Ирод
Дан Берг
Имя “Ирод” является нарицательным в иудейской и христианской традициях и олицетворяет жестокость и коварство. Тем не менее, Ирод, царь древней Иудеи, славен далеко не только как носитель всякого зла. Сей монарх был успешным завоевателем, великим строителем, хитроумным политиком. На склоне лет ему выпало стать несчастным отцом. Автор надеется привлечь внимание читателя к противоречивой исторической фигуре Ирода.
Дан Берг
Ирод
Вместо предисловия
Ирод (Ордос), царь Иудеи, родился в 73 году до нашей эры и умер в 4 году до нашей эры.
Настоящая повесть не является строго документальной, но представляет собой свободное беллетристическое изложение отдельных деяний Ирода.
Имена некоторых героев изменены. Введены вымышленные персонажи. Диалоги есть плод авторского воображения.
Автор надеется привлечь внимание читателя к яркой исторической фигуре древнего царя.
Дан Берг
Земля, которую проходили мы, чтобы обозреть ее,
это земля, поедающая живущих на ней.
“Числа, 13, 32”
Перевод Давида Иосифона.
Глава 1
1
Иерусалим хоронил своего великого и постылого царя. Умер ненавистный Ирод. Казалось бы, в этот час пристало яркому солнцу слать лучи новой надежды народу иудейскому. Но нет, небеса то ли скупились на добрые знамения, то ли знали что-то худое наперед. Сухой неприветливый ветер гнал рваные облака, лишь по временам, будто случайно, открывавшие дневное светило.
Накануне государственный казначей, Птолемей его имя, зачитал завещание покойного венценосца. Наследником престола Иудеи, вассальной провинции Римской империи, Ирод назвал одного из своих сыновей. Настал час междуцарствия, ибо по закону назначение нового монарха может вступить в силу лишь после утверждения императором и римским сенатом.
Царь не был скупым при жизни и по смерти проявил изрядную щедрость. Тысячу талантов он отписал императору Рима. Не обделил своих жен, детей и вольноотпущенников – на всех пришлось пятьсот талантов. Одарил придворных, армейских командиров, простых солдат. Отменно наградил родную сестру Шуламит. И много еще всяческой благости источало завещание монарха, который при жизни страстно желал благодарной людской памяти по себе.
Престолонаследника не остановили затраты на пышные похороны. Усопший покоился на украшенной драгоценными камнями и отделанной серебром погребальной колеснице. Пестревшее узорами покрывало алого сукна оборачивало безжизненное тело. Мертвое бледно-желтое лицо озаряла алмазная диадема. За головою на маленьком постаменте помещалась золотая корона. Окостеневшая кисть правой руки сжимала царский скипетр.
На другой колеснице, на подушечках черного и пурпурного бархата, были выставлены для обозрения бесчисленные украшения монарха, дабы восторгались и завидовали ценители подлинной красоты.
Ирод по праву слыл знатоком прекрасного. Первейшим архитекторам Рима он щедро платил за постройку изумительных царских дворцов. Стены хором внутри и снаружи выкладывались тончайшего колорита камнями, привозимыми из лучших каменоломен империи. Мастерски разбитые сады оттеняли великолепие чудных сооружений.
Здесь уместно упомянуть еще одно обстоятельство из того же ряда: царь брал в жены (число коих на протяжении жизни его достигло десяти) юных девиц исключительно за красу и пригожесть, смело игнорируя политические и прочие резоны, хотя на иных аренах своей деятельности Ирод отнюдь не игнорировал всякого рода деловую выгоду.
Далее в цепи похоронного шествия следовали отряды стражников – галлы и германцы. Все один к одному, рослые и мощные бойцы в военных доспехах, отборные ратники приданных армии Ирода императорских легионов. За ними шло остальное войско, возглавляемое полководцами и командирами. Вольноотпущенники и рабы замыкали процессию. Увы, только тщеславие живых потешит траурная роскошь, но ее не оценит мертвый.
Скорбная вереница не спеша двигалась к месту захоронения. Погребальную колесницу окружали здравствующие члены царского семейства – удачники, не заподозренные Иродом в заговорах против него и поэтому не казненные, а также те, кого царь не успел лишить жизни или просто пощадил.
На глазах семейных и чужих не блестели слезы. За каменностью лиц прятались облегчение, радость, страх худшего будущего – только не горе и не печаль. А ведь Ирод страстно хотел, чтобы люди плакали на его похоронах!
2
Не вполне благородное происхождение Ирода всегда вызывало порицание и даже насмешку вероучителей. Отсутствие глубоких иудейских корней доставляло умершему немало бед и обид при жизни. Преемник монарха унаследовал от своего царственного предшественника его неродовитость, а с ней и неуверенность в противостоянии с кормчими веры. Посему, желая во что бы то ни стало строго следовать древнему ритуалу, он сразу после похорон направился сам и повел за собою родню и приближенных во дворец для исполнения незыблемого иудейского обряда шивы – семи дней траура по покойнику.
Разувшись, скорбящие уселись на полу и долго безмолвствовали. Дворцовые слуги обходили сидящих и тихим шепотом предлагали воду и хлеб. Почти никто не решался принять суровое угощение. Наконец, люди утомились молчанием, стали пересаживаться, собираться в кружки и тихо переговариваться меж собою, вспоминая покойного и деяния его.
– Сегодня Иудея предала земле своего великого царя, – едва слышно, словно обращаясь к самой себе, но в то же время вызывая на разговор окружавших ее мужчин, печально вымолвила Шуламит, сестра Ирода.
– Скорбит весь народ иудейский, и, тем более, мы с Шуламит – ведь это наше семейное горе! – справедливо заметил Ахиаб, племянник покойного.
– Искренне соболезную близким, – с привычной официальностью произнес Птолемей, чиновный держатель казны, накануне огласивший завещание царя, – поверьте, кровники, я хоть и не числюсь в монаршем семействе, но все вы, родичи, царя, бесконечно дороги мне, а сам Ирод жил, живет и будет жить в сердце моем!
– Понятна мне скорбь родственников усопшего, – сухо заметил Маттафия, бывший первосвященник, смещенный Иродом со своего поста.
– Тебе понятна наша скорбь, Маттафия? – спросила Шуламит и с сомнением покачала головой.
– У отстраненного от должности есть причины не любить усопшего, – поддержал Ахиаб сестру Ирода.
– Не по сердечной склонности, но по зову веры нахожусь я здесь, – возразил Маттафия, – ибо высокий сан мой предписывает соболезновать родным и придворным умершего иудейского царя.
– Остерегаю всех: не соскользните в болото политики в дни священного траура! – вмешался казначей.
– Предостаточно худого говорят о брате моем, слишком многим ненавистен он, но придет век, и иудеи вспомнят добром великого сына народа своего! – пафосно произнесла Шуламит.
– А не лучше ли будет не отлагать на века справедливые речи и воздать Ироду должное сей же час? – воскликнул Птолемей риторично, не претендуя на ответ.
– От сердца ли ты говоришь, Шуламит? – усмехнулся Маттафия, – истина ли на устах твоих?
– От сердца я говорю и с истиною на устах. Чего хотел брат мой? Все годы царствования он посвятил борению за любовь к себе – вот стержень жизни его. Разве незаконной цели желал он? Да что пользы желать напрасно, коли некому руку подать, когда душат невзгоды?
– Цель, может, и законная, да средства незаконные! – вновь возразил неугомонный Маттафия.
– Довольно споров! – прервал казначей, – шива все-таки! Нам уместнее вспомнить, как страдал несчастный от недугов, как мужественно крепился и достойно цеплялся за жизнь.
– Нет геройства в страдании от старческих хворей. Болезни есть налог на старость – у одних он больше, у других меньше, но платят все! – постановил Маттафия.
– Был бы с нами врачеватель царский – рассказал бы он о недугах Ирода, – заметил Ахиаб, племянник усопшего.
– Ирод не оставался с лекарем наедине. Для верности залучал меня в свидетели, – сказал держатель казны Птолемей.
