Далия Трускиновская "Вихри враждебные"

Вихри враждебные
Далия Трускиновская

Домовые

Далия Трускиновская

Вихри враждебные

Двое подручных домового дедушки Лукьяна Пафнутьича, Акимка и Якушка, пробирались домой в великом трепете. Домовые и так-то ходят бесшумно, а эта блудная парочка – и вовсе по воздуху плыла, едва касаясь шершавого бетона.

– А вот, сказывали, раньше были часы с боем, – прошептал Акимка. – Прозвонят – и сразу ясно, который час.

А час был немалый. Глубокий ночной час, ближе к рассвету, чем к полуночи.

– Разбудишь деда – будет тебе бой! – огрызнулся Якушка. – Мало не покажется…

Они вышли к вентиляционной шахте и встали, как вкопанные.

– Вот ведь сволочи…

– Ага…

По шахте снизу вверх шел ядовитый черный дым.

– Как же мы теперь?!.

– Мышьим лазом?

– Так его ж заделали.

– А вдруг какая щелка осталась?

Акимка и Якушка разом засопели. Шариться среди ночи по дому, искать тот лаз! Но и спускаться сквозь дым с риском наглотаться, обалдеть и свалиться непонятно куда – сомнительное удовольствие.

– Снизу надо, – вдруг сообразил Якушка. – Постучимся к соседу Игнатьичу, он пустит, а от него – уже по вентиляции. Камин-то выше! Ты чего это творишь?!

Акимка подобрал полоску жести и старательно пихал ее в щель, пытаясь преградить дорогу вонючему дыму.

– И что они только жгут, какую дрянь? – ворчал домовой. – Ладно бы дрова! А то – химию! Пусть сами своей химией дышат!

– Отныне и до веку, – подтвердил Якушка. – И в глотке бы у них скребло, и в глазыньках пекло, и по нутру – когтями, а из нутра – слезами! Ключ, замок, язык!

Наворачивать такие вредные наговоры он выучился у хозяйки, домовой бабушки Матрены Даниловны. Но если хозяйкины слова выстраивались так, что имели обратную силу, то Якушкины лепились чуть ли не навек. И требовалось вмешательство знатока, чтобы снять их опасное воздействие. Впрочем, сам Якушка об этом еще не знал.

Он знал только, что мерзавцы, поставившие у себя камин вопреки всем правилам пожарной безопасности и выведшие трубу в вентиляцию, заслуживают немалой кары. Их не извиняло даже то, что жили они на верхнем, девятом этаже дома и никому из людей своим дымом досадить не могли. Людям – да, а домовым?

Эти любители погреться у камина знать не знали, ведать не ведали, что низкий чердак аккурат над их головами ночью волшебно преображается…

Новый дом, куда перебрались с хозяевами из городского центра Акимка и Якушка, стоял на окраине, в трех шагах от замечательного леса, и люди там поселились в общем солидные, несуетные, при машинах, при добротном имуществе. Так что и неудивительно, что в восьми квартирах обнаружились соседи-домовые.

Человеческой молодежи там было негусто – и та сидела тихо, кроме одного оболтуса, пятнадцатилетнего Игорехи, который повадился по ночам слушать громкую музыку. Он, как и каминовладельцы, жил на девятом этаже, что и навело юных домовых на неожиданную мысль.

Всем известно, что обычаи сватовства и обручения у домовых соблюдаются свято. Встречаться с будущим мужем или будущей женой, проводить с ними время – нехорошо, не по-дедовски. Лучше всего, конечно, когда молодые знакомятся уже за свадебным столом. Ведь что в семье важно? Желание вести совместное хозяйство. А прочее – от лукавого.

В новом доме оказалось три девки на выданье. А достойных женихов им не находилось. Ведь девке кто нужен? Домовой из богатого житья ей нужен, чтобы из одного крепкого хозяйства в другое пташкой перепорхнуть. А Акимка с Якушкой – пока всего лишь подручные. Ни одна сваха не согласится им невест искать. С другой стороны, девкам скучно, да и телевизора тайком от старших насмотрелись. И вот надумали они впятером устраивать на чердаке под Игорехину музыку дискотеки. Старшие заснут – а молодежь наверх!

Но и дискотека бесконечной не бывает. Попрыгали – и по домам.

Если бы почтенный домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич проведал, чем его подручные по ночам балуются, – ой! И подумать страшно, чего бы он натворил. Места лишил бы сразу. И рекомендации не дал. А быть безместным без рекомендации…

И ладно бы они и впрямь отведали девичьей сласти! Тогда – не так обидно. Юные домовихи себя блюли и кроме плясок ничего не дозволяли. Тем более, пляски не те, что прежде, не в обнимушку, а каждый сам по себе дергается.

Так что сильно огорчили Акимку с Якушкой каминовладельцы, вздумавшие погреться в третьем часу ночи.

Они полезли по щелям в перекрытиях и добрались до квартиры, где проживал домовой дедушка Тимофей Игнатьевич. Но тот, набегавшись за день, дрых без задних ног. Тимофей Игнатьевич, если по уму, давно должен был бы жениться, чтобы было с кем хлопоты делить. Но он сильно дорожил свободой, и ни одной свахе по сей день не удавалось вправить ему мозги.

Домовые спустились еще ниже, и еще, н оказались в конце концов в подвале.

Конечно, они могли и без спросу войти в чужое хозяйство, прокрасться на цыпочках, не дыша. Но если домовой застукает непрошенного гостя – быть драке. Сосед, не сосед – разборка будет уже потом.

– Ну и что дальше делать будем? – спросил Якушка.

– По стенке, – подумав, отвечал Акимка.

Домовые – мастера лазить, а стенка – неровная, есть за что зацепиться, и до кухонной лоджии гуляки добрались бы без затруднений. Вот только изначально домовые побаиваются высоты. Полтора человеческих роста – и то для них высота изрядная, а семь этажей?

Акимка с Якушкой присели на краю газона и загрустили.

Тут надо сказать, что с места, которое они выбрали для своих горестных размышлений, была видна шоссейка, отделявшая микрорайон от лесопарка. Домовые сидели как бы в торце асфальтированной дорожки между домом и шоссейкой. А зрение у них – кошка позавидует. Потому и увидели странную суету.

Сперва вроде бы шарик на шоссейку выкатился, за ним – другой, третий. И пропали из виду. А за ними – серый столб, опасно накренившийся, как если бы собрался грохнуться. Столб этот, основанием почти касаясь шоссейки, пролетел по воздуху, тоже исчез, и тут же домовые услышали крик.

– Ахти мне, – прошептал Акимка, а Якушка, который был норовом побойчее, сорвался и поспешил на голос.

– Ты куда это? – и трусоватый Акимка пронесся следом, чтобы удержать товарища.

– Куда-куда! Наших бьют!

И точно, если судить по голосу, верещал какой-то домовой. Возможно, сосед.

Не докапываясь, чего этот сосед забыл в ночном лесу, Якушка поспешил на помощь. Не помочь в беде – опасно. Узнают свои – и окажешься хуже безместного.

Они выбежали на шоссейку и завертелись, отыскивая пострадавшего. Но пострадавший забился в кусты и там время от времени всхлипывал. Когда позвали – выходить не пожелал. И с большим трудом Акимка с Якушкой догадались, что это – смертельно напуганная баба.

К домовихам у домовых отношение особое. В основном – свысока. Хотя иная домовая бабушка трех домовых дедушек за пояс заткнет. Акимка с Якушкой даже не рассердились на глупое бабье поведение – какого от нее еще ожидать? Они обшарили кусты и извлекли совсем еще молодую домовиху с маленьким.

– Ты не бойся, дурочка, свои мы! – принялся успокаивать Якушка. – Не обидим! Мужик-то твой где?

Того, что домовиха с младенцем может и вовсе не иметь мужа, они и в страшном сне бы представить не могли.

Но ответом на вопрос был громкий и отчаянный рев. Да еще маленький запищал. Акимка с Якушкой переглянулись – ой, плохо дело…

– Ты как сюда попала? Чья ты? – продолжал допытываться Якушка. – С кем живешь?

– Погоди, – остановил его Акимка. – Ты глянь, откуда она бежала. Там же ни одного дома нет. Город, считай, кончился.

– Так ты что, деревенская? – удивленно спросил Якушка.

Старые домовые еще помнили времена великого переселения из деревни в город. Домовые среднего возраста – те знали, что есть где-то там, за горизонтом, деревенская родня. А для младших эта родня была вроде бабы-кикиморы – говорят, водится в сельской местности, виснет на осинах и воет в печной трубе, но видеть ее никто не видел.

Домовиха закивала, не в силах молвить сквозь рев внятное словечко.

– Надо же… К родне, что ли, пробираешься? – продолжал допрос Якушка. – Одна, без мужика?

– Яков Поликарпыч! Их же там трое бежало! – вдруг вспомнил Акимка.

Даже домовой дедушка старался обращаться к подручным уважительно. «Якушкой» и «Акимкой» кликал, осердясь, или же – подгоняя, чтобы работу выполнили в срок. Между собой подручные обходились без церемоний, но при посторонних соблюдали старый обычай вежества. И трудно, что ли, назвать Якушку Яковом Поликарповичем?

– Точно, трое. Баба, дитенок и… Кто еще с вами был?

– Ермолай Гаврилыч мой!.. – выкрикнула домовиха и снова залилась слезами.

– Ого! Всей семьей в город собрались, – заметил Якушка. – Скоро от вас, приблудных, коренному домовому и житья не станет…

– И где же он, твой Ермолай Гаврилыч? – вмешался Акимка.

Кроме рева, ответа не было. Тогда Акимка потрогал пальцем бурую шерстку младенца.

Младенец был мелкой породы, но коли умел бегать – надо думать, и говорить выучился.

– Батьку где потеряли?

– Та-ам… – пропищал младенец, тыча локотком в ту сторону, откуда прибежало семейство.

– Она что, от мужа сбежала? – растерянно предположил Акимка. Это уж вообще не лезло ни в какие ворота.

– Кончай реветь и говори живо – от кого бежала! – рявкнул Якушка.

Домовиха от изумления и реветь перестала.

– От вихоря…

– Какого еще вихоря?

– Большого, страшного!.. Как подхватит, как ударит!..

– Кого подхватит, кого ударит? – допытывался Якушка, и вдруг получил исполненный ненависти ответ:

– Тебя!

– К ней с добром, а она всякие страсти сулит! – возмутился Якушка.

– Что-то мне все это не нравится… – с тем Акимка отошел в сторонку и, нагнувшись, стал изучать асфальт.

Уж что он там высмотрел – человеку не понять. Домовые оставляют след, только если под ногами ровная пыль, рассыпанная мука или приглаженный ветром песочек. Запах, правда, у следа имеется, и его не всякая собака учует. Сами же домовые друг дружку не выслеживают и по запаху не различают, потому что им это ни к чему. Однако Акимка помотался по шоссейке взад-вперед и решительно направился туда, куда бежала, да не добежала домовиха.

Минуты две спустя Якушка услышал его крик.

– Ахти мне! Беда! Якушка, буди народ! Матрену Даниловну сюда веди!

Оставив рыдающую домовиху с маленьким под развесистым подорожником, Якушка понесся к товарищу.

Акимка стоял на коленках, ощупывая некий темный неподвижный куль. Подбежав, Якушка вгляделся и ахнул.

Это был довольно крупный и взъерошенный домовой.

Кажется, мертвый…