Натали Романова "Аленький цветочек. Не та дочь"

Аленький цветочек. Не та дочь
Натали Романова

Жил-был честной купец, и было у него три дочери. По законам жанра именно меньшой дочери, пригожей да любимой, надлежало выручать отца в непростой ситуации.А что произойдет, если в дело вмешается кто-то третий, и вместо разумной да прекрасной младшенькой в гости к чудищу, страшному да мохнатому, пожалует старшая. Не та дочь.

Натали Романова

Аленький цветочек. Не та дочь

ГЛАВА 1.

В парадной столовой за широким, богато накрытым столом собралась многочисленная родня. Тетки и дядьки прибыли в полном составе, а уж число двоюродных и троюродных сестер да братьев и сосчитать затрудняюсь. Пир горой.

Гуляет охочая до празднеств родня, прибыла даже четвероюродная тетка из далекой губернии, которую за всю свою двадцатилетнюю жизнь не только в глаза не видывала, но даже слышать о ней не доводилось.

От волнения мелко подрагивают руки и сушит горло, однако это не причина отлынивать от обязанностей хозяйки дома. Благо выработанная за много лет привычка держать все под контролем приходит на выручку, хватает беглого взгляда чтобы дотошно оценить стол, заставленный издающими головокружительные ароматы яствами. Признаю, что повара постарались на славу, воплотив все мои задумки.

На расписных блюдах красуются упитанные гуси и тетерева, фаршированные яблоками и черносливом. Аппетитно блестят зажаренными боками молочные поросята с кашей и грибами. Взгляд задерживается на запеченном осетре, удовлетворенно отмечаю длину не менее полутора сажень. Рыба по-царски возлежит по центру стола, а по бокам расставлены небольшие глиняные горшочки. Чуткий нос улавливает запах карасей, сваренных в сливках.

Удостоверившись, что стряпня на должном уровне, удовлетворенно выдыхаю и мыслями возвращаюсь к событию, по причине которого и стол от еды ломится, и вся родня в сборе. Во главе добротного дубового стола восседают два величавых мужа, один из которых, светловолосый и голубоглазый, батюшка родимый. Второй, с окладистой бородой, цепкими, внимательными карими глазами и густыми темно-каштановыми волосами, лишь слегка подернутыми серебряными нитями на висках, другой друг его старинный. Честной купец Данила Никитин.

А по левую руку от гостя почетного сидит тот, к кому непрестанно притягивается девичий взгляд. Молодой симпатичный парень с русыми кудрями, соболиными бровями, пушистыми ресницами и яркими васильковыми глазами. Иван, Иванушка, Ванюшка.

Сердце то бьется сладко, то замирает, опасаясь поверить, что мечта, запрятанная в самый дальний уголок души и уже перешедшая в разряд несбыточных, столь близка к своему исполнению. Неужели и мне, перестарку, доведется испытать счастье женское. Никак не могу уверовать, что вот и наступил самый важный день в жизни любой девушки – сватовство, а в моем случае он не только долгожданный, но и, чего скрывать, уже и нечаянный.

– У Вас товар, у нас купец, – заполошно дернулось сердце, услышав столь заветные слова. Причем я отнюдь не робкого десятка, с детства могу постоять за себя. Заветное место в деревне – кузница, подчас и кузнеца подменяю, да и в кулачных боях спуску не дам любому мужику. А тут потупилась стыдливо, залилась румянцем алым, украдкой бросив восхищенный взгляд на мужа будущего, статного молодца пригожей наружности.

Иванушка же, узрев невесту, а с моей комплекцией меня в любой компании грешно не заприметить, глаза ясные округлил в растерянности, головой затряс от возмущения, да горячо зашептал на ухо своему батюшке. Зыркнул купец коротко на вздумавшего перечить воли отцовской отрока, дернулась широкая ладонь к челу отрока в предупреждении, да зашевелись губы, шепча слова повеления. Сник удалой молодец, потупил буйную голову в печали, пригорюнился.

Признаю, что красота меня стороной обошла, а уж на фоне сестриц родимых, красавиц писаных по обе руки от меня сидящих, так и вовсе смотрюсь уродливо. Да в придачу к тому еще и характером твердым и решительным отмечена. Потому и засиделась в девках, даже щедрое приданое в комплекте со мной парней наших не привлекает. Измельчал мужик ныне…

Крякнул свекор будущий, чинно огладил бороду окладистую, окинул взором жалостливым сына родимого, закручинившегося. Очевидно, сомнения одолели купца зажиточного. Нахмурил брови широкие, сверля меня взглядом пристальным, пожевал в раздумьях губы полные, от вина покрасневшие. Притихли гости шумные, почуяв неладное. Думала не выдержит сердце девичье, в висках настойчиво билась мысль тревожная, кабы на попятной не пошли Никитины. И слепец заметит, что не пара я его соколику.

Но нет, вопреки тревожным ожиданиям не решился портить отказом старшой Никитин дружбу давнюю. Кашлянул в кулак, да севшим голосом вымолвил похвалу незатейливую, обращаясь к моему батюшке.

– Ну, друг мой дорогой, благодарствую за дочь твою, – интересно, только мне обида и упрек в его голосе слышатся?

– Что ж, надеюсь девка твоя для родов пригожа станет. Будут внучата крепенькие, да здороооовенькие, – и залпом осушил полный кубок вина.

Кислый васильковый взгляд исподлобья и гневно стиснутые губы не радовали, но недаром говорится: «Стерпится-слюбится». Похоже, это именно про наш случай с Ванюшей.

Меж тем пир катится своим чередом, и уже то тут, то там слышатся шутки нескромные, в стыд вгоняющие. Из-за них то и потупилась сестрица моя средненькая, стыдливая, пряча щеки кумачом расцветшие.

– Любавушка моя дорогая, – душу обожгла жалость к сестренке скромной, стеснительной.

– Ну попадись мне этот охальник!

Угрожающе сведя брови и грозно поджав губы стала отыскивать зорким взглядом бесстыдника, за длинным языком не следящего, да зацепился взор за плечи широкие.

В тот же миг позабыла кого и зачем отыскивала, залюбовавшись соколиком своим ясным. Бровями вразлет соболиными да ресницами густыми, девичьими. А уж что говорить про очи дивные, в один миг в душеньку мою запавшие.

Сейчас же эти самые васильковые очи восхищенно сияли, а на слегка полноватых для мужчины губах играла теплая улыбка. Но вот только все эти эмоции, увы и ах, вызвала не его нареченная, а средняя ее краса- сестрица. И Любаве Ванюша явно по нраву пришелся, вон как из-под взволнованно трепещущих пышных ресниц синие очи шальным блеском сияют.

От такого чудовищного открытия прикусила губы в досаде и горечи, лишь вполуха расслышав, что отцы меж собой договорились свадьбу нашу сыграть через шесть месяцев. Заминка слегка опечалила. Впрочем, ждала дольше, подожду и еще немного.

ГЛАВА 2.

– Любава!

Злорадно усмехаюсь, заприметив как вздрогнула, а затем напряглась в тревоге спина узкая девичья, взметнулась коса русая, и сестрица неторопливо развернулась ко мне лицом.

Осторожно прикрыв дверь ее спаленки угрожающе, шаг за шагом, приближаюсь к сестрице. Замечаю, как на смену проступившим на побледневшем лице смятению и неловкости приходит вызывающая дерзость.

– Почто жениху моему улыбки шлешь обещающие? – один ловкий выпад, и сестрица громко верещит, тщетно стараясь высвободить русые волосы из стального захвата.

– Я тятеньке расскажу, – обещает змеюка родная, в упор буравя глазищами темно-синими, да бесстыжими, – что ты меня обижаешь.

Дергаю сильнее за тугую косу, в ответ шипит сестрица злобно, и по щекам катятся слезы хрустальные. И даже в столь неловкой ситуации сестрице удается оставаться прекрасной и беззащитно трогательной.

Чую и мой боевой запал на нет исходит, но прийти в чувство помогает сама девчонка. Не жалея, наотмашь бьет жестокими, злыми словами неказистую родственницу.

– Гордея, ответь честно, давно ли себя в зеркало видела? Ты никак не меньше десяти пудов весишь, даже глаз не видно, заплыли все. Посуди сама здраво, почто тебе такой жених!

Захлестнула обидой от слов горьких, незаслуженных. Высвободила русу косу, взглянула пронзительно на ту, которую с младенчества холила и лелеяла, да и покинула понуро покои Любавы.

Погрустив, повздыхав тяжко решила на том с грустью – тоской заканчивать. Уж так просто взять и сдаться никак не в моем характере. Принялась думу думать, чем столь непростому делу помочь, да и надумала.

Вспомнился сказ о том, что якобы в тридевятом царстве, в тридесятом государстве есть чудо-чудное, диво-дивное золотой венец. И всякий, кто его на себя примеряет, красоту обретает несказанную.

И, словно в ответ на чаянья девичьи, батюшка аккурат в те места по своим купеческим делам собирается. Стоило ему дочерей созвать, да поинтересоваться что с далекой поездки в дар привести, тотчас заказала венец желанный. Любава тоже непростой гостинец запросила, не много –не мало туалет хрустальный. И лишь младшенькая наша Настенька, любимица отцова, как всегда, учудила. Цветок ей понадобился, да непростой, а аленький. Ну как есть блаженная, так что какой с нее спрос.

Не было ни батюшки родимого, ни единой весточки не прилетало от него долгих два месяца. Извелась от тоски и печали, а вдруг корабль затонул или сам где сгинул. И что тогда мне поделать, как влюбить Ванюшу без венца обещанного?

И когда уж совсем отчаялась и чуть было не примирилась с мыслью, что не видать мне Ванюши как ушей своих, погожим ясным днем появился во дворе батюшка родимый, цел-целехонек. А следом за ним закатились и подводы тяжелые, доверху груженные товаром и добром чужестранным.

Дрожащей от нетерпения рукой ухватила подарок заветный, сундук кованый, золотом да каменьями украшенный. Затаив дыхание откинула крышку, а там.. венец лежит-переливается.

Поклонилась батюшке в ноги, благодаря за подарок желанный и долгожданный. Ну, а что хмур да печален, постарел да помрачнел родитель не до того мне нынче. Да вон пусть младшенькая, Настасьюшка, обо всем у него выпытывает, не зря же она из нас самая сердобольная.

Крепко прижав к груди сундучок заветный понеслась в свои покои, мимоходом заприметив, что Любава уши у двери греть вздумала. Явно собралась разговор отца с Настёной подслушивать. Привычно хотела одернуть сестрицу, да махнула на то дело рукой. Недосуг воспитанием заниматься. К тому же и воспитатель из меня, как выяснилось, так себе. Без жениха по милости воспитанницы едва не осталась.

Поставила шкатулку подле зеркала, присела и тут же отшатнулась от ларца испуганно. Впервые смелости не хватало, не могла волнение перебороть и венец волшебный примерить. А вдруг это всего лишь домыслы людские, и не стать мне красавицей. И как дальше быть, на что надеяться?

Кругами походила вокруг да около, да так и не отважилась. Подумав, решила до утра с этим делом повременить.

– Прости, Гордея, – сквозь крепкий сон слышится мне голос Любавы, – люб мне Ванюша, да и я ему нравлюсь. А коли не станет тебя, то меня отправит папенька с ним под венец.

И будто скользит по моему пальцу колечко тоненькое, прохладное.

ГЛАВА 3.

Странный сон какой-то, уж больно реальный. Открыла глаза, и вдруг завертелось все вокруг, закачалось, зыбкой пеленою подернулось. Спустя мгновение стою посреди зала просторного, белоснежного и абсолютно незнакомого. Стены самым настоящим шелком задрапированы, баснословную цену которого я, как дочь купца, не понаслышке знаю. Высокие потолки позолотой да затейливыми росписями украшены, а многочисленные массивные серебряные канделябры с толстыми свечами любой сумрак развеют.

Поморгала изумленно, ошарашенная вопиющей роскошью, ущипнула себя за руку пухлую, надеясь очнуться. От боли ойкнула, да на колечко гладкое, чужое недоумевающе уставилась.

Ну, Любавушка родимая! Не сомневаюсь, ее рук дело, и слова признания мне не пригрезились. Вот, значит, какая любовь твоя сестринская. Затопила душу обида жгучая. А ведь я не сосчитать сколько тумаков по милости любимой сестренки заработала, постоянно заступаясь за родную кровиночку перед детворой окрестной. С той поры как стал тятенька год из года казной богатеть, подружки да друзья с раннего детства закадычные неожиданно превратились в недругов завистливых.

Да еще и сама Любава масла в огонь распрей щедро подливала, заносчиво кичась нарядами роскошными, да зорко подмечая и высмеивая на окружающих заплатки да прорехи. И хоть и у самой рука зачастую дергалась отпустить подзатыльник знатный язве мелкой, но разве могла тихо-мирно со стороны наблюдать, коли на родную сестренку ополчаются?

Вот и ходила с синяками да фингалами, пока со временем не научилась отпор давать жестокий да мощный любому, кто смел руку поднять.

Ну, ничего, смахнула со щеки покатившую слезу горькую, дав себе твердый зарок непременно как можно скорее вернуться в дом родимый. И уж тогда навсегда запомнит Любава науку, почему на чужих женихов не стоит зариться.

Постояла-потопталась на месте, покричала-позвала хозяев, да вот только никто на мой призыв не откликнулся. Делать нечего, пошла бродить по замку белокаменному, роскошному, огромному да безлюдному. Спустившись по белоснежным мраморным ступенькам, попала в сад зеленый, ухоженный с деревьями да цветами диковинными.

Шла по широкой дорожке, красным камнем мощенной, красоту доселе невиданную рассматривая, дивясь да охая над каждым цветком да кустиком. Да так увлеклась, что не заметила, как забрела в самую гущу деревьев.

И разом потемнело небо, нахмурилось тучами тяжелыми, вот только меня подобными фокусами не напугать, не пронять. Пуще прежнего одолело жгучее желание преодолеть кусты непроглядные, да узнать, что за ними такое запрятано.

– Не на ту нарвались, окаянные, – возмущалась громким голосом, сама себя тем подбадривая, пока с упорством козы нашей Машки продиралась сквозь ветки колючие. И не выдержали они, сдались под напором удалым, пусть и девичьим, расступились, путь открывая.

Торжествуя, взошла на невысокий пригорок и увидела цветок невиданный, багряным заревом на темно-сером камне горящий.

– Красота- то какая невероятная! – прошептала потрясенно, не сводя изумленных глаз с представшего передо мной чуда света.

– Это же надо! Бутон ярким огнем полыхает, а ни лепестки, ни листья не обжигает, – обходя по кругу цветок пламенеющий только и могла что кивать головой да цокать восхищенно.

– Раз уж листьям вреда не причиняешь, то и мне навредить не должен, – подбадривая себя полушепотом, осторожно тяну руку к бутону волшебному.

Само собой, и мысли не держа навредить столь невероятному растению. Всего лишь хочу коснуться пламени яркого, дотронуться листьев глянцевых, изящных, резных с темными прожилками. Воочию убедиться, что мне такое диво не мерещится.

– Стой! – от громового раскатистого рыка на землю плюхнулась, но тут же подскочила вне себя от радости. Не ко времени разлеживаться. Человек, люди! Губы растянулись в широкой улыбке, глаза радостно засияли. Наконец-то узнаю куда попала и мне помогут вернуться домой.

– К тебе обращаюсь, гусыня жирная. Немедленно отошла от цветка, – прогремел за спиной голос того, кому явно жизнь не мила. А вот не надо доводить и без того раздраженную девушку!

До хруста сжала пальцы, замахнулась и, резко развернувшись, впечатываю кулак в мохнатый нос. И замираем оба, изумленно таращась друг на друга. Полагаю, он в шоке от удара нежданного, ну, а я, собственно, от его вида.

ГЛАВА 4.

Чудовище! Здоровенное, плечистое и мускулистое, сплошь покрытое густой, бурой и ослепительно блестящей под яркими солнечными лучами шерстью. Завороженно смотрю, как темные звериные глаза вспыхивают злостью и желанием убивать. Приоткрывается мощная челюсть, обнажая ряд белоснежных заточенных клыков.

– Ой, мамочка, – визжу что есть мочи пронзительно. Уж чем-чем, а голосом, в отличии от внешности, боженька не обделил. На семерых запасал, да мне одной перепало. И тем временем, пока чудище садовое очумело башкой машет, стремглав несусь к кустам заветным.

Раз, и я посреди зарослей, со всех сторон надежно прикрытая. Однако раненько же возрадовалась! Один щелчок пальцев чудища, и кусты-предатели послушно расступились, оставив меня перед зверем беззащитной.

Перекидываю наперед черные, как воронье крыло, волосы. Благо косами по пояс, густыми да тяжелыми, по праву горжусь. Укрылась ими словно покрывалом, прячась от взгляда звериного, лютого.

– Боишься? – губы изгибаются в хищном оскале, и он нарочито медленно приближается, нагнетая и усиливая ощущение страха. И вновь недовольно кривит морду существо мохнатое.

– Да кто ты такая? – рявкнул грозно, сверкнув злыми глазищами.

И что ему вновь не так-то, чем в очередной раз не угодила? Молчу, словно в рот воды набрала, ну, а то, что верчусь ужом на одном месте, так какое ему до того дело.

Во взгляде чудища мохнатого мелькает догадка, и в звериных глазах разгорается яркое пламя. Раздается громкий треск, это ходящая ходуном мощная грудь разрывает дорогое сукно рубахи. Завороженно наблюдаю, как на моих глазах удлиняются когти черные, стальные и с противным скрежетом вспарывают кору дерева, оставляя на ни в чем неповинном стволе глубокие борозды. Впрочем, не в моем положении о дереве волноваться.

– Только не говори, что ты дочь купца заезжего.