Марк застыл.
Его охватило предчувствие несчастья. Эмили вела себя до ужаса неестественно. Изображала веселье, прикидывалась беззаботной.
– Но только сейчас не открывай, – попросила его Эмили. – Откроешь после того, как я уйду. Не раньше чем через час. Обещай! Учти, я тебе доверяю. Представь, что мы играем в прятки. Ты должен дать мне время спрятаться. Закрой глаза и сосчитай, ну, допустим, до тысячи…
Похоже, Эмили собрала в кулак остатки самообладания, чтобы превратить свою просьбу в шутливую игру. Но Марка ее потуги не обманули.
– Обещаешь? – настойчиво спросила Эмили.
Марк смиренно кивнул. Их взгляды встретились. Первой не выдержала и моргнула Эмили.
– Боюсь, ты меня надуешь. Я тебя знаю, ты упрям как осел. Не успею я выйти за дверь, как ты бросишься открывать подарок…
Марк не стал с ней спорить. Эмили подняла свою красивую руку.
Опять это проклятое кольцо.
– Мариам?
Хозяйка бара словно только и ждала приглашения. В долю секунды она оказалась возле стола, за которым сидели Марк и Эмили.
– Мариам, я хочу поручить тебе одно важное дело. Вот, возьми это. Отдашь Марку ровно через час и ни минутой раньше. Он будет тебя уговаривать, попытается подкупить или запугать, но ты не поддавайся. Кстати, проследи, пожалуйста, чтобы через час он отправился на лекцию. Аудитория В318. И пусть не опаздывает!
Мариам взяла маленький пакет.
– Мариам, я тебе доверяю.
Что ей оставалось? Эмили встала, сунула в сумку футляр с туарегским крестом и чмокнула Марка в щеку. Или в краешек губ? Нарочно, что ли, чтобы подразнить Мариам?
Эмили толкнула стеклянную дверь бара «Ленин» и исчезла, смешавшись на площади с толпой студентов. Была – и нет.
Дверь за ней закрылась.
Мариам сжала в ладони пакет. Разумеется, она сделает, как просила Эмили, хотя эта игра совсем ей не нравится. За долгие годы Мариам насмотрелась на влюбленные парочки в ссоре. Если девушка решила бросить парня, она чего только не придумает. Диву даешься, какая у девчонок богатая фантазия.
И Эмили из их числа.
От всей этой сцены за милю несло фальшью. Эмили сбежала, оставив подарок для Марка, больше всего напоминавший мину замедленного действия. Как только Марк ее отпустил? Хороший он парень, но до чего наивный… Мариам так и не пришла ни к какому выводу относительно того, кем ему приходилась эта девушка – сестрой, женой, любовницей или просто подругой; она по-прежнему не понимала, что их связывает, но точно знала, что задумала Эмили.
Порвать эту связь.
4
2 октября 1998
09:02
Марк смотрел на хлопочущую за стойкой бара Мариам. Не переставая принимать заказы, она сунула переданный Эмили пакетик в ящик кассы. По тому, как она покосилась на него, Марк понял: нечего и думать, что удастся ее уговорить. Женская солидарность. Он в отчаянии уставился на лежащую на столе зеленую тетрадь Кредюля Гран-Дюка. Эмили хорошо знала, что делает. До начала занятий у него еще целый час. Первым в расписании идет скучный до зевоты семинар по европейскому конституционному праву под руководством молодого препода, который половину времени тратит на болтовню по мобильному телефону. Эмили все рассчитала. Заманила его в ловушку. Надо же ему как-то убить этот час.
В «Ленине» уже было не протолкнуться. Какой-то верзила поинтересовался, можно ли ему присесть к Марку за стол, и тот рассеянно кивнул. На красно-белых часах с маркой «Мартини» было 09:03. Понимая, что выбора у него нет, Марк все же медлил открывать тетрадь. Медленно провел рукой по гладкой поверхности картонной обложки. Чуть выждал и снова поднял глаза. Черные стрелки часов не сдвинулись ни на миллиметр, словно приклеенные.
09:04
Марк вздохнул.
К кофе он так и не притронулся. Да не станет он его пить! Он вообще не любит кофе. Пожилой профессор, пристроившийся возле стойки с кружкой пива и номером «Ле-Паризьен», с вожделением смотрел на его место. Марк с большим удовольствием уступил бы ему стул, а сам отправился искать Эмили, швырнув тетрадь в урну.
Он перевел взгляд за окно, пытаясь отыскать в многолюдной студенческой толпе силуэт Эмили. Вот если бы они преградили ей путь, а потом расступились, чтобы он смог увидеть ее и броситься к ней… В носу вдруг защипало. Марк почувствовал, как заколотилось сердце, а в горле вырос ком. Он давно научился распознавать первые симптомы болезни – тахикардия, сбой дыхания. Зря он смотрит на площадь.
Он отвернулся от окна, и сразу задышалось легче.
Пальцы снова легли на светло-зеленую тетрадь.
Эмили выиграла. Как всегда. Хочешь не хочешь, но придется и ему отправиться на встречу с прошлым.
Глубоко вздохнув, Марк открыл тетрадь. Гран-Дюк писал мелким убористым почерком, ровным, хотя и не каллиграфическим. Абсолютно понятным.
Марк наклонился к тетради и нырнул в синие волны букв, слов и строк – точно бросился вниз головой в океан сомнений.
Дневник Кредюля Гран-Дюка
Все началось с катастрофы. Думаю, что до 23 декабря 1980 года никто – или почти никто – и слыхом не слыхивал про Мон-Террибль. В том числе и я. Мон-Террибль – одна из не самых больших вершин массива Юра, на границе Швейцарии и Франции, возвышающаяся в излучине реки Ду; с французской стороны она граничит с коммуной Монбельяр, со швейцарской – с кантоном Порантрюи. Ничем не примечательная гора высотой 804 метра, на склонах которой пасутся коровы. Однако забраться на нее не всегда бывает легко, особенно зимой, когда гора занесена снегом. Название «Мон-Террибль» если кому и известно, то, может, паре-тройке историков – во времена Революции так именовался франко-швейцарский департамент. Но с тех пор утекло много воды, и про гору все забыли, не считая сотни-другой местных жителей, между собой, кстати, величающих ее коротко «Мон-Терри». Разумеется, когда в ночь с 22 на 23 декабря на юго-западный, французский, склон рухнул аэробус рейса 5403 из Стамбула в Париж, журналисты предпочли полное название. Поставьте себя на их место: «Трагедия на Мон-Террибль»[3 - Terrible – ужасный (фр.).] звучит куда как выразительнее, чем «Трагедия на Мон-Терри»!
Возможно, люди о ней еще помнят. Возможно, нет. Авиакатастрофы в наши дни не редкость и похожи одна на другую. За несколько месяцев до описываемого мною случая на Канарах, близ Тенерифе, разбился Боинг-747. Сто сорок шесть погибших. На следующий год, 1 декабря 1981-го, Дуглас ДС-9, выполнявший рейс Любляна – Аяччо, врезался на Корсике в гору Сан-Пьетро: сто восемьдесят жертв. В истории Корсики это единственная авиакатастрофа. Про нее все точно забыли – кроме корсиканцев, естественно. А вот про крушение самолета близ горы Сент-Одиль[4 - В 1992 г. при заходе на посадку на аэродром Страсбурга разбился аэробус А320.] еще помнят – пока эстафету не подхватит кто-нибудь еще.
Но в 1981 году все дружно заговорили о «черной серии».
Чушь полная! Достаточно посмотреть статистику. Вы уж мне поверьте, я обшарил все сайты, посвященные авиационным катастрофам, включая 1001crash.com. Зайдите на него сами и своими глазами убедитесь, насколько точная информация там приведена. Число погибших, технические подробности, чуть ли не посекундное описание последних мгновений перед роковым падением. Это кажется невероятным, но составители сайта установили, что за последние 40 лет самолеты терпели крушение больше 1500 раз, в результате чего погибло двадцать пять с лишним тысяч человек… Подсчитайте сами, получается примерно 40 авиакатастроф в год. Иными словами, каждую неделю в мире разбивается самолет, и далеко не всегда это происходит в Китае или над сибирской тайгой…
Что ж тут удивляться, что про трагедию на Мон-Террибль люди довольно быстро забыли. Что такое сто шестьдесят девять погибших? Пыль. Звездная пыль…
Да я и сам в то время не обратил на этот случай внимания. Ну услышал сообщение по радио… И думать про него забыл. В то утро я был в городе Андае и сидел в засаде. Я тогда расследовал в одном казино финансовые махинации, за которыми явственно маячили баскские террористы. Работенка – не соскучишься. В ту пору я охотно брался за горячие дела, можно сказать, специализировался на них. Частным сыском я занимался уже почти пять лет, потратив предыдущие двадцать на игры в наемника в разных уголках земли. Мой возраст приближался к пятидесяти. В наследство от бурного прошлого мне остались в кашу раздробленная бедренная кость и перекрученный не хуже веревки позвоночник. Когда приходилось вести скрытое наблюдение, я толстел на килограмм в неделю, а чтобы от него избавиться, уходил в лучшем случае месяц. Короче говоря, в шкуре частного детектива я чувствовал себя вполне комфортно, даже если удача сопутствовала мне далеко не всегда.
Новость о крушении самолета я, как и все, услышал по радио, когда сидел в машине на парковке перед казино Андая, и пропустил ее мимо ушей. Откуда мне было знать, что не пройдет и нескольких месяцев, как эта катастрофа станет для меня смыслом жизни. Вот ведь ирония судьбы!
Аэробус рейса 5403 Стамбул – Париж врезался в гору Мон-Террибль ночью 23 декабря, а если точнее, в ноль часов тридцать семь минут. Никто так и понял, что именно стало причиной крушения. Зима в тот год выдалась скорее мягкая, но накануне утром повалил снег и продолжал идти весь день. К вечеру поднялся буран. Мон-Террибль напоминает нечто вроде ступеньки между швейцарской и французской частями массива Юра. Видимо, пилот ее просто-напросто не заметил. Во всяком случае, так говорили тогда. Действительно, чего проще – свалить вину на бедолагу-летчика, вместе с остальным экипажем и пассажирами сгоревшего в пламени вспыхнувшего пожара. А как же черный ящик? – спросите вы. А никак. Все, что удалось вытянуть из черного ящика, – это что самолет летел на слишком малой высоте, а пилот потерял управление. Ассоциация жертв авиакатастроф и родственники погибшего летчика пытались выяснить, что в реальности произошло, но безуспешно. Так что в конечном счете катастрофу списали на пилота, снегопад, буран, гору, рок, проклятый закон Мёрфи, в соответствии с которым если что-то плохое может случиться, то оно обязательно случается, и, конечно, на невезуху… Был и суд, а как же. Семьи погибших требовали расследования. Но за его ходом никто не следил. Публику интересовало не это.
Самолет рухнул в ноль часов тридцать семь минут. Эксперты установили это задним числом, потому что свидетелей происшествия не было – кроме пассажиров, от которых не осталось ничего, даже разбитых часов с замершими в миг удара стрелками. Перед Рождеством экологи насмерть бились за спасение каждой елочки в области Юра. Аэробус в несколько секунд уничтожил елок больше, чем смогли бы извести все окрестные жители, празднуя Новый год сто лет подряд. Те, что не угодили под упавший самолет, сгорели в пожаре, хоть и утопали в снегу. Самолет прочертил по лесу полосу длиной в несколько сотен метров, после чего упал и взорвался. И горел потом всю ночь.
Первые спасатели прибыли на место катастрофы только час спустя. Пока получили сигнал, пока добрались – на пять километров вокруг на тот момент не оказалось ни одной машины. Тревогу подняли жители долины, заметившие над лесом черный дым. Использовать вертолеты не удалось из-за снегопада. Пожарной команде пришлось взбираться пешком, по горящей просеке. К утру снежная буря улеглась, и Мон-Террибль на несколько часов сделался центром мира. Кажется, потом был судебный процесс, хотя я не уверен. Во всяком случае, какое-то расследование, призванное установить, почему помощь подоспела так поздно, провели, но оно мало кого интересовало. Публику эти детали оставили равнодушной.
Спасатели, должно быть, рассуждали так: зачем спешить, все равно в живых уже никого нет. Именно эта мысль, по всей вероятности, посетила каждого из них при виде смятого в гармошку и объятого пламенем остова самолета. Но пожарные – народ добросовестный, даже в половине второго ночи, даже в горах Юра, даже в буран. И они тщательно обыскали местность – зря, что ли, спешили? Не для того же они примчались сюда, чтобы погреться у гигантского костра, сожравшего весь горный склон и превратившего снежный покров в грязную сажу, а тела ста шестидесяти восьми пассажиров – в угли.
Они осмотрели каждый квадратный метр леса, утирая слезы, выступавшие от разъедавшего глаза дыма и ужаса представшей им картины. Находку совершил молоденький пожарный из бригады города Сошо Тьерри Мушо. Пусть вас не удивляет, что спустя столько лет я привожу вам все эти подробности. Просто поверьте мне, что так все и было. Впоследствии я проговорил с ним наедине несколько часов, пытаясь секунду за секундой восстановить тогдашние события и заставляя его вспоминать каждую, даже самую пустяковую мелочь. В ту ночь он не сразу сообразил, в чем дело. Вначале ему показалось, что он наткнулся на мертвое тельце. Детский трупик. Тем не менее это было единственное не сгоревшее в огне тело. Ребенок был совсем крошечный, младенец не старше трех месяцев от роду. Во время падения самолета его выбросило из левой двери аэробуса, частично смявшейся при контакте с землей. Так впоследствии утверждали эксперты, пытавшиеся определить, какое место в салоне занимали ребенок и его родители. Не волнуйтесь, позже я к этой теме еще вернусь. Наберитесь терпения…
Тьерри Мушо решил, что нашел безжизненное тело – еще бы, младенец больше часа пролежал на снегу. Однако, наклонившись пониже, он обнаружил, что и лицо, и ручки, и ножки ребенка хоть и бледноваты, но не смертной бледностью. Младенец лежал метрах в тридцати от горящего самолета. Очевидно, его согревал жар этого чудовищного костра. Тогда молодой пожарный из Сошо немедленно, как его и учили, сделал ребенку искусственное дыхание и – очень осторожно – массаж сердца. Выбирая профессию, он и подумать не мог, что ему придется спасать новорожденного, да еще в таких условиях…
Ребенок дышал, хоть и слабо. Несколько минут спустя подоспели врачи, взявшие заботы о нем на себя. Впоследствии медики подтвердили, что жизнь младенцу – это оказалась девочка с невероятно синими для столь юного возраста глазами, а судя по белой коже, француженка – спас исходящий от горящей машины жар. Малютку отбросило достаточно далеко от самолета, чтобы не пострадать от огня, но в то же время достаточно близко, чтобы не замерзнуть в ночном лесу. Чудовищная ирония судьбы: ей не дал умереть пожар, унесший жизни остальных пассажиров, в том числе ее родителей. Во всяком случае, именно это заявили врачи, объясняя чудесное спасение ребенка.
Потому что спасение действительно было чудом!
Подавляющее большинство французских газет, не дожидаясь экспертных оценок, подготовили срочный ночной выпуск, посвященный авиакатастрофе. Единственным изданием, проявившим терпение, был «Эст репюбликен». Ничем иным, как обостренным чутьем главного редактора, объяснить подобную тактику невозможно. Он вызвал всех своих сотрудников и разослал их по всей области: одни несли дежурство возле полицейских участков, другие – перед входом в больницы. Новость о чудом выжившей девочке стала известна в два часа ночи. И в номере от 23 декабря 1980 года «Эст репюбликен» напечатал статью под заголовком: «Чудесное спасение в Мон-Террибль». Журналисты не подвели своего шефа: рядом с заметкой были опубликованы фотографии. На первой – пылающий самолет. А на второй, цветной, – пожарный с младенцем на руках стоит перед входом в больницу Бельфор-Монбельяра. Ретушеры постарались подсинить личико ребенка, а заодно и глаза. Короткий текст сообщал: «В ночь с 22 на 23 декабря 1980 года на склонах Мон-Террибль, на франко-швейцарской границе, потерпел крушение аэробус 5403 “Стамбул – Париж”. 168 из 169 пассажиров и члены экипажа погибли в результате столкновения и вспыхнувшего затем пожара. Чудом спасся лишь трехмесячный ребенок, которого выбросило из самолета до того, как его охватил огонь».
Утром вся Франция узнала поразительную новость и содрогнулась. Над судьбой сироты рыдали в каждом доме. Тем же утром заметку из «Эст» перепечатали все газеты, ее цитировали все теле- и радиостанции. Может, вы помните? Вся страна погрузилась в глубокий траур…
Неясным оставалось только одно. «Эст репюбликен» поместил снимок чудом спасшейся девочки, но не сообщил ее имени. Сделать это в два часа ночи не представлялось возможным – следовало связаться с отделением «Эр Франс» в Стамбуле. Наверное, именно так рассуждал главный редактор, сказавший себе, что, в конце концов, не так уж и важно, как зовут ребенка. Конечно, если бы на первой полосе газеты под фотографией голубоглазой малютки было напечатано ее имя, эмоциональное воздействие на читателей было бы еще сильнее, но… «Чудесное спасение в Мон-Террибль» тоже звучало неплохо. Плюс сохранялась часть тайны, а значит, будет о чем писать завтра.
Или послезавтра.
Ну и вот.
Имя и фамилия девочки пока оставались неизвестными. И я потратил восемнадцать лет жизни, чтобы их узнать.
5
2 октября 1998
09:10
Истеричный взрыв хохота, раздавшийся за столом, где теснились пять студентов, вывел Марка из себя. Парни передавали друг другу какие-то фотографии – должно быть, с последней вечеринки. Такие снимки потом обычно хранят долгие годы, припрятав в укромном местечке, чтобы время от времени разглядывать со смешанным чувством стыда и гордости. Марк плохо знал этих ребят; вроде бы они входили в самую крупную студенческую ассоциацию, занимавшуюся организацией внеучебных мероприятий. Университетский кооператив, ксерокопирование лекций и материалов к экзаменам и прочее в том же духе. Вырученные средства как раз и шли на финансирование подобных вечеринок.
Марк поднял глаза.
Если часы не врут, 09:11.
Мариам, демонстративно отвернувшись от него, болтала с девушкой, с головы до ног, включая выглядывавшие из-под низкого пояса юбки трусы, одетой в черное, – вылитая Мортиша Аддамс.
Марк вздохнул и перевернул страницу тетради.
Ничего не поделаешь.
Дневник Кредюля Гран-Дюка
Ну вот. Именно тогда и зародилась тайна Мон-Террибль. Может, вы даже кое-что об этом помните? Хотя поначалу все шло как обычно. Осиротевшего младенца, найденного молодым пожарным, поместили в детское отделение больницы Бельфор-Монбельяра, приставив к нему целую армию врачей.
Я восстановил последовательность событий с точностью до минуты, но избавлю вас от ознакомления с показаниями свидетелей, занявшими долгие часы. Думаю, краткого пересказа будет достаточно, тем более что звучит он весьма поучительно.
Леонс де Карвиль узнал обе новости сразу – и о крушении самолета, и о чудом спасшемся ребенке – из шестичасовых выпусков последних известий по радио. Леонс де Карвиль всегда вставал рано. Одним телефонным звонком он отменил все запланированные на этот день встречи, хотя его деловой график был расписан по минутам, и на частном самолете вылетел в Монбельяр. Леонс де Карвиль, которому тогда было пятьдесят пять лет, принадлежал к сотне крупнейших во Франции промышленников. Инженер по образованию, он сколотил состояние прокладкой трубопроводов по всему миру. Фирма де Карвиля выступала субподрядчиком ведущих транснациональных нефтяных и газовых компаний. Своих выдающихся успехов он добился не потому что при прокладке нефте- и газопроводов использовал какие-то особенные инновационные технологии, а потому что умел работать в самых опасных и труднодоступных районах планеты – его фирма тянула линии трубопроводов под водой, под горными массивами, на сейсмически активных территориях и так далее. По-настоящему фирма расцвела в шестидесятые, когда предложила революционный метод прокладки нефтепроводов в зонах вечной мерзлоты, благодаря чему даже в разгар холодной войны могла спокойно заниматься экспортом углеводородов из Сибири и с Аляски…
Шагая белыми лабиринтами больницы Бельфор-Монбельяра, Леонс де Карвиль хранил на лице выражение спокойного достоинства, немало впечатлившее медицинский персонал, измученный натиском любопытных журналистов.
– Следуйте за мной, – сказала ему замотанная медсестра.
– Где она?
– В отделении для грудничков. Не волнуйтесь. С ней все в порядке.
– Кто ее лечащий врач?
Медсестра удивилась, но после короткого колебания ответила:
– Доктор… Доктор Моранж. Малышку привезли ночью, в его дежурство.
Во взгляде Леонса де Карвиля появился инквизиторский блеск. Но медсестра не стала дожидаться новых вопросов.
– Вам повезло, месье де Карвиль. Это один из лучших наших специалистов. Он еще здесь. Вы можете сами с ним поговорить.
У Леонса де Карвиля дернулся уголок рта. Это могло означать все что угодно – и самодовольство, и настороженность. Он решительным шагом последовал за медсестрой. Больничный персонал прижимался к стенам коридоров, пропуская его.
Прошлой ночью промышленник потерял в трагедии на горе Мон-Террибль единственного сына и невестку. Именно он, признанный успешный бизнесмен, двумя годами раньше настоял, чтобы руководство турецким филиалом компании Карвиля взял на себя его сын. Назначение никого не удивило, все и так знали, что молодой Александр де Карвиль просто обречен стать наследником отца и возглавить компанию. Передачу полномочий планировалось осуществить постепенно. Александр отправился в Турцию набираться опыта, а заодно проверить на практике, чего стоят его дипломы – первый, полученный в Политехническом университете, и второй – на факультете политологии в университете Сьянс-По. Ему предстояло научиться работать в условиях меняющейся политической конъюнктуры, когда после правления милитаристского режима в Турции пришли к власти демократы… Ставка в этой игре была чрезвычайно высока – пожалуй, компания Карвилей еще никогда не играла столь по-крупному. Речь шла о заключении контракта сроком не на одно десятилетие. Александр де Карвиль вместе с семьей перебрался в Турцию, где вел переговоры о прокладке нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан, второго по протяженности в мире, около двух тысяч километров, призванного соединить Каспийское побережье со Средиземноморским. Более тысячи километров нефтепровода предполагалось проложить по территории Турции, дотянув нитку до расположенного на юго-восточном побережье Средиземного моря, недалеко от сирийской границы, небольшого портового города Джейхан, где Александр де Карвиль с семьей устроил летнюю резиденцию. Переговоры обещали быть долгими. Действительно, прошло уже два года, а они все еще топтались на месте. Александр большую часть года жил в Турции – вместе с женой Вероникой и дочерью Мальвиной, которой тогда было шесть лет (два из них она провела в Турции). Забеременев вторым ребенком, Вероника отказалась от визитов во Францию. Она отличалась хрупким здоровьем, и врачи категорически не советовали ей совершать длительные путешествия, а летать самолетами просто-напросто запретили. Впрочем, роды прошли нормально. Маму поместили в крупнейший частный роддом Стамбула, в районе Бакыркёй, и маленькая Мальвина вскоре смогла с нежностью обнять свою новорожденную сестренку Лизу-Розу. Леонс де Карвиль и его супруга Матильда, остававшиеся во Франции, получили красивую открытку и слегка расплывчатую фотографию внучки. Никакой спешки не было, и семейную встречу назначили на Рождество 1980 года. Мальвину де Карвиль отправили во Францию на неделю раньше, в первый день школьных каникул. Александр, Вероника и малютка Лиза-Роза должны были последовать за ней 23 декабря, вечерним самолетом «Стамбул – Париж». Карвили вовсю готовились к празднику. Отмечать Рождество решили в загородной резиденции Курвэ, на берегу Марны. В честь сестрички Мальвина – прелестная темноволосая девочка шести лет, не хуже генерала командовавшая армией как турецких, так и французских слуг, – велела украсить бело-розовыми бантами холл и переходы загородного дома, включая монументальную лестницу вишневого дерева, не говоря уже о детской.
Мальвина де Карвиль…
Позвольте мне ненадолго отвлечься от Леонса де Карвиля, вышагивающего по бесконечным коридорам больницы в Монбельяре, чтобы представить вам Мальвину. Это важно, и скоро вы поймете почему.
Итак, Мальвина де Карвиль.
Я никогда ей не нравился. И это еще мягко сказано. Впрочем, наши чувства взаимны. Сколько бы я ни пытался убедить себя, что она не виновата в том, что тронулась умом, что, не случись эта трагедия, она превратилась бы в прелестную и даже обворожительную женщину, представительницу высших кругов общества, судьбой предназначенную к тому, чтобы удачно выйти замуж, сделав, как говорится, блестящую партию… Э-э, да что там! С годами эта девчонка, чем дальше, тем отчетливей слетавшая с катушек, пугала меня все больше. В отличие от своей бабки, Мальвина де Карвиль никогда мне не доверяла. Наверное, догадывалась, что я считаю ее монстром. Да-да, монстром! Потому что со временем милая шестилетняя девочка превратилась в подлинное чудовище. В тощую неуправляемую уродину. Ладно, проехали. Замнем для ясности. Не приведи господи, эти записки попадут ей в руки, – мне и представить себе страшно, что она надо мной учинит!
Лучше вернемся к тому, из-за чего она повредилась разумом. К чуду. Точнее говоря, к подобию чуда.
В больнице Бельфор-Монбельяра Леонс де Карвиль по привычке держался с отстраненным достоинством, в котором окружающие впервые на его памяти прочитали не высокомерие, а робость. Он и бровью не повел, когда ему показали внучку – через стекло палаты, не позволявшее слышать, как она плачет.
– Вот она, – сказала медсестра. – Ближайшая к двери кроватка.
– Спасибо.
Он говорил сдержанно и спокойно, как человек, полностью владеющий собой. Медсестра отступила шага на три. Ей только что сказали, что Лиза-Роза – единственное, что осталось у Леонса де Карвиля…
Должно быть, в эти минуты вера выдающегося бизнесмена серьезно пошатнулась – во всяком случае, дала трещину. Нет, Леонс, в отличие от своей жены Матильды, никогда не причислял себя к истым католикам. Он был человеком верующим, но таким, условно говоря, новообращенным – под влиянием семейного окружения со стороны супруги, которое не поняло бы его научного рационализма, – в лучших домах Куврэ он был не принят. Однако в такую минуту, как эта, даже отъявленный рационалист задумался бы о Боге. И почувствовал бы, как его раздирает между гневом на жестокость того, кто отнял у тебя единственного сына, и благодарностью к нему же за то, что спас от гибели – в знак утешения? – твою внучку. Единственную из всех…
Лиза-Роза беззвучно плакала в своей стеклянной клетке.
