Соучастники
Алексей Михайлович Курбак
Как узнать свою судьбу? И вообще – возможно ли это? Стоит ли ходить по гадалкам, экстрасенсам с астрологами, разоряться на поездки в Тибет к всеведущим ламам? Или узнать предначертанное когда-то можно, лишь прожив отпущенный век и оглянувшись напоследок? Тогда остается плыть по воле волн да ждать, куда вынесет. Многие так и поступают, но судьбу не обмануть, плавное течение жизни ни с того ни с сего сменяется водоворотом, и, чтобы выбраться из него, придется пройти испытание на прочность… Иллюстрация на обложке создана с помощью нейросети ruDALL-E.
Алексей Курбак
Соучастники
Почти детективная повесть
Часть первая
ОХОТА НА ЕНОТА
Жить ему приходилось без удобств. Всю жизнь. Ни кола, как говорится, ни двора. И вот только последние два года жилось как у Бога за пазухой. Повезло. Ходил-бродил, бегал-гулял, да и набрел на эту будку-конуру. Вполне себе неплохое местечко, практически гарантированное от посторонних вторжений… Потому что за колючей проволокой.
Прежний обитатель, собака, правда, не отличался чистоплотностью, зато позаботился о запасном выходе. Но почему-то устроил его в пристроенный сбоку бетонный ящик – гигантских размеров гараж. Или бокс, как принято называть такие сооружения у военных. Этих боксов, оставшихся без хозяев, ворот и содержимого, на бывшей базе постепенно разрушалось около сотни. Впрочем, нынешний ее жилец подсчетами не занимался, да и считать не умел.
Конура – она и есть конура. Именно от собаки, сторожевой овчарки, когда- то охранявшей в компании с часовыми ныне заброшенный склад-базу хранения бронетехники, ему и досталось роскошное жилье. Песий домик был сработан из обрезков толстых, прочных досок. И крыша – настоящая, шиферная. На века… Только пол в заднем углу прогнил, там и образовался запасной выход. Не бывает худа без добра.
Тайный ход пришлось переделать, и теперь «запаска» выходит как надо – за стоящую торчком позади жилища порядком замшелую бетонную плиту. Там – лаз в ржавой «колючке», высокая крапива и густой кустарник, овражек с ручейком, а дальше – замечательный лесочек. Кому – дебри, кому – раздолье. Все проверено, путь отступления просто отличный.
Оставшаяся тоже от бывшего владельца вросших в землю хором подстилка здорово смердела, и от нее пришлось избавиться – уволочь в тыл, закидать землей, травой, палой листвой. Туда же выгреб труху с остатками засохших какашек и сгнивших косточек. Все присыпал, а сверху для верности, чтоб не воняло, не раздражало чуткий к посторонним ароматам нос, добавил своего, свеженького. Не пожалел. И регулярно подновлял. Для тех, кто понимает: чужое – гадость и кошмар, а свое – жасмин, лаванда плюс шанель в одном флаконе.
Себе смастерил шикарное ложе из веточек, сена с листьями, нескольких тряпочек, спертого у Мужика коврика. Старался, не покладая рук. Точнее, все- таки лап, поскольку при всем внешнем сходстве, ловкости и проворстве лапы енота руками не являются. А Кеша был енотом. Взрослым, красивым, сильным свободным зверем. Вопреки расхожему мнению: якобы еноты живут на воле не более трех лет, Кеша разменял пятый год и помирать пока не собирался. И о том, как его зовут, до поры до времени не догадывался. Так назвал его при первой встрече Мужик. Так и звал, когда встречал у своего дома, где ежевечерне оставлял для меньшего брата любимое лакомство – куриное крылышко.
А тогда произошло такое – не хочется вспоминать. Стыд-позор, право слово! Хищник, охотник, а сам попался, как какой-нибудь зайчонок. Как раз в заячий силок. Петлю. Умело замаскированная подлая стальная паутина затянулась на правой лапе, вздернула… Хорошо, ростом вышел побольше любого зайца – не болтался в петле, подражая декабристам с народовольцами, а стоял на цыпочках. Руку, в смысле лапу, поневоле поднял над головой. Ни дать ни взять, солист- балерун, вышедший поприветствовать публику, да так и застывший, как в детской игре «замри-отомри». Единственно – публики не хватало, птички-бабочки не в счет. Разорвать или растянуть удавку не получалось, и он уже приготовился к последнему средству – отгрызть противную онемевшую конечность. Дороговатая цена, но за жизнь не жалко и ее.
Зверская фортуна распорядилась иначе. Везет дуракам! Услышав приближающиеся шаги, решил было – мохнатый енотов бог внял молитвам, послал кончину во избавление от мук. И на всякий случай прибег к проверенному поколениями средству, притворился мертвым. А когда почувствовал, как на загривок опустилась жилистая рука, дернулся, но – поздно. Рука держала крепко, потом на пойманной лапе щелкнуло, и пленник шмякнулся наземь. Однако, не веря внезапному счастью, собрался играть роль трупа, пока спаситель не удалится. Не осознал: державшая за шкирку рука успела ощутить и теплоту, и мягкость живой плоти, и бешеное колочение зашедшегося в ужасе сердечка.
Мужик (а это был он) не стал убивать пушистого красавца, перекусил хитрым швейцарским ножиком коварную ловушку. Подождал, пока спасенный не прекратит прикидываться мертвецом. Но спектакль затянулся, и единственный зритель решил стимулировать процесс, а заодно воздал должное таланту.
– Да ты, брат, артист! Прямо Смоктуновский… Стало быть, наречем тебя Иннокентием. Ну, держи, Кеша-распотеша!
И перед носом «покойника» на лесной хвойной скатерти появилось такое! Необыкновенный аромат заставил хитреца широко раскрыть глаза. Зверьку, конечно, было невдомек – вышедший на «тихую охоту» мужчина поделился своим припасом, оставив себе хлеб, а ему отдав запеченную с сыром куриную ножку.
Вскочил, огляделся, цапнул нежданный подарок, и восвояси. Лапа уже слушалась, хотя чувствительность полностью пока не вернулась. Добежал до ручейка, сполоснул угощение, стрескал. После заката по следам разведал, откуда взялся даритель. Так и выяснил – есть километрах в пяти-шести (это по-людски, а по-звериному – совсем рядом) крайний в доживающем век поселке домишко, где обитают двое, Мужик и его кот. Ну, кот создание несерьезное, а вот его хозяин оказался полезен.
Почти каждый вечер с наступлением темноты Кеша находил у окраинного забора кое-что интересное. И вкусное. Поначалу просто на фанерке, а потом – в картонной коробке, прижатой той же фанериной, а сверху еще и половинкой кирпича. Ему казалось – Мужик усложняет процедуру, чтоб не выглядело элементарной подачкой. А тот таким образом принимал меры к сохранности крылышка, предназначенного для виртуоза сцены, от ворон и прочих бродячих кошек-собачек. Ему, хитрому проныре с почти человечьей сноровкой, достать угощение труда не составляло.
Кроме того, к съестному время от времени добавлялись практичные игрушки – в засушливые летние недели пластиковые поллитровки с чистой водой, мешочек с серой ватой, тряпками, однажды целый лоскутный коврик. У енота все шло в дело. Он по запаху подозревал: в его отсутствие Мужик иногда наведывался к заветной конурке. Вплотную не подходил, бродил неподалеку. Следы могут рассказать многое, но не все. Откуда зверю знать – человек провел там годы, ему знаком каждый метр. А что за ним могут наблюдать в сильный армейский бинокль, и подавно не догадывался…
Если бы отставной техник захотел снять фильм о природе, лучшего актера не найти. Один сюжет о том, как полоскун пользуется приносной водой взамен временно мелеющего ручейка – умора! Прокусывает бутылку, укладывает на приступку у конуры, а напившись и сполоснув еду, ставит вертикально. Экономит, на зависть многим якобы разумным! И пустую тару, в отличие от человекообразных туристов, где попало не бросает – аккуратно складирует позади логова. Эта повадка и пришла на хваткий ум чуть позже.
Человека, любящего животных, у нас сейчас нечасто встретишь. Своих кошек-собак, даже попугайчиков с хомячками – это одно, а вот тех, кто на воле…
А какая у них воля? Теперь, в нынешнее страшное время? Да, наш город не из мегаполисов, и леса в округе есть, и кустов полно, и озеро-водохранилище с недавно образованным яхт-клубом, речки, болотца. Но все ж хожено- перехожено, вытоптано-пожжено. Травы нормальной, сочной да высокой, и той не густо. А им жить надо.
Другом человека никакого зверя назвать нельзя, отношения иные. Дикий слишком умен, чтобы «венцов творения», как бы те ни красились в «зеленых», сколько бы объедков ни скормили, считать друзьями. И правильно. Вольному по-другому не годится. Осторожность для хвостатого племени – главный, основной инстинкт и правило, особенно в отношении нашего брата, человека. Хотя людьми, по большому счету, из двуногих достойны зваться далеко не все. Кто пожил, знает.
Что касается енотов – тут и вовсе разговор особый. Их, из-за природной сметки, пронырливости и склонности к мелкому воровству, люди-человеки не жалуют. В отличие от большинства, отставной прапорщик Павел Васильевич, изрядную часть жизни прослуживший старшим техником-смотрителем на уже упомянутой базе, именно за эту особенность их уважал. Не иначе, чувствовал близость натуры.
О чем гласит «закон джунглей», благодаря Киплингу знают все. Каждый сам за себя! В наш непростой век это считается и ведущим законом всего человеческого бытия. А во времена Союза был разработан и вовсю применялся негласный и неписаный «Устав Службы Прапорщиков». Его первый и главный пункт постановляет: «Прапорщик, помни: ты в части не гость! Собрался домой – прихвати хоть гвоздь!»
Техник-смотритель стоявшей на хранении сотни с лишним бронемашин много стащить не мог. Хотя тянули все, кому не лень, начиная от командира и кончая рядовыми. Вороватым себя Мужик не считал, но и своего не упускал. Сформированные за десятилетия запасы – краска, соляр, смазки, электролит и прочее – весьма пригодились и помогли пережить самые трудные девяностые. Потом, хоть немного, но полегчало. Пенсия подостойнее образовалась, подработки кое-какие. Выкарабкался.
Овдовев из-за элементарной невнимательности гинекологов, запустивших рак, оставил городскую квартиру дочке с внуками, а сам перебрался на постоянку сюда, на дачку. С собой взял пожилого кота и проигрыватель с изрядным комплектом винила.
Грядки до сих пор держали форму благодаря армейской резинотехнике, краски для забора и стен-рам-фронтонов хватит надолго… Котел в домике – на жидком топливе, а этого добра тоже запасено. Живи – не хочу! Скучновато без жены, да что уж теперь. Зато привык держать себя в форме, ежедневные прогулки- походы по десятку-два верст дают тонус на зависть всем тренажерам. И перекладина, гири-гантели в наличии, не ржавеют. К питью-курению, слава Богу, не пристрастился. И не жалел.
В этот вечер все вроде шло как обычно, Васильич прогуливался. Называют стариком, и ладно. Ему же проще. Пусть думают – старый, хилый, алкаш к тому же. Ладно-ладно. Мало кто знал – в свои шестьдесят с лишним он запросто мог вагон-другой раскидать. Пешком пройти… да сколько надо, столько и пройти. Рвануть стометровку – легко. И двести-триста метров. Прыгать, правда, не силен, да и в молодости с этим не дружил, а отжаться-подтянуться – не хуже очень многих. И подружку Дарью периодически после баньки порадовать не только разговорами под пивко, хотя она вдвое моложе.
А тут послышалось… Нет, не послышалось, вполне четко донеслось, недалеко: резкие пистолетные хлопки солидного калибра, отрывистый гранатный удар, две короткие автоматные очереди, еще хлопки, пауза, а потом одиночный – автомат. И тишина. Все это – рядом, с дороги, отходящей от яхт-клуба с казино и прочими боулингами. Он как раз мимо в свою вечернюю прогулку трусил. И не надо бы лезть пялиться на свежую перестрелку, да вот не удержался.
Там, в полукилометре от шоссе, они и обнаружились. Лежащий на обочине извилистой дороги мотоцикл. Инкассаторский фургончик впритык, боковая дверца напрочь снесена (гранатой?), в кабине двое в униформе явно неживые. У дыры на месте дверцы еще один, с автоматом, под ним растекается красное, но не краска. Один посторонний у самого кузова, другой поодаль, возле двухколесного коня. Все вроде уже остывают.
Как подбежал, самый дальний приподнялся и, сука, к Мужику свою ручонку протянул, а в ней железка виднеется. Глаз у отставника наметанный – явно не пугач там, серьезный ствол. «Старик» с линии выстрела кинулся вправо – туда лежащему на правом же боку целить не с руки, подскочил, по кисти врезал. А он, гадина, видно, уже в дороге к архангелам был. Откинулся, красную пену из дыхалки выдал, и готов. Импортный пистоль, побольше «ТТ», отлетел аж под микрик. Ну, не доставать же.
Советские прапорщики, как и офицеры, бывшими не бывают. Если что-то где-то осталось без догляду, надо посмотреть. Отставник зыркнул по сторонам – никого. Ну кто такую возможность упустит? Лопухом полным надо быть, чтоб не взглянуть, на какое сокровище эти два покойника позарились.
Поинтересовался. Мешочков типичных груда, не менее полусотни. Видать, не первую точку этот фургончик оприходовал. От одного казначейство не обеднеет – рассудил будто не своими мозгами. Ну, и прихватил. На те, которые пошире да потолще, даже не смотрел, выбрал самый маленький, вроде кисета. Зато на нем прилепленная бирка с характерным символом, обозначающим валюту Дяди Сэма. То, что надо. По весу прикинул – около килограмма. Нормально, даже если там одни десятки. А это – вряд ли. Но, когда отходил, лежавший у дверцы человек в синем зашевелился. Надо же! Лужа под ним – явно не нарисованная, а он на тот свет не торопится… Живучий! Мелькнула мысль – если глаза откроет, придется стопорнуть, помочь. Обошлось. Опять затих.
Даст Бог, успеют, которые ноль-один, ноль-два, ноль-три. А нет – ну, не я же его на эту работенку пристроил, одежку выдал, оружием снабдил. И стрелял по нему, грабил тоже не я. Да и вообще, инструкции соблюдать надо. Какого хрена вы остановились? Кто бы вас, остолопов, ни тормозил, хоть посреди дороги баба с пузом лежит, рожает – не ваше это дело. Деньги в кузове – все, кати без остановок! Все знают. А нарушил – сам виноват, и весь сказ. Но, учитывая тонкость слуха, уловившего моторный гул из-за поворота, пора было делать ноги.
Он и сделал, только уже не по дороге-обочине, а стороной, кустами, лесочком. Оглянувшись, сквозь кусты усек – остановилось такси, хлопнула дверца. Ну, значит, порядок: у него связь, поездки учтенные – не сбежит, никуда не денется.
До бунгало шесть миль, плевое дело. Но по прямой бежать – дураков нет. Искать, может, не вслед, но будут обязательно. А искать у нас умеют. Работать – не всегда, а по части сыска у тех, кто нас бережет-стережет, все в порядке. Могут и собачонку привлечь. Поэтому рванул сразу до большого шоссе. Там выждал тишины, перешел, а на асфальте разулся, и дальше уже босиком. Тогда и заметил: ушел не чисто. Краем левой подошвы умудрился-таки коснуться кровавой лужицы. Черт! Или «шит!». Или по-простому, «… мать!».
Поклажу в домик не понес. Не знал, сколько там, но уж не меньше пары сотен. Ну-ну, скажете, сотен. Правильно, не самих, а тысяч. Так вернее. Оставил мешочек в Кешиной картонке. Сходил за приготовленным с обеда крылышком, привязал покрепче к горловине «кисета». А дальше – будь что будет! Надо же и провидению (в Господа Бога не верил) дать возможность себя проявить. Распотрошит, под себя подстелит – неважно, главное – не сгрызет. Енот – не крыса и не таракан, ему бумажки в пищу не годятся. Пройдет неделька, и можно будет наведаться к бывшему месту службы за денежным довольствием… А пока будем ждать гостей.
Назавтра к полудню они и явились. Он с утра уже успел убедиться: блюдо ушло по назначению. Работал в саду – косил, собирал падалицу, когда прикатил милицейский «Уазик». Приехали пятеро – плотный капитан-участковый Сергей Петрович, с ним опер в гражданке – поджарый, моложавый. Третий, водитель, остался в машине. Четвертым был чернявый узкоглазый коротышка в форме сержанта полиции, а пятый… При появлении пятого у отставника внутри что-то екнуло. Низкорослый сержант вел на поводке крупную немецкую овчарку.
– Добрый день! Полиция. Разрешите?
– А без разрешения что, не войдете?
– Войдем, конечно, но чуть позже, придется за ордером слетать.
– На кой нам ордер? Вы-то ко мне по какому делу? Ищете кого?
– А Вы разве не слыхали о происшествии? Вчера стрельбу здесь, неподалеку?
– Мало ли чего тут происходит? Места у нас не слишком людные, но хватает и жилья, и всяких развлекаловок. Теперь только ленивый аттракционы с фейерверками не устраивает. Да что, собственно…
Похоже, терпение участкового подошло к концу.
– Ты, Васильич, под дурня не коси. Ты ж военный! Петарду от перестрелки не отличишь? В жизнь не поверю. Давай начистоту. Вчера около шести вечера где был?
– Дома сидел. Вот, в огороде, опять же.
– А может, гулять ходил? Я знаю, ты везде ходишь-бегаешь.
– Может, и ходил.
– А может, и на дорожку клубную заглядывал?
– Слушай, Петрович, ты думаешь, мне надо по вашим яхтам палить?
– А с чего ты решил, будто там по яхтам стреляли?
– Ну а по чем там еще стрелять? По шарам в кегельбане?
Старший оперуполномоченный отдела особо опасных преступлений, тоскуя по зря потраченному времени, вполуха слушал перепалку двух пенсионеров – одного состоявшегося, другого – на подходе. Этот участковый мнит из себя какого-то всевидящего Анискина пополам с Холмсом или Мегре. Все-то он знает, всех ведает. Мисс бы Марпл ему в напарники!
Когда накануне Алмаз взял у фургона кровавый след, сразу заявил – без Васильевича не обошлось! Кроссовки, мол… А след привел на шоссе, и все, кранты. Собаку так просто не надуришь. Понятно: один из нападавших уцелел, оценил провал замысла, прихватил самый ценный мешочек с валютой из полуподпольного казино, и на шоссе… Там сел либо в свою, оставленную заранее машину, либо поймал попутку. Ищи-свищи! А почему не уехал на мотоцикле, фургоне? Почему пистолет второго бандита оказался под кузовом?… Вопросов гораздо больше, чем ответов. Ну при чем тут этот прапорюга?!
Вчера сразу выяснилось: остановиться машину инкассаторов заставило появление на дороге возле «аварийного» мотоцикла знакомого им клубного охранника с окровавленным лицом. Грим на физиономии незадачливого грабителя, схлопотавшего в грудь очередь «калаша», оказался банальной губной помадой.
Хуже другое. Деньги из кассы клуба забирали в банк нерегулярно. А в телефоне управляющего, дававшего заявку на приезд инкассаторов, обнаружился «жучок». Кто его поставил и прослушивал, узнать не представляется возможным. Найдем – станет ясно, кто организовал налет, а может, и все остальное. Дело о хищении ста двадцати тысяч американских долларов пока не возбуждали. С этим спешить не надо – может, оно и не будет раскрыто…
Участковый упорно гнул свою линию.
– Не возражаешь, если мы тут у тебя осмотримся? Во дворе, в доме, в баньке?
– Мне скрывать нечего, осматривайтесь, сколько влезет.
– А наш Алмазик и понюхает заодно. Ну, Шамиль, приступайте!
Узкоглазый негромко скомандовал:
– Алмаз, ищи! – и началось…
Во дворе, в саду-огороде и баньке собачьего интереса ничто не привлекло. А войдя в дом, пес, не взглянув в сторону полосатого Тихона, с возмущенным шипением взлетевшего на шкаф, сразу обратил внимание на стоящие у входа кроссовки. Подошел, обнюхал и поднял к проводнику какой-то не по-собачьи задумчивый взор. Безрезультатно обойдя обе комнаты, вернулся. Но голоса не подал.
– Это что значит? – оживился участковый, – Та обувь? Кроссовки с места убийства?
– Какого, блин, убийства?! – отставник, похоже, не на шутку встревожился, – Ты, Петрович, часом, не охренел?
– Никак нет. По-видимому, материал схожий, но Алмаз точно не идентифицирует, – сержант явно не совсем понимал происходящие с четвероногим экспертом метаморфозы, – Если бы это была ТА обувь, запах крови бы сохранился.
– Какой, к черту, крови, е-мое?! – вскричал хозяин, багровея от вполне понятного негодования.
Да быть не может! Чтобы после двухчасовой обработки с нашатырем и щеткой, многократным мытьем, а потом – намеренным нанесением фекального загрязнения и его не слишком тщательным удалением, на подошве хоть что-то осталось от мизерного красного пятнышка! А ведь сверху еще и солярочкой прошелся для верности…
– А чтой-то твои ботиночки чистенькие такие? Прямо как из магазина? – продолжал допытываться участковый.
– А может, я на говно наступил?
– А может, на наступил, а вляпался? По самое это самое?
– Ну так арестуй меня, и дело с концом! – вспылил заведенный творящейся несправедливостью владелец подозрительной обувки, – Хотя я и не знаю, что ты мне тут втюхиваешь. Ни в кого я не стрелял, ничьей крови не проливал. Пытать будете – во всем признаюсь, чего и не делал, боли все боятся. Только потом на суде все равно отрекусь, так и знай, падла! Давай, сажай под замок, вези. Одна просьба – дай дочке позвонить, чтоб приехала, кота к себе забрала. Он уже старый, один долго не протянет…
Рубаха на груди пока не трещала, но все, вроде, шло к тому.
– Ладно, капитан, хватит ломать комедию! – вмешался молчаливый штатский, – Проводник ясно говорит – обувь не та. Поехали.
