Путешествие само по себе
Олег Артюхов
Так ли уж хорошо мы знаем себя? И где истинно находится моё «Я»? Руки, ноги, голова – это моё, но не «Я». А где? Порой задумавшись над этим, вдруг осознаёшь бесконечность внутреннего пространства и начинаешь догадываться, что «Я» живёт где-то там в его неизвестной глубине. Вместе с тем многие скажут: «На кой тебе вся эта заумь? Живи и радуйся!». И они совершенно правы, но проблема в том, что, совершая поступки, человек не только поднимается над собой, но и невольно познаёт глубины своего внутреннего мира.
Олег Артюхов
Путешествие само по себе
Пролог
– Скажи на милость, зачем тебе это нужно?
– Бог его знает. Проснулся сегодня и понял – нужно.
– Эх, молодёжь, всё то вы знать хотите. А всё знать нельзя. Порой жизнь проживёшь, да, не одну, и только тогда что-то начинаешь понимать, а то и ничего.
– Нет у меня столько времени.
– Что значит, нет?
– Ничего не значит. Просто прошу.
– Хм-м. Ладно. Уговорил, речистый. Поведаю, что сам понял, а что не понял, не обессудь. Ну, слушай. Внутренний мир человека – пространство неведомое и бесконечное. Как невозможно даже представить размер вселенной, так и непостижима глубина внутреннего мира человеческого и непостижимо его истинное назначение. То, что скажу, то моё понимание личной вселенной человека. Яйцеголовые научники всё время пытаются объяснить мир и разложить его на формулы и атомы, меняя одну ложь на другую более наукообразную. Терпеть этого не могу, а вот сейчас и самому придётся.
Если определить внутреннее пространство, как данность, то его условно можно поделить на шесть постепенно углубляющихся уровней. Конечно, это не слоёный торт и не селёдка под шубой, но так будет проще изъясняться. Хотя придётся немного поднапрячь воображение, чтобы представить логический парадокс, когда по мере приближения к центру объём пространства прогрессивно увеличивается. Представил? Нет. А это именно так. Если перейти на образы, можно представь внутренний мир, как бескрайний водный простор. Почему водный? Потому, что вода – это понятно и это основа жизни и абсолютный носитель памяти. Так вот.
На первом поверхностном уровне – начало, «ничто», молекулы, мираж, пар. А в человеческой жизни – это наши животные инстинкты: деньги, секс, еда и всё по кругу.
Чуть глубже на втором уровне появляется «нечто», капелька влаги, дождь. В человеческой жизни – это работа, борьба, общение, поступки.
Ещё глубже третий уровень – намечается «кое-что», что-то вроде ведра с водой. У людей он проявляется достижениями личности: эмоциями, мечтами, надеждами, планами, творчеством, памятью.
За ним лежит четвёртый уровень, который похож на чистый ручей или речку, наполненную высшими качествами души: совестью, моралью, справедливостью, верой.
Пятый уровень подобен большому озеру, наполненному высочайшими ценностями: идеалами, истиной, любовью.
И, наконец, самый большой шестой уровень – бескрайний океан с вечными и бесконечными понятиями: жизнь и разум.
Душа человека растёт, как и тело и проходит все эти уровни, как классы в школе. Но тот самый парадокс, что каждый последующий, более глубокий уровень ВНУТРЕННЕГО мира просторнее предыдущего, непонятен слабому человеческому сознанию и пугает его, затрудняя понимание пространства смыслов.
Ты скажешь, что всё это заумные измышления и стариковские бредни. Считай, что ты прав, если тебе это удобно. И наверняка ты уверен, что людям вовсе не нужно познание глубин внутреннего мира. Ты опять ты прав, действительно, таких людей большинство. Они не хотят ничего понимать глубже второго уровня. Ну, и, слава богу, если людям так удобно и хорошо. Но беда в том, что многие застревают на первом уровне.
– И что, все так живут?
– Не все. Есть люди странные и необычные. Они стремятся постичь глубину и достигнуть её. А некоторые достигают, и, хотя живут недолго, остаются в памяти людей на века.
– Я так понимаю, что это утверждение умозрительное. Я, конечно, ещё молод, но по личному опыту знаю: не увидишь – не поймёшь, не поймёшь – не поверишь.
– Так, да не так. Все мы знакомы с внутренним миром, поскольку видим его в наших снах, которые суть окошко в него. Однако повседневной жизни неподкупным стражем, стерегущим наше внутреннее пространство, есть наше сознание. Его можно сравнить с логической машиной, которая, запоминает, сравнивает, выбирает варианты, вычисляет и даёт команды на исполнение, и именно оно создаёт непреодолимый барьер между человеком и его внутренним миром. Такую жертву человечество принесло за своё господство в природе. И только во сне сознание отключается, и личность уходит в свободный полёт в мир странный, неведомый и бесконечный. При этом большинство людей, испытывая страх перед той бесконечностью, подобно малым детям плещутся во сне на краешке, на мелководье. И потому сны их мелкие, приземлённые, а порой подлые и грязные, или странные и бессмысленные. Эти души боятся нырять глубоко, чтобы не утонуть в самом себе.
– И как же укрепить душу? Как научить её не бояться глубины?
– Сначала спроси: нужно ли это тебе? Ведь сильная и крепкая душа не только позволяет путешествовать по внутреннему миру, но и создаёт немало жизненных проблем. К тому же не любят в обществе людей сильных духом. Неудобные они. Беспокойные. Видите ли, справедливость, совесть, истину им подавай. Потому многие из них предпочитают жить особняком, отшельниками или молчунами.
– Трудно наверно им?
– Я бы не сказал.
Глава 1
И сказал он: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся…».
Поистине только униженные и пострадавшие искренне желают избавиться от своих бед, ибо исполнены желанием перемен.
Эта странная история случилась позапрошлым летом. То майское утро могло бы быть добрым, если бы не звонок приятеля:
– Привет. Разбудил? Вроде ты вчера не дежурил?
– Угу, что надо? – пробурчал я. Не подумайте, что хамский ответ связан с моей тупорылостью и бескультурьем. Просто, когда меня внезапно и не вовремя будят, я мало что соображаю и могу даже матюгом запулить. Тем более, если после суточного дежурства удалось поспать едва час.
– Дело есть. Нужно пообщаться.
– Общайся.
– Не по телефону. Это срочно.
– Когда, где?
– Давай у меня в офисе через пару часов.
– Ладно. Конец связи. – Я вырубил мобильник и выдал короткий загиб. Стало легче.
Волей-неволей пришлось проснуться и начать приводить себя в порядок, дабы приобрести нормальный человеческий вид. Холодный душ и крепкий чай вернули мне более-менее приличное самочувствие, хотя на дне души остался противный осадок.
Пока я приходил в адекватное состояние, имеет смысл коротко рассказать о себе. Двадцать девять зим назад родители нарекли меня Артуром. Как выяснилось, у разных народов сие имя означало много чего: и «могучий бык», и «воин», и «посланный богом», и «свет истины». Мне, сказать по правде, это было фиолетово. Имя, как имя. Тем более, что близкие называли меня кто во что горазд: родители – Артюшей, бабуся – Атей, друзья – Туром.
Жизнь распорядилась так, что в положенное время, как все нормальные мужики, я надел берцы и камуфляж и принял воинскую присягу. Не смотря на повальное увлечение в те годы увиливанием от армии всякими изощрёнными способами, мои интеллигентные предки не стали меня отговаривать и благословили на ратный труд. Два года срочной службы в Таманской дивизии вбили в меня кучу навыков и рефлексов. Недаром кое-кто из знатоков говорил, что служба в Тамани намного тяжелее службы в дисбате. По этому поводу ничего сказать не могу, не имел «удовольствия» сравнить, но за эти 730 дней пролил не один десяток ведёр пота и… немного крови, поскольку успел пострелять в одной из бывших братских республик.
Потом был медицинский институт, после окончания которого я стал Артуром Романовичем Платоновым. Отбатрачив три года по распределению, я наивно сунулся на специализацию и получил полный и окончательный облом по причине наличия у всемогущих медицинских чиновников немалого числа родственников, знакомых и нужных людей.
Сопоставив причины и следствия, я правильно объяснил для себя ситуацию, наплевал на неудачу и устроился на детскую неотложку, чтобы иметь побольше свободного времени для подготовки к совершению ещё одной попытки пробиться в специалитет. Я был почти уверен в её бесполезности, но из природной упрямости решил попытаться.
Место моей работы находилось в старинном здании, построенном давным-давно в псевдорусском стиле. И выглядело это сооружение среди высоких домов сталинской постройки, как чёрная ворона среди стаи белых голубей. В целом это чудо архитектурной мысли смотрелось более чем экзотично. Со стороны проспекта вход на территорию представлял собой кирпичную вычурную арку, от которой вдоль улицы тянулась кованая ограда. Между ней и самим зданием тоскливо темнел толстыми стволами и голой землёй небольшой заброшенный палисад. На задворках здания притулился двухэтажный скромный кирпичный корпус без архитектурных изысков, в котором по слухам находился филиал городского архива. На заднем дворе территорию ограничивали затянутые землёй и заросшие травой бугры битого кирпича, когда-то бывшие какой-то постройкой.
В покрытом асфальтом чистом дворе стояли три белых волги-«сарая» с крестами, и неподалёку лениво махал метлой старик-дворник.
Внутри здание выглядело не менее экзотично. Основной корпус, в котором размещалась детская поликлиника, отличался монументальностью, запредельной высотой потолков и широкой лестницей со стёртыми мраморными ступенями, ведущими на второй этаж. Короткий проход вёл в придел, в центре которого находился большой круглый зал с тремя дверями, ведущими в служебные помещения и четвёртой, выходящей во двор. По всем приметам в этом приделе раньше находилась церковь, а сейчас по вторникам начальство проводило моральную порку провинившихся сотрудников, в просторечье называемую пятиминуткой. Что касается дверей, то ближняя к выходу во двор вела в маленькую комнатушку, где обитали водители. За следующей дверью находился рентген. А за последней обитала та самая неотложка: диспетчерская и комната врачей. Не смотря на попытки администрации максимально осовременить внутреннее пространство учреждения, сделать это не удалось, старина лезла в глаза со всех углов. Сначала я ходил по поликлинике, как по музею, потом привык.
Работа на неотложке меня вполне устраивала. Сутки через трое – замечательный режим. Появилось много свободного времени, которое я знал чем занять. И, чтобы закрыть тему моей непутёвой личной жизни, скажу, что накануне перехода на новую работу я пережил неприятный развод по причине…, но это уже вас не касается.
И вот тут нужно сказать о том самом достатке свободного времени. Дело в том, что использовал я его не только для повышением профессионального уровня, но и… для занятия физикой. Да, да, вы не ослышались, именно физикой. И не просто физикой, а теорией полей. Вы спросите: с какого перепугу практикующий врач вдруг увлёкся весьма далёкой от медицины областью знаний? Скажу честно: это произошло случайно, и всё из-за моей настырной натуры. Всю свою жизнь, столкнувшись с неудобным или неразрешимым вопросом, я всегда пытаюсь докопаться до сути, или, в крайнем случае, найти непротиворечивое логическое объяснение.
Однажды, прочитав в популярном журнале, что фотон – это одновременно и волна, и частица, я возмутился отсутствию здравого смысла в этом утверждении, ещё больше возмутился трусостью физиков, смиренно принявших этот бред за основу. Для себя я сразу напрочь отверг этот постулат, как попахивающий шизофренией, и начал искать объяснение. Чуть голову не сломал, но, не смейтесь, во сне нашёл ответ: фотон – это пара частиц, существующая только в движении, когда одна из них перемещается по прямой, а другая вращается вокруг неё и описывает в движении спираль, а в боковой проекции – синусоиду. Вот вам и волна и частица.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что зацепившись за эту гипотезу, я неожиданно для себя смог объяснить многие природные феномены, в том числе и некоторые феномены физиологии живых организмов. Тут и наметился мостик от физики к медицине. В конце концов, для себя я объяснил механизм мгновенного ответа живых клеток на внешние раздражители. В результате обнаружился принцип работы клеточного колебательного контура, или сокращённо ККК. Что это такое? Это приёмник-передатчик живых клеток. Дальше забивать вам голову не стану, и так уже перебор. Одним словом, все мои соображалки превратились в некое подобие теории.
Зачем я вам всё это рассказал? А потому, что именно по этому поводу и позвонил мне приятель, иху его мамбу!
Ровно в полдень я поднялся в офис Валентина Абрамовича Баркина, бывшего моего знакомого. Почему бывшего? А вот сейчас и узнаете.
– Артур, ради бога, прости подлеца, – вечно самодовольная круглая физиономия отражала гремучую смесь эмоций от лёгкого страха до лживой учтивости.
– Короче, – я хотел побыстрее закончить этот неприятный мне сеанс общения, не испытывая никакого желания играть в лживые расшаркивания и никчемную болтовню, положенные по неписанному этикету.
Пока приятель шарил в столе и доставал початую бутылку виски и пару стаканов, я осмотрел рабочий кабинет, который апологеты западных ценностей с трепетным придыханием называют офисом. Это была обычная комната в институтской лаборатории, занимающейся медицинской биологией, вернее биофизикой. А Валентин там числился научным сотрудником.
– Давай, Артур, по стопарику дёрнем, как раньше в студенческой общаге, – слащавый тон собеседника заставил насторожиться, поскольку в прежние времена мы не шибко тесно общались, в моих друзьях и собутыльниках он не числился, да и на его работе я бывал всего раза три исключительно по делу.
– За рулём, – отрицательно махнул я рукой и выжидательно посмотрел на него. А он повертел стакан с желтоватой жижей и отставил в сторону.
– Тут вот какое дело…, – он замолчал, потёр пальцами лоб и продолжил, – я тут отправил материалы на соискание госпремии…
– Поздравляю, а я тут при чём? – уставился я на него не понимая причин этого разговора.
– Ты давеча бумаги приносил для экспертной оценки…
Действительно, с полгода назад я с ним созвонился и принёс свои соображения в лабораторию для проверки теорией и практикой. Из мутного тумана непонимания начала проявляться догадка, а Валентин продолжил:
– …Тема отправленной на соискание работы: клеточные колебательные контуры, как основа функционирования живых организмов.
– Что?!! – Превратившаяся в факт догадка обрушилась на меня потрясением. Этот пи… нехороший человек, походя, незатейливо сграбастал приглянувшийся ему материал, нагло и откровенно меня обокрал, и теперь, как культурный и вежливый человек, мне об этом сообщил. От ярости я чуть не потерял самообладание и зашарил глазами по столу в поисках чего-нибудь потяжелее, чтобы метнуть в этого ворюгу. Скажу прямо, по жизни я человек азартный и не амбициозный, поэтому мои идеи и открытия не имели ни малейшего отношения к шкурному меркантильному интересу. Во всяком случае, пока. Думать не думал о какой-то славе, или широкой известности в узких кругах, но у меня были и оставались планы по дальнейшему развития этой темы и её практического применения!
– Артур, прошу, не горячись. Я всё объясню. Ну, хочешь, сделаю тебя соавтором? А давай я тебе заплачу. Скажи сколько ты хочешь? – тараторил он, одновременно нажимая кнопку вызова охраны, и смахивая со стола стаканы и пузырь с виски.
– Сука ты, Валя, Иуда поганый. Да, пошёл ты, – от бессилия и невозможности что-то исправить я крепко выругался и вышел, шарахнув дверью.
Домой я притащился только вечером, бездумно намотав по улицам Москвы сотню километров и настоявшись на смотровой площадке Воробьёвых гор. На кухне открыл холодильник, взял бутылку водки, прочитал этикетку, поморщился и поставил обратно. Не вариант. Не хочу.
К ночи вернулась способность соображать, и я начал размышлять. Меня обокрали, но имеет ли смысл терзаться, обвинять и кому-то что-то доказывать? Нет, не имеет. Фарш обратно не прокрутишь. Этот пи… нехороший человек быстро сообразил, что имеет дело с непуганым лохом ушастым, у которого можно легко и безнаказанно из-под носа стянуть лакомый кусок. Но он вряд ли осознал и осознает глубинный смысл моих открытий. Он спёр и обыграл известные данные, основу, принцип, а я пойду дальше. Идей пруд пруди, и теперь я начну отливать их в металле. К моему удивлению, накатившее эмоциональное опустошение ночью обернулось просветлением мозгов, и к утру я точно знал, как применить мои идеи на практике.
Сам я абсолютный ноль в электронике и технике. И, если нужно что-то сломать или испортить, нужно смело звать меня, сломаю и испорчу из самых лучших побуждений. Слава богу, на этот счёт у меня имелась шикарная палочка-выручалочка, и на другой день я созвонился со своим школьным другом и уникальным мастером-электронщиком и вообще мастером на все руки Сергеем и договорился о встрече. Сначала он долго не мог понять, что я от него хочу, потом прочитал мои записи, выслушал, врубился, а определённая сумма быстро включила у него творческий резерв. Собственно говоря, с меня денег за работу он бы нипочём не взял, но что-то посчитав и прикинув на бумаге он сказал, что потребуются несколько дорогостоящих элементов, и потому, спасаясь от угрызений совести, я с лёгким сердцем выложил нужную сумму. Он недовольно поморщился, ещё что-то посчитал и обещал выполнить заказ дней через десять.
Следующее дежурство выпало на воскресенье. Погода наладилась, значительно потеплело, пробилось солнышко. Уставшая весна собиралась уступить место лету. Во дворе неотложки, издали я увидел фигуру нашего дворника. Почему-то старик всегда привлекал моё внимание, толи невероятно густой и кудрявой шевелюрой и такой же бородой, толи глубокими и внимательными глазами. Когда бы я здесь ни появлялся, от темна до темна он находился либо во дворе, либо в палисаде, что-то делал, убирал, благоустраивал. Обычно, не имея повода для разговора, я вежливо здоровался и спешил мимо, а на этот раз меня будто кто-то под руку толкнул, и я направился прямиком к старику. Он стоял посреди двора, опираясь на метлу, и спокойно глядел на меня, явно поджидая.
– Доброе утро.
– Здравствуйте, Артур Романович, – ответил дед и слегка улыбнулся.
– Вы меня знаете?
– Наслышан.
– Простите, но мне неудобно общаться, не зная, к кому обращаюсь.
– Симеон Ионович Вифсаидов, честь имею, – представился старик, выпрямился, по-белогвардейски кивнул головой и вопросительно стрельнул глазами, мол «чем могу?».
– Симеон Ионович, вот уж который день голову ломаю, почему вы трудитесь и днём и ночью и в любую погоду?
– Работа такая. Должен же кто-то порядок на земле наводить. Вот и стараюсь, а то начальство расстроится, – дед вздохнул и снова опёрся о ручку метлы.
– Судя по имени, вы не здешний.
