Мой сын. Крутые игры для маленьких мальчиков
Анатолий Агарков
Мой сын фантазией не обижен. А еще больше одарен магией слова. В лицее редактировал газету «Ботанический сад». Мы как-то начинали с ним эпопею (по замыслам) войны Добра и Зла с рабочим названием «Крутые разборки на книжных полках», но не смогли закончить. Увы…Эти вещи со смыслом, началом и концом – рассказаны им, записаны мной.Читайте, восторгайтесь – нам будет приятно.
Анатолий Агарков
Мой сын. Крутые игры для маленьких мальчиков
Не стоит гоняться за деньгами –
нужно идти им навстречу.
/А. Онассис/
1
День не обещал быть таким пакостным, как оказался – даже наоборот, я наконец-то решил, что буду дружить с Ленкой Григорьевой, и это результат сложных душевных изысканий. Когда все устремились перекусить, я заманил её в кабинет химии и поцеловал – так, в порядке эксперимента. Я и не люблю её совсем, хотя из всего класса болтушек и ябед, она – единственное исключение. Сам процесс, может быть, и не так интересен – ну, чмокнул девчонку в губы, когда она к моему уху склонилась – можно сказать, украл поцелуй, а вот причина… об этом поподробнее.
Мама сказала:
– Тебе уже пора на девочек оглядываться.
– А можно, я буду на женщин озираться… на пляже.
– Смотри шею не сверни, если доведётся в женскую баню попасть.
Мамахен у меня с юмором. Да, нет, правильнее сказать с сарказмом – злой он у неё какой-то. Вот я и решил угодить – задружу с Ленкой, она успокоится: нормально, мол, её чадо развивается, всё в своё время.
Ленка мне обиды на химичку секретным образом изливала, наклонилась к уху, а я её – бац! – и прямо в губы. У меня – вкус помады, у Ленки – шок. Она уставилась на меня, и глазками – хлоп, хлоп. Нет, они у неё не маленькие, а очень даже большие. Глазки – это потому, что такая она растерянная в ту минуту была и прекрасная, без жеманства и контроля за лицом.
Словом, ресницами шлёп-шлёп, и смотрит на меня изумлённо. Мне даже обидно стало – что я не парень? Не могу, что ль девчонку поцеловать? Иные, вон, силой своего добиваются. Визжат девчонки по тёмным углам, но учителям, родителям не жалуются, а меж собою даже хвастаются – мол, с Жекой целовалась, а когда он с руками полез, как дам ему по морде.
Если мне девчонки не интересны, это не значит, что у меня какие-то отклонения присутствуют – нет, конечно. Просто не встретилась та, единственная. Вот я и чмокнул Григорьеву – лучшую из тех, что есть.
Думал, она спросит:
– Зачем ты это сделал?
А я:
– Ты мне нравишься, давай дружить.
И покажу её маме. Мама успокоится.
Что-то медленно Григорьева в себя приходит. Может, не проняло с первого раза? Я скатал губы в трубочку и потянулся к её рту.
Вот тут Ленка очнулась. Она двинула мне спортивной сумкой, целясь в голову. Она туда бы и прилетела – я понимаю, за удовольствия надо платить, но дело в том, что я чемпион города по боксу, на Россию скоро поеду. Представляете, какой я ловкий, сильный и знаменитый! Такого разве можно сумкой по голове?
Да, ладно, шучу.
Нет, на счёт бокса всё верно. Просто в такие моменты я защищаюсь машинально, не задумываясь. Сидели мы на подоконнике, уклониться от удара у меня не было пространства, и я сработал на опережение – локтём чуть подкинул её руку, прикрывая чисто механически кулаком лицо.
Сумка пролетела над моей головой и – бац! – в стекло. Вернее, – дзинь! – и нет стекла в окне второго этажа кабинета №22.
– Ой! – Ленка бежать.
А я вниз поглядел: мало ли чего – там тротуар, там люди ходят. И прямо взгляд в взгляд, как нос к носу, встречаюсь с глазами Тамочкина – это директор наш. Он мне так манерно поклонился – здравствуйте, Виктор Анатольевич. Я кивнул – здорово, мол, Сан Саныч. Но ошибся. Оказывается, и не кланялся он совсем, не до реверансов ему было – осколки стекла с шевелюры стряхивал.
Блин, хорошо рассыпалось так мелко, а то бы сверху да большим. Представляете? А я очень даже живо – гроб, в нём Тамочкин, а в конце процессии меня волокут на заклание.
– Ты подожди на месте преступления, я сейчас поднимусь, – говорит мне Сан Саныч.
Нет, не из гроба – с тротуара.
Сижу, жду. А что делать?
Вваливается Тамочкин, с ним толпа зевак-лицеистов.
– Ну, рассказывай. Сидишь ты, никого не трогаешь, а стекло вдруг – бац! Или нет, уничтожал ты насекомых, и большая жирная муха села на окно, ты бац! – и нет стекла. Или есть другая версия?
– Есть. Я поцеловал любимую девушку. А она – бац! – и нет стекла.
– О, да ты у нас герой-любовник, с одного поцелуя девушек заводишь. И зовут эту виновницу…?
Я развернул ладони, как мусульманин перед намазом:
– Александр Александрович, мы же мужчины…
– Ага, один из нас точно, за другого мама будет отвечать. Гони дневник.
Я знал одну слабость Тамочкина и надавил на неё.
– В американских школах ученики и преподаватели не впутывают в свои разборки родителей. Потому они, американцы, впереди планеты всей.
Наш директор млел перед всем штатовским – переписывался с кем-то, по электронке общался, в гости приглашал, сам мечтал побывать. По весне в порядке культурного обмена приезжала к нам в лицей группа американских школьников. Я неплохо владею английским, но общаться с ними никакого удовольствия. Все разговоры: у парней про спорт (на уровне зрителей) и баксы, у девчонок про секс и шоу всякие, на которых они мечтают преуспеть. А сами толстые, рыжие, конопатые и – прав М. Н. Задорнов – тупые-тупые. Тамочкин стелился перед ними и был наверху блаженства.
– Гм, – сказал он.
Или «гм» – это не слово, это звук?
– В чём-то ты прав. Нашкодил – отвечай. Полез к девочке с губами – по ним и получил. Высадил стекло – надо вставить. Или заплатить.
– А сколько?
– Я тебе не бухгалтерия. Впрочем, ждать тебя тоже не собираюсь. Сейчас заставлю завхоза принять меры, а ты завтра загляни за счётом – оплатишь и стекло, и услуги.
Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться, а директор сказал, столкнувшись в дверях с химичкой:
– Чикагские будни.
Инцидент был исчерпан, а день испорчен.
И это ещё не всё. Несчастья преследовали меня, не отставая ни на шаг. На последнем уроке – то была физика, и вёл её Тамочкин – я схватил трояк. Дело в том, что в нашем лицее двоек не ставят. Не знаешь темы, подготовься и сдай в другой раз. Не сдашь – выгонят. В нормальной школе пару-тройку пятёрок получил, месяц, а то и всю четверть можно в учебники не заглядывать – не спросят. Здесь же по каждой теме опрашивают всех. А как это сделать за сорок минут? Правильно соображаете – контрольные, тестирование, коллоквиумы каждый урок. Это называется фундаментальным приобретением знаний.
За – дол – ба – ли!
Зато, наших выпускников без экзаменов принимали в ЮрГУ – базовый ВУЗ.
Когда открыл на компьютере тест, прочитал, чувствую – точно знаю половину ответов. Маловато. Можно было не рисковать, подготовиться и в другой раз сдать тему. Но рискнул. Зол был на Тамочкина, и наш молчаливый перестрел продолжался на уроке.
Встать, уйти – порадовать Сан Саныча? Нет, буду бороться, вдруг повезёт.
Не повезло. Компьютер не обманешь – пятьдесят два бала – еле-еле на троечку. И не исправишь. Вот беда!
В растерянности посмотрел на Ленку Григорьеву – непруха, мол, что тут поделаешь. А та фыркнула и отвернулась с презрительной миной. Тамочкин ликует за своим столом – он уже знает ответ моего компьютера, а теперь и Ленку, должно быть, вычислил.
Ужас, мама, роди меня обратно!
2
Домой идём втроём. О ком вам рассказать – о себе, друзьях? Начну с себя, любимого.
Живём мы с мамой вдвоём в четырнадцатиэтажке на проспекте Ленина. До лицея рукой подать, до дворца спорта ЮрГУ три остановки на тролебасе. Теперь там совершенствую своё мастерство, а начинал ещё в нашей старенькой и простенькой школе на Смолино. Это Ленинский район, кто не знает. Про бокс я говорю, кто не понял.
Школа была хулиганская, тем и славилась на весь район. Да что там – по всему городу гремели её воспитанники. Бьют там жестоко, каждый день и, причём, без всякой причины. Просто воспитывают. А между делом деньги на обед отбирают, перчатки новые, шарфы, шапочки и так, всякую мелочь.
Сначала терпел – маме не пожалуешься. Потом записался на секцию бокса и тренировался до полного изнеможения. Начал давать сдачи и стал своим среди хулиганов. Учился, вроде бы неплохо, не пил, не курил – и, как вы думаете, что бы из меня получилось? Даже не берусь гадать. Может быть, урка, а может быть ничего – в смысле, нормальный человек.
Но тут произошли два события, которые круто изменили мою жизнь, да и мамину тоже.
Я неожиданно для самого себя выиграл школьную математическую олимпиаду, а потом и городскую – для простых образовательных заведений, и мне предложили перейти в 31-й физико-математический лицей. О, эта учебная канитель гремела на весь город и далеко за пределами области – своими выпускниками, конечно.
Мама сказала: «Из кожи вон вылезу, но ты будешь там учиться». С кожей у неё всё в порядке: она по-прежнему в отличной форме и очень даже красивая, но я в лицее, и живём мы теперь в центральном районе – квартиру разменяли.
Второе событие маму не обрадовало – я стал чемпионом города по боксу. Вообще-то, не мечтал о большой спортивной карьере, научился себя защищать – ну, и ладно. В последнее время я вообще искусством айкидо увлёкся – не было секций рукопашного боя, а то бы записался и бокс бросил. Но были книги, была культура, которую я изучал.
Главный принцип айкидо – используй силу врага – подходил мне, как нельзя лучше. Ведь по природе своей неделовой я, несуетливый – философ, миросозерцатель и теоретик скорее, чем практик. Наблюдаю, размышляю, принимаю и не испытываю ни малейшего желания переделывать. При этом, когда впадаю в прострацию, на лице моём блаженная улыбка – мама говорит, идиотская, но это она зря.
Я стал немногословен и нетороплив, спокоен и улыбчив не потому, что ношу титул чемпиона города, как утверждает моя мама, не потому что я учусь в самом престижном лицее города, как думают мои прежние друзья, а потому, что я теперь человек новой культуры. О, об этом я мог бы говорить много и долго – кто бы слушал. Но мир, увы, суетлив.
Идиотская (это мамино) моя улыбка сыграла скверную шутку с соперником в финальном бою на приз Хохрякова (был такой знаменитый боксёр). Вообще-то, это открытый чемпионат города.
До финала мало было интересного. Разве что, заметка в газете – «… ранее неизвестный спортсмен Виктор Агарков…» и т.д.
Финал. Мой соперник в ранге действующего чемпиона, старше меня, но легче на полтора кило. Лупазим друг друга раунд, второй. Что, думаю, за напасть такая – никакого желания побеждать. Соперника стало жалко – ну, хочешь, я тебе так уступлю. Скажу – ты сильнее, чемпион.
Эта японская философия на лице моём отразилась.
Тренер мне потом говорил:
– Ты, что это улыбаться-то начал – чуть загубник не потерял.
– А не знаю, – говорю.
Соперник мой тоже ничего не понял, но разозлился – а, лыбишься! – ну, получай, получай.
Удар – мимо, удар – мимо, удар – он на полу.
Ну, а что размахался-то – чай не мух гоняем.
