Иногда удавалось вырвать из уст чувственный стон.
Божественное наслаждение!
Неизвестно, что чувствовала в эти пикантные моменты жена (иногда выходил повод для возмущения; был случай, когда Сергею досталось по локтю горячей сковородой), он от подобной нехитрой близости возбуждался настолько, что остановить динамику требовательной пылкости было невозможно.
Потом потные от удовлетворённой страсти супруги в восхитительно непристойных позах подолгу лежали на растерзанной в пух и прах кровати, стараясь изо всех сил успокоить дыхание, и смеялись беззвучно, чтобы дети не могли догадаться, что у папы и мамы случилась любовь.
А как изящно после всего любимая поднималась с постели, блистая неотразимой наготой, делая вид, что стесняется.
Наивная. Такой спектакль невозможно смотреть безучастно.
Сергей тут же вскакивал с супружеского ложа, подхватывал свою нимфу налету и тащил обратно. Лидушка отбивалась, демонстративно пускала слезу.
Муж успокаивал, успокаивал, пока не иссякнут окончательно силы или не постучится в дверь неугомонная ребятня, безжалостно гася свет безумной страсти в чувствительных сенсорах.
Так они и жили: неуязвимо, легко, играючи.
Он видел свой брак до невозможности счастливым, если не сказать больше – идеальным.
Но что-то последнее время смущало, беспокоило.
Смутная тревога пронизывала искушённое хитросплетениями жизни сознание, порождая необъяснимые предчувствия, мучительное томление духа, эмоциональный и физический дискомфорт.
Что-то в их отношениях изменилось, треснуло, хотя выглядела Лидочка всё так же потрясающе: элегантно, эффектно, чувственно.
Возможно, слишком соблазнительно.
В любом случае, как-то не так.
И ещё характер.
Темперамент и женственность те же, а покладистость, мягкая нежность, деликатность, словно испарились. Лидушка неожиданно научилась спорить, раздражалась по пустякам. Даже походка и взгляд стали чужими, незнакомыми.
Жена, как и прежде, искушала лукавыми соблазнами: манила возможностью игриво проникнуть под подол, запустить пальцы в гладко зачёсанные волосы, засунуть нос в дразнящее аппетитной сочностью декольте, вырвать из сладких уст поцелуй.
Да просто дотронуться.
Что Сергей мог поделать, если супруга – самая настоящая зажигалка, а он всегда голоден!
Вот и сейчас…
А она… смотрит. Не то чтобы равнодушно – испытующе: пронзительно, насмешливо, словно он ей чего-то должен.
Сергей заскучал, отчаявшись вернуть жизнь в накатанную колею. Лихо ему в своём доме, неуютно. Может на работе у Лидушки что не ладится?
И вдруг пронзила его шальная догадка: никак любовная интрижка!
Острая боль нырнула за грудину, в голове застрял шум – неприятный размеренный гул, высверливающий мозг, леденящий душу, запирающий дыхание.
Ослепительные сполохи разноцветных пятен летали перед глазами, голова шла кругом, нервы напружинились, вытянулись в струнку.
– Нет, – беззвучно взмолился Сергей, судорожно глотая воздух, – только не это. Я же люблю её. Люблю, люблю, люблю!!! Нет, не верю-ю-ю! Она не могла, не могла, не могла… так со мной поступить!
Однажды случайно залетевшую догадку можно попытаться выбросить из головы. Вон отсюда!
Глядь-поглядь, а она вновь свербит, долбит по больному, как дятел сухую ветку.
– Поговорить надо, выяснить. Вот вернётся… вот где она сейчас, где! Что происходит! Мужчина я или олень винторогий? Уж я ей задам, по струнке ходить будет!
Негодование росло, ширилось. Сосуд раздражения наполнился до отказа. Пар из кипящих мыслей вырывался наружу, со скрежетом и писком валил из ушей.
Восемь вечера. Лидушки нет!
Катастрофа, аврал!
И вдруг вот она, собственной персоной, – явилась, не запылилась, где была, что делала!
Жена была слегка навеселе: возбуждённая, соблазнительная донельзя. Глаза полыхали незнакомым свечением, рот в непонятной ухмылке растянут до ушей, поза совсем не виноватая, напротив, самоуверенно-надменная, иронично-напыщенная, словно желает предъявить нечто из рук вон неожиданное.
Неужели решилась уходить, – словно шилом пронзило сознание озарение, моментально посылая тремор в каждую клеточку возбуждённого ужасной несправедливостью тела.
– Как ты могла, – прошептал Сергей, медленно проваливаясь в бессознательное состояние.
Очнувшись, он увидел расплывающееся лицо жены, машущей около носа ватой с какой-то вонючей гадостью.
– Очухался, родимый. Вот и чудненько. Нам надо поговорить. Приходи скорее в себя, и приступим.
– Это мне, мне надо с тобой поговорить! Ты была у него, скажи – почему?
– Вот и я хочу это знать. А была у неё, у твоей любовницы. И разобралась! Интересно, как она будет объяснять мужу, когда тот из рейса вернётся, откуда у неё такой изумительно яркий фингал. Произведение искусства. Джексон Поллок обзавидуется. Не беспокойся, первую помощь ей оказала. Она дама понятливая. Я её простила. Тебя – нет, и не спорь! С сегодняшнего дня отправляешься в штрафную роту. Вот, а с Анькой мы всё уладили, даже обмыли возвращение блудного мужа на историческую родину. Буду теперь за тобой внимательно следить. А как ты хотел!
*Лента Мёбиуса – неориентируемая непрерывная трёхмерная (объёмная ) плоскость без конца и начала (пример пространственной бесконечности, имеет лишь одну сторону). Если взять полоску бумаги двух цветов, с одной стороны красную, а с другой зелёную, и склеить концы зелёным цветом к красному, то и получится эта лента. И можно ползти по ней бесконечно…
Жди, когда появятся звёзды
Но если шальная осечка
Вернёт на тропу бытия…
Надену серёжки, колечко,
Вздохну и забуду тебя.
Нина Максимова
Душа Витьки Забродина томилась в трепетно-сладком восторге, когда бродил с Дашенькой – самой юной, самой дорогой и любимой девочкой во Вселенной по изумительно уютной приморской набережной, чувственно держа её за кукольную ладошку: отпустить невозможно. Такое блаженство по всему телу растекается – словно она по душе босиком прошлась.
Два месяца счастья в романтическом поединке пролетели как один день. Не без пользы, но неспешно, хотя усердия и выдержки у Витьки хватало.
