Мужчины редко подходят ко мне с прямыми предложениями интима. Желающих-то хватает, только они подолгу крутятся вокруг да около, беззвучно разевая рты, как вытащенные на берег рыбины, и в девяти случаях из десяти отчаливают, так и не нарушив обет молчания. А тот десятый, который все-таки остается и мужественно озвучивает свои гнусные намерения, обычно оказывается низколобым типом с пониженным чувством опасности и не проходит у меня даже предварительный фейс-контроль.
Вот тут Санчо оказывается гораздо циничнее, чем я: он говорит, что я недостаточно раскрепощенная. А я говорю, что закрепощенной меня тоже не назовешь, ведь я не жду, что меня будут осаждать благородные рыцари!
Я этого давно уже не жду. Да я сама готова взять штурмом любого благородного рыцаря, если только он окажется умным, сильным, жизнерадостным, свободным, дерзким… И хотя бы немного более симпатичным, чем Квазимодо!
Я чувствовала себя и в силах, и вправе проявить инициативу.
То есть, так было неделю назад.
А сегодня я ощущала себя и бессильной, и бесправной. И в глазах у меня больно кололо, словно туда попали сухарные крошки.
Слёзы были едкие и радужные, как бензиновая плёнка, поэтому я плохо видела дорогу. Наверное, надо было остановится, присесть на уединенную лавочку под ёлкой погуще и дождаться просветления в очах и в уме, но я боялась, что в комфортных условиях персонального хвойного убежища моментально расклеюсь и расплачусь, а вот этого мне совсем не хотелось.
Мне хотелось подхватить с земли увесистый булыжник и с реактивным ревом запустить его вверх, в небо, с силой, достаточной, чтобы сбить с орбиты некрупный спутник или того из божьих ангелов, который допустил, чтобы я так вляпалась. Руки ему поломать, паршивцу, а также ноги и лук со стрелами…
– Сама виновата! – безжалостно добил меня внутренний голос. – Надо было беречься!
Как будто я должна была идти по жизни в бронежилете и каске, дополнительно прикрываясь от летящих в сердце стрел плексигласовым щитом!
И как будто эти стрелы летели в меня так уж часто!
И как будто не отскакивали обычно, как от железобетонной!
– Булыжник мне, булыжник! – пробормотала я с драматической интонацией Чацкого, который в аналогичных выражениях требовал себе карету.
Мироздание проявило издевательскую предупредительность и с готовностью подогнало искомый булыжник мне под ногу. Я споткнулась, выругалась, потерла щиколотку и вынужденно похромала к ближайшей лавочке.
Уединенной она, увы, не была: какая-то пожилая дама в полотняной панаме восседала там, покойно сложив руки на животе и милостиво взирая на цветущую клумбу сквозь черные очки. Я опустилась на край скамьи, с неприязнью посмотрела на алые георгины редкого сорта «Пылкое сердце» и тяжко вздохнула.
Моего плеча коснулось что-то мягкое. Я вздрогнула и повернула голову: соседка по лавочке расцепила руки и одну из них протянула в мою сторону. Зажатый в пальцах белый платочек придавал сидящей даме карикатурное сходство с фольклорной плясуньей, которую приступом радикулита заклинило в нижнем присяде.
Я с некоторым трудом – видно, мозги раскисли от не пролитых слёз – сообразила, что платочек любезно предложен именно мне и, помешкав, взяла его:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – у пожилой дамы был приятный мягкий голос. – Не плачьте, деточка. Он негодяй и не стоит ваших слёз.
– Он стоит намного больше! – огрызнулась я и яростно потерла глаза батистовой тряпочкой. – И вообще! Я вовсе не плачу! Это у меня аллергия.
– На негодяев, я полагаю?
Дама усмехнулась тонко, а я – криво.
Исключительный талант вляпываться в истории не подвел меня и на этот раз.
От риторического вопроса: «Господи, ну, почему я такая дура?!» я воздержалась только потому, что нельзя же, в самом деле, регулярно приставать к Всевышнему, в которого даже не веришь, с одним и тем же «почему?», как пытливый малыш к глухонемой няньке!
Три дня назад я все-таки купила авиабилеты в столицу Нигерии. На сайте авиакомпании рядом с нужным мне рейсом помаргивала надпись «последний билет», и я решила, что это знак.
Видимо, так оно и было, только я ошиблась в трактовке сигнала: это был запретительный красный свет!
Сегодня загадочный мужчина, свидание с которым я уже считала делом решенным, позвонил мне и сказал, что наша встреча не состоится. К сожалению, в означенные даты его не будет не только в Абудже, но и вообще в Нигерии, и даже в Африке. У него дела!
– Я понимаю, – светски сказала я, намертво задавив порыв капризно заныть.
Мне было совершенно ясно, что обижаться я могу только на себя.
О, я оценила, как аккуратно он представил неприятную для меня новость: щедро отсыпав мне комплиментов до и после, теплым тоном. Спрятав шокирующее сообщение в лёгкий салонный трёп, как гадюку в букет. Проявив и хорошее воспитание, и такт, и изобретательность, и знание женской психологии… Да какие у меня могут быть претензии к такому замечательному мужчине?
Я покачала головой, мысленно отвесила пару вполне заслуженных пощечин самой себе, и смиренно ответила общительной даме:
– Он не негодяй.
– Неужели?
Бархатный голос побуждал исповедоваться.
Я еще раз вздохнула и призналась:
– Он мне очень понравился…
– Я вас понимаю.
– Нет, не понимаете! – заспорила я.
– Прекрасно понимаю.
Тут до меня дошло, что мы препираемся точь-в-точь как персонажи из старой дурацкой рекламы про чудесное средство от насморка, и я нервно хихикнула.
– Вот так-то лучше, – одобрила дама.
– В самом деле, ты чего раскисла? – присоединился к беседе мой внутренний голос. – Можно подумать, это была любовь твоей жизни! Можно подумать, у тебя разбилось сердце! Да уж, куда там! Ха!
– Нет, разбилась всего лишь моя очередная хрустальная мечта, –иронично хмыкнула я и собралась с силами, чтобы встать с лавочки и пойти дальше по своему жизненному пути – тернистому и густо усеянному осколками всего разбитого.
– Стекло бьется к счастью, – уверенно сказала дама.
Она как будто прочитала мои мысли и поняла, что я хочу уходить:
– Идите, деточка, идите. Всё будет хорошо!
– Да-да, – хмуро согласилась я, вздернув на плечо ремень сумки и таким образом приготовившись продолжить свой многотрудный поход в условно светлое будущее. – Разумеется, всё будет хорошо, но не у всех…
– У вас всё будет хорошо, – моя собеседница уверенно акцентировала местоимение. – Я знаю. Я вижу.
С расстояния в три шага я оглянулась на лавочку и только тут заметила белую тросточку, с какими ходят слепые.
Ага, видит она что-то, как же!
Эх…
Мимо Санчо в приемной я прошла твердым шагом, нарочито не замечая вопросительно вздернутые брови помощника. Наверняка он заметил, что глаза у меня мокрые и красные, а тушь размазана, но я не собиралась откровенничать. Не сейчас. Позже, когда я успокоюсь и смогу отнестись к ситуации с юмором.
– А что? – встревожено вякнул Санчо, но я осадила его предостерегающим жестом и рявкнула:
– Что, что… Аллергия у меня!!!
В кабинете я швырнула на диван сумку, тычком включила компьютер, бухнулась в кресло и уставилась на свое отражение в мониторе, как на врага народа. Монитор не выдержал психической атаки и малодушно просветлел. Скайп я даже включать не стала – зачем? Теперь ему дорога туда же, куда и «Одноклассникам».
Я открыла ничем не скомпрометированный Ворд и выдохнула, собираясь с мыслями.
Тихо скрипнула дверь. Я подняла глаза: на пороге, сдвинув пятки, развернув плечи и без всякого выражения глядя поверх моей головы, высился Санчо. Образ чопорного английского дворецкого шел ему чрезвычайно.
– Кгхм…
– Да? – обронила я с ледяной вежливостью некстати потревоженной благородной леди.
– Вы, мадам, эту свою аллергию чем лечить изволите? Опять спиртным? Или мне в аптеку сгонять? – не глядя на меня, вопросил мой помощник таким хамским тоном, за который чопорного английского дворецкого турнули бы с туманного Альбиона без рекомендаций и выходного пособия.
– На сей раз нашу аллергию мы будем лечить работой! – с вызовом ответила я и демонстративно придвинула к себе клавиатуру.
– А-а, значит, дело совсем плохо, – пробормотал Санчо и тихо испарился.
В растрепанных нервах мне обычно превосходно работается. Нет лучшего способа забыть о своих проблемах, чем создать таковые кому-то другому!
Я ворвалась в третью главу незаконченного романа, как смерть с косой.
Изначально на данном этапе предполагалась небольшая романтическая история, но я вычеркнула ее из своих творческих планов и бестрепетной рукой лишила жизни всех подходящих кандидатов в герои-любовники.
Главную героиню я заточила в тюрьму, тюрьму водрузила на одинокую скалу, вокруг скалы квадратно-гнездовым порядком расположила объединенную армию каннибалов и зомби, этих окружила раскаленными песками пустыни, а пустыню населила двухметровыми скорпионами-мутантами с нездоровой тягой к общению.
После того, как насекомые монстры жестоко расправились с группой деловых туристов в щелястых тележках на осликах, мне полегчало, поэтому осликов я не тронула.
Синей зубчатой молнией с неблагосклонных небес я испепелила тележки и на этом мой разрушительный порыв окончательно иссяк.
Я даже проявила гуманизм и позволила главной героине по случаю разжиться крепкой стальной ложкой для рытья подземного хода на волю, но эта неблагодарная дрянь, почувствовав, что я подобрела, первым делом попыталась соблазнить своего тюремщика, и мне пришлось напомнить ей старый добрый советский лозунг: «У нас в стране секса нет!». А раз у нас его нет, то и у других не будет – во всяком случае, в том мире, где бог и царь – я, автор художественного произведения.
Выплеснув негатив на бумагу, я устало откинулась в кресле и в наступившей тишине услышала женский голос в приемной:
– Что, она сейчас занята?
– Так, немного, – небрежно ответил Санчо. – Полагаю, набрасывает сценарий апокалипсиса!
Я тихо застонала, потому что узнала женский голос. Это была Машера, про которую я совсем забыла! Моя двоюродная сестрица из Павлодара.
– Ну, тогда, может, хоть второе пришествие пройдет, как приличное шоу! – заметила кузина и бесцеремонно распахнула дверь в мой кабинет. – Тёпа, неужели у тебя уже склероз?
– Здравствуй, дорогая!
Я сделала приветливое лицо, привстала в кресле и повела рукой, приглашая родственницу не церемониться. Впрочем, этого от Машеры не дождешься. Она бухнулась на диван, взметнув подолом, попрыгала на подушках и показала мне большой палец:
– А ты тут хорошо устроилась! Молодец!
Я натужно улыбнулась, вышла из-за стола, походя прикрыла окно (во дворе уже с полминуты бешено орала автомобильная сигнализация), переступила через Машкины вытянутые ноги, выглянула в приемную и распорядилась:
– Саш, тащи кофе и сладкое, что у нас есть!
– Тёпа? – вне прямой связи с моими словами заинтересованно повторил Санчо и умиленно поморгал ресницами.
– Забудь, – хмуро велела я.
Машку захотелось отдать на растерзание каннибалам, зомби и скорпионам-мутантам.
В нашей семье испокон веков существует очаровательная традиция сызмала награждать детишек милыми домашними прозвищами. И, поскольку нет ничего более постоянного, чем временное, эти заменители приличных ФИО прилипают к своим носителям, как банный лист к распаренному седалищу – не оторвешь!
В нежном возрасте девяти месяцев я получила от любящих родственников в пожизненное пользование домашнее прозвище Тёпа – за то, что сосредоточенно озвучивала свои самые первые шаги: «Топ, топ, топ».
Лет в пятнадцать, когда ко мне в гости стали заглядывать мальчики, я устроила родичам дикий скандал, категорически потребовав в присутствии посторонних людей называть меня человеческим именем, но это не очень помогло. Машка, вот, по-прежнему кличет меня, как младенца. Впрочем, сама она невозмутимо отзывается и на Машерочку, и на Масянделя.
– Мань, прости, я забыла оставить тебе ключи, – повинилась я за кофе с пирожными.
–Ты забыла, что мы приезжаем? – не поверила сестрица.
– Мы?
У меня упало сердце. Это Машкино «мы» могло означать только одно: она приехала не в единственном числе, а со своими короедами. В таком случае, мою забывчивость, действительно, можно было объяснить только очень тяжелой формой склероза, если вообще не амнезией. Машкины потомки Дуся и Руся производят стойкое и тяжелое впечатление даже на очень закаленных людей – цирковых укротителей, сотрудников террариумов и заслуженных работников переполненных сумасшедших домов.
– Детки ждут меня во дворе, – сообщила Машера.
Сразу стало понятно, почему в одном дворе с Дусей и Русей слаженным хором орут автомобильная сигнализация, коты и дворник дядя Митя.
Я поспешно поставила чашку, с непрожеванным куском пирожного за щекой метнулась к столу и вытряхнула на него всё содержимое своей сумки:
– Вот ключи от квартиры, езжайте домой!
– Не спеши, успеется, давай сначала поболтаем, посекретничаем по-женски, пока нам детки не мешают! – отмахнулась Машера.
У нее нервы, как якорные цепи «Титаника».
– Не мешают? – повторила я, обеспокоенно прислушиваясь к нарастающему шуму во дворе.
Там что-то грохнуло, и мимо окна ночными бабочками полетели серебристо-черные хлопья.
– Разве может нормальный ребенок с петардой пройти мимо пустого мусорного бака? – пожав плечами, философски ответила сестрица на мой невысказанный вопрос. – Всякому же ясно – стальной контейнер ухнет так, что закачаешься!
Я подкатила глаза и увидела, что на потолке качается хрустальная люстра, не менее отзывчивая, чем стальной контейнер.
– Ладно, я пойду, – Машера встала и подхватила со стола тарелку с пирожными. – Не задерживайся на работе, тебя ждет праздничный ужин в семейном кругу!
