стол, заваленный и заставленный всякими вкусностями.
– О! Точно! Я идиот. Включай быстро духовку, утка уже однозначно остыла. Противень сразу давай сюда. Женщина, ты же не думала, что Деды Морозы едят бабочек и запивают их амброзией?
– Скорее уж снегирей и поверх чистый спирт.
Абсолютно безропотно подчинилась. И даже внутреннее ее “Я”, такое обыкновенно строптивое, не противилось совершенно. Расслабилось и наслаждалось происходящим.
– Н-да. Против идиота ты не возразила. Прискорбно. Кстати, твой оливье просто чудовищен. В нем даже горошек зеленый – отрава. Никогда больше не покупай восстановленный, лучше не делать такую покупку, которую потом выкинешь в унитаз. Даже если со скидкой.
Он так просто и не обидно все это сказал. Как у него так получалось? Вроде гадость, а так прозвучало, как будто он даже немножечко восхищен ее способностью делать “чудовищные” салаты.
– Я не умею готовить. И не люблю совершенно. Какой, скажи, смысл тратить силы и время на то, что потом просто сожрут?
Вместо ответа Эндрис открыл очередной свой лоток, вытряхивая в стеклянный салатник нечто странное: похожее на отрезанные чьи-то пальцы в специях и желтоватом желе. Соня еще не успела придумать себе всякие ужасы, как он аккуратно поддел кончиком вилки один из… пусть будет “не-пальцев” и настойчиво ей в рот впихнул. Даже нагло. Соня даже понять не успела, что происходит, только послушно рот раскрыла, как птенец и…
О-о-о… Это было восхитительно! Рыба. Наверное. Изумительно, потрясающе, дайте пять, лучше десять.
– Это невская минога в пряном маринаде. Рыбка такая. Ну как?
– Язык можно проглотить от восторга.
– Вот именно. Если смотреть на еду с точки зрения способа вызвать восторг, то все сразу немного иначе, правда? А теперь мой оливье. С крабами, между прочим. И огурчики тут мои.
Это было натуральное издевательство. Пытка едой.
Когда Соня, постанывая, проглотила очередной мясной рулетик, фаршированный шампиньонами в маринаде, за спиной у них снова раздалось тихое, но очень многозначительное покашливание.
– Утка пахнет вообще-то. И это жестоко. Дед Мороз скоро растает вообще! Пока вы тут… – Снегурочка зыркнула, усмехаясь красноречиво, отчего Соня опять смутилась. Да что с ней такое сегодня!
– Все накрыто, мы ждем только вас, – Эндрис опять, чертыхаясь, принялся протирать очки.
Сонечка оглянулась. Действительно: стол был уже сервирован, да как! Пока она восторгалась и закатывала глазки, Эндрис, словно по-волшебству, все незаметно успел.
– Чудесный ребенок! – в дверях появился веселый “Дед Мороз”, неизменно улыбчивый. Где Эндрис таких родственников набрал? Или у них всех ген очаровательной улыбчивости в семье?
– Она ведь голодная… – запоздалая материнская совесть подала голос, когда не просили.
– Вовсе нет, – сказочные гости отчего-то многозначительно переглянулись и совершенно одинаково ухмыльнулись. Порицают, наверное. – Малышка накормлена совершенно неправильно, но раз в год можно. Мороженое, конфеты, пирожные, шоколад… Не голодная – точно. Проснется утром счастливая и довольная, гарантируем. Где можно переодеться? Жарко очень, простите.
Дед Мороз застенчиво улыбнулся опять.
– В ванной, наверное. Да. Свет там включается…
– Сидите, мы разберемся. И, дядюшка, почему наши бокалы до сих пор сиротливо пусты?
Эти двое развернулись синхронно и выбежали из кухни, как малые дети, смеясь.
– Они близнецы, – в ответ на недоуменный взгляд Сони Эндрис только плечами пожал, открывая бутылку шампанского. – Мы все давно привыкли, не удивляйся.
Ого. На вид и не похожи. Но так дружны и так понимают друг друга! Как будто они на одной волне. Соня вспомнила брата… Ох. Она ведь чуть не забыла, что на днях у него день рождения! Позвонит опять, парнишка вежливо выслушает ее поздравления, на дежурный вопрос: “Как дела?” раздраженно ответит что-нибудь очень язвительное. И все. Еще на год.
Посмотрела на стол. Чего там только не было! Да, Эндрис прав, такими яствами можно заесть все беды и скорби. Даже то, что почти что все блюда были мясными или, на худой конец, рыбными, их не портило совершенно.
А красиво-то как! От вида ажурно вырезанных картофельных корзиночек с селедочной начинкой у Сони аж скулы свело. Чистое эстетическое наслаждение.
Гости вернулись быстро. Особенно если учесть объем грима, который им пришлось как-то снимать. Теперь это были совершенно другие двое: молодой мужчина, белокурый, голубоглазый, веселый и очаровательная девушка, белокурая и подвижная, будто ртуть. К слову сказать, косы снегурочки были натуральными, а вот как они бороду так закрепили, что даже упорная Леся подвоха не обнаружила – непонятно. Оба примерно ровесники Сони. Веселые, сильные, такие свободные. Хотя у обоих на правой руке по кольцу. Семейные? Надо же. А какими ветрами тогда они тут? Вопросы множились и напряженно жужжали у Сонечки в голове, будто тревожные осы.
– До Парижского Нового года осталось всего пять минут. Или будем ждать теперь центральную Африку? Сан-Томе и Принсипе там, Гвинею-Бисау?
Африку ждать не решились. А потому быстро попрыгали за стол, таймер радостно запустили на громкий звук, проверили наполненность бокалов игристым шампанским (Эндрис пил ананасовый сок, он за рулем) и тихонечко чокнулись. Эти совершенно чужие им с Лесенькой люди не просто помнили, что там, в гостиной, спит чей-то ребенок. Они вели себя совершенно естественно, как будто это был их ребенок. Они разговаривали смешным шепотом, жестами, умудрялись даже смеяться бесшумно.
Так странно. В их семье никто никогда не брал в голову такие простые и очень уютные вещи. Понижать голос или на цыпочках тихо ходить, если спит кто-то рядом? Не бывало такого. И считалось же нормальным. Соня привыкла уже, что если ты спишь, когда остальные не спят, то сам и виноват. Это всегда было правильно. До сегодняшнего дня. То есть ночи.
Соня запуталась. Шампанское как-то внезапно и коварно ударило в голову. Это все нервы! Поймала на себе внимательный взгляд Эндриса. Ужас, он наверное о ней подумает теперь невесть что! Хотя… куда уже хуже! О ней он успел узнать уже очень много всего неприятного: и бестолковая, и неумеха, и жуткая мать. Успела предстать во всей своей красе, так сказать. Он все уже видел и слова ей не сказал. Странный.
Второй свой бокал Соня выпила, лишь краем уха прислушиваясь к разговору гостей.
– Ванька неугомонный же. Я до сегодняшнего дня надеялся, что такие детки, как мой – редкость. Но эта малышка даст жару и Ваньке. Чудесный ребенок. Не дай Создатель их вместе свести, дубль будет куда круче всех Хиросим вместе взятых.
Молодой мужчина был голоден. Очень, но ел безукоризненно-аккуратно, оперируя ножом и вилкой, как продолжением пальцев. Красиво.
Поймал Сонин взгляд, прыснул и пояснил:
– Моему сыну шесть лет. Чума, должен сказать вам. Под стать вашей принцессе. Но он увлекается микробиологией и учит древние африканские языки.
Соня поперхнулась очередным кулинарным шедевром.
А этот изверг продолжил:
– Это все Дашка, жена моя. Она потрясающая. Представляете, проводить Новый год в лаборатории? У нее там сейчас эксперимент, оторваться не может еще… – он взглянул на настенные часы, тихо тикавшие над кухонной дверью, – восемнадцать часов ей осталось. Как раз я успею вернуться, поспать и накрыть праздничный стол. Хоть нормально поест.
Соня слушала и не верила своим ушам. Он так шутит? Или вообще издевается?
– Интересная у нее, наверное, работа. И платят, думаю, хорошо… – заплетающимся языком прошептала то единственное, что в голову пришло.
– Пф! Это чистое хобби, по-моему. Она там с курсантами ставит эксперимент по… – быстрый взгляд Эндриса, и чуть захмелевший молодой человек сразу осекся. – Что-то секретное. Она теперь микробиолог. Увлеклась как-то внезапно, в аспирантуру уже поступила. Умничка моя. Кстати, меня Гвидоном зовут, а сестру – Элис. Да, это мама такая затейница у нас и с фантазией. А то мы как-то и не представились по-человечески.
Имя Деда Мороза стало совсем уже жирненькой точкой во всем вышесказанном. А еще и Снегурочка сверху добавила:
– Ванька у наших родителей сейчас резвится с нашим младшим братом. Учит мелкого ругаться на суахили, – и оба они захихикали.
– А… мелкому сколько? – и зачем это ей? Для поддержания разговора, наверное.
– А год ему. Да там еще куча детей, Элька вот притащила свой выводок всем на радость. И друзья. Бабушки с дедушками только рады. Завтра посмотрим, насколько разрушен их дом.
У Сони кружилась теперь голова. Натурально. Эти двое сидели на ее кухне и рассказывали страшные сказки. У этой тоненькой и веселой девушки “выводок”, и муж (если он есть вообще, хотя кольцо было) отпустил ее шляться по дальней провинции на Новый Год по одной только просьбе Эндриса? А тот просто молча ел, о чем-то крепко задумавшись.
Все-таки ей надо что-то делать с лицом. Очень уж оно красноречиво. Мужчине одного лишь взгляда хватило, чтобы прочесть ее мысли. Вздохнул, отодвинул тарелку и терпеливо ей объяснил:
– У ребят традиция: каждый Новый год они надевают иллю… кхм, костюмы, грим и отправляются по детским больницам разносить подарки и радость. На праздники там остаются только самые сложные детки. Но до двенадцати, естественно, там никто не веселится, все же больничный режим. Так что я просто забрал их “со сцены”.
– Угу, – Гвидон дожевывал большущий кусок грудки утки. – Наши все заняты на Новый год. Я в последний раз его дома встречал… да когда Дашка была уже младшей беременная. Боялся, что снова сбежит, а ей рожать уже было через неделю.
– И … ваши супруги как к этому? – только пьяная Соня и могла это спросить.
Все трое переглянулись многозначительно.
– У нас в семьях так принято. Таланты должны быть реализованы. Нельзя требовать от тех, кто рядом, чтобы они были, как ты. Все же разные, – Элис головой покачала, стремительно отвернувшись. Не все было просто в ее жизни, Соня остро это почувствовала.
– Чтобы детям что-то отдать, их напоить, нужно это что-то в себе накопить. Как в кувшинчике. А если из него отливать постоянно, не наполняя, то он быстро высохнет, – Гвидон посмотрел на сестру и широко улыбнулся, ей подмигивая.
– Мне нечем Лесю напоить, – повинилась вдруг Соня. – Я… ну такое. Ни рыба ни мясо. Ее всему мама учила моя, она педагог. И решила во внучку вложить все не вложенное, – гости молчали, словно приглашая ее продолжать и смотрели внимательно. Это не было жестом вежливости, ее действительно слушали. Странно и непривычно. – Я когда подросла, брат родился, потом все как-то… Борис. Муж мой бывший, рождение Леси. Понимаю, что остановилась уже давно и сделать с этим ничего не могу.
– А что же мешает? – спросила Элис с участием и очень тихо.
Соня могла бы ответить, что не дают. Это даже было бы в какой-то степени правдой. Но прозвучало бы очень трусливо. За руки ее не держит никто.
Рвано вздохнула, пожав плечами.
– Тебе просто нужно понять, чего хочешь. Возьми тайм-аут и хорошенько подумай. Единственный, кому ты еще что-то должна, это твоя дочка. Но чтобы напоить, нужно наполнить, – Эндрис окинул стол взглядом и решительно встал.
– Так, мои золотые, все ли сыты у нас? Нам пора собираться. Ребятки, с вас полный порядок на кухне, не будем хозяйку оставлять наедине со следами нашего нашествия. Я пойду подготовлю… кхм… кхм, машину. Как вернусь, сразу прощаемся и стартуем.
Взглянул быстро на Соню и опять улыбнулся. Вот как он это делает? Только она было собралась возражать, только запыхтела, а одна лишь улыбка – и все. Растворилось негодование, как туман в лучах солнца. Запрещенный прием. Или просто она уже пьяная совершенно?
Эндрис тихо выскользнул из квартиры, прихватив с собой два пустых бокса.
А близнецы споро и быстро принялись перетряхивать Сонину кухню. С ловкостью профессиональных жонглеров разложили остатки еды по вымытым лоткам, отмахнувшись уверенно от попыток хозяйки отдать всю еду им обратно.
Перемыли и перетерли тарелки, выкинули аккуратно все убогие ее новогодние блюда, те самые, с пресловутым восстановленным горошком, и даже следы замели. Им бы в клининговой компании цены не было. Аккуратные, веселые, с прибаутками. Соня сделала пару попыток помочь им, почувствовала себя неуклюжим крокодилом с короткими лапками и плюнула на эту глупую затею. Лучше им не мешать.
– Серебряков наш что-то задерживается… – Гвидон вытирал самую распоследнюю вилку, критически озирая блестевшую чистотой и ставшую даже уютнее кухню.
– Кто? – Соня, уставшая от впечатлений, уже откровенно клюющая носом, последнее слово уловила отчетливо.
– Вообще-то он Сильвер, – близнецы посмотрели на нее одновременно и переглянулись. – Но… семья эта очень давно обрусела, и стали они Серебряковы.
– А он разве не ваш дядя?
Они снова переглянулись. Интересный у этой парочки способ общения.
– Нет. Скорее уж… многоюродный старший брат. Хотя… Может быть, вы и правы, в нашем семействе все сложно, а Эндрис с детства с нами носился, как любящий дядюшка. Это ведь и не важно, да, как называть?
Гвидон очаровательнейше улыбнулся, и Соня сразу же вспомнила, отчего вдруг решила, что все они родственники.
У всех были носы выдающихся форм и вот эти улыбки.
– Ясно, – нужно было хоть что-то сказать.
Соня, уже сидя, засыпала, ожидание затянулось.
– А давайте я сделаю чаю. Если Эндрис задерживается, так значит, его опять выдернули. Без него же вообще никуда, – Элис подпрыгнула и по-хозяйски расставила чашки, достала из холодильника тортик, большую коробку с пирожными и красивый шоколадный рулет. Все это гости привезли с собой, но сами попробовать не успели. Так что… нечего возразить.
– А я таки выйду, гляну, где там наш драгоценный. Мне бы к возвращению Дашки хотелось успеть…
Подцепив длинными пальцами, более подходящими пианисту, чем молодому военному (а судя по выправке, Соня его отнесла именно к этому племени) длинный эклер, Гвидон горько вздохнул, с сожалением глядя на торт, и ушел одеваться.
Элис осталась, задумчиво прихлебывая вкусный чай. Соня понятия не имела, где блондинка вообще умудрилась добыть эту заварку, но напиток и согревал, и радовал, и дарил удовольствие.
– А он вам нравится? Сильвер? – тихий голос прозвучал неожиданно.
Сонечка поперхнулась. Чуть из носа не выплеснула фонтан. И как-то сразу она поняла, что речь шла не о чае.
– Не… не знаю. Он какой-то нереально весь правильный. И… понимаете… не нужно. Я ведь только-только развелась. И вовсе не потому, что муж у меня плохой был, нет. Он тоже очень хороший и правильный, просто образцовый. Все делал для нас с Леськой. А я, как оказалось, ничего ему дать не могу, того, что мужчинам нужно. Так что… какая разница, кто мне нравится? Все равно ничего из этого не выйдет, да я и не хочу.
– А что мужчинам нужно? – приподняла светлые брови Элис. Не насмешливо даже, а скорее внимательно и сочувствующе. И с искренним любопытством.
– Поддержка? Тыл? Жилетка, чистота и домашняя еда три раза в день?
Все, что жизненный опыт ей дал, перечислила.
Элис вздохнула, белой и тонкой ладонью подперев скорбно щеку.
– Нда… Случай тяжелый. Лечится хирургически. А чего там с любовями? Ни разу не прозвучало у вас это странное слово.
– Может, на «ты» перейдем уже? Мы вроде бы даже ровесницы.
Белокурая бестия усмехнулась опять, оценив способ замять тему, и кивнула.
– А любовь – она о быт разбивается. Рано или поздно, – жестко сказала Соня вдруг, утирая непрошенные слезы. – Я Бориса очень любила. Но себя, видимо, люблю больше. Я э-го-ис-тка, вот. А он все равно козел. Он картины мои выкинул, представляешь? Вообще все.
– Тоже ведь хирургия. Своего рода. Да. Но когда ставят перед выбором: или сама ты, такая, как есть, или любовь… То чувствами тут и не пахнет. Любят не правильных, безупречных и очень полезных. Любят как раз совершенно иначе. Вопреки, а не за что-то.
В голосе Элис звучало такое… очень острое. Девушка явно прошла сложный путь к этому выводу и точно знала, о чем говорила.
Да уж. Девочки друг друга отлично поняли.
Раздался звук открываемой двери, и на пороге возник тот самый, которому уже, наверное, сильно икалось.
У него точно что-то стряслось: общий вид был решительно-злой и ужасно взъерошенный.
– Андр? – Элис тут же вскочила. – Стряслось что?
