– Сакен!
– Кого я вижу! – Сакен крепко, как товарищу, пожал Славкину руку. – А это твои друзья? И Вера здесь… – Он поздоровался и с Верой.
– Вот хотели посидеть, а здесь очередь…
Сакен оценивающе оглядел длинный хвост у дверей мороженицы.
– Многовато…Но ничего… Этой беде можно помочь. Мне как раз сигареты понадобились… Стойте здесь. Ни с места!
И он исчез за дверью кафе.
– Кто это? – Спросил у Славки приятель.
– Аспирант моего деда. Самый любимый. Дед говорит, очень талантливый.
– Слушай, а что твой знаменитый дед тебя ни в один институт не пристроил? – ядовито поинтересовался тот самый парень, который расспрашивал Веру о подарках из Англии. – Ведь ему достаточно было только позвонить…
–У него совсем не тот дед, чтобы звонить, – вместо Славки ответила Вера.
А толпа у дверей мороженицы вдруг мгновенно растаяла. Ребята недоумённо переглянулись. Подошли поближе. К стеклянной двери была приставлена табличка «Мороженого нет», у буфетной стойки Сакен расплачивался за сигареты, и молоденькая буфетчица во всю кокетничала с ним. Оглянувшись на дверь и увидев за ней Славку, Сакен помахал рукой.
– Всё в порядке. Заходите!
Ребята растерянно топтались на пороге.
–Так если мороженного нет…
– Есть мороженное, есть… Два часа кафе в вашем распоряжении…
–Как это? – Заупрямилась Вера. – Для всех, значит, нет, а для нас есть?
Славка толкнул её в бок.
Остальные друзья были в восторге.
–Ну, просто Кио!
–Это же надо так уметь!
– Вот будет у тебя много-много денег, и ты тоже будешь, как Кио…
И Веру насильно затолкнули за столик.
Славка проводил Сакена до машины. С этим весёлым, предприимчивым узбеком у Славки были почти братские отношения. И внук, и дед его любили одинаково. Алексей Петрович ценил в Сакене талант химика и целеустремлённость, а Славка тянулся к нему подсознательно, ощущая в нём человека своего времени.
– Сакен… Дед в институте сидит… В восьмой лаборатории… Кондаков в цирк ушёл, дед очень расстроился…
Сакен кивнул.
– Понятно… Ничего, я еду в институт…
– Обедать к нам приходи… Вместе с дедом… Обязательно!
– Приду…
Кафе было маленькое, всего несколько столиков. Два из них ребята сдвинули, сидели тесно прижавшись друг к другу. Таяло мороженое в металлических вазочках. Ребята разговаривали солидно, серьёзно: повестки в военкомат делали их в собственных глазах значительно взрослее.
– Ну, и что же такое, по-твоему, взрослость? – Насмешливо сверлил Веру глазами один из друзей Славки.
Она пожала плечами, задумалась.
– Взрослость – это когда дело твоего деда становится тебе понятно…
Славка присвистнул.
– Велика мудрость! Дело есть дело. У каждого человека есть профессия. Мой дед – химик, твой – хирург. Каждый на своём месте вкалывает, как может. По- твоему, чтобы стать взрослым, мне надо понимать, что за реактив он из колбы в колбу гоняет?
– Перестань! – Отмахнулась Вера. – Ты нарочно упрощаешь… Я не о профессии говорю, а об отношении к жизни, которое у наших с тобой дедов отношением к делу определяется…
– Верк, – усмехнулся Славка, – ты такая умная, аж тошнит… Тебе поглупеть чуть- чуть – цены бы тебе не было…
Ребята засмеялись, и Вера, не обидевшись, хлопнула ладонью Славку по лбу.
– Хорошо вам о дедах рассуждать, они у вас оба – академики… А мой дед из пивных да закусочных не вылезает… Я-то как должен свою взрослость определять? – вздохнул один из одноклассников.
– А ты её уже определил, если понимаешь, что жизнь существует не только в пивных и закусочных…– Не задумываясь, ответила Вера.
– Всё-то ты знаешь…– Вздохнул её товарищ. – А если я всё равно своего деда люблю и ни на какого чужого академика его не променяю?
Ребята загалдели, кто-то даже попытался вскочить с места – не получилось, было слишком тесно…
На улицу опустилась влажная осенняя темнота, зажигались фонари и свет в окнах. Старик – вахтёр, щуря подслеповатые глаза, аккуратно набрал короткий номер местного телефона. Трубку долго не снимали, наконец, ему ответили.
– Алексей Петрович, это я, Снегирёв с проходной… Вы ещё долго в институте будете? А то сейчас двадцать два ноль-ноль, мне в обход идтить пора… Ещё часик посидите? Ну, я как раз за часик и укладываюсь…
Старик аккуратно повесил трубку, проверил, заперта ли с улицы дверь проходной, кликнул собаку и пошёл по длинному узкому двору, проверяя запоры и замки на складах и лабораториях. Большая добродушная овчарка, довольная возможностью побегать, с удовольствием сопровождала его…
Был поздний осенний вечер, похожий на ночь, когда Алексей Петрович и Сакен заперли, наконец, двери лаборатории. Проходя по двору, Соколов оглянулся на здание института, оно возвышалось за его спиной огромным тёмным айсбергом. Ярко светилось только окошко проходной. Алексей Петрович и Сакен, попрощавшись с вахтёром, вышли на улицу. Стоявшая неподалёку машина бесшумно снялась с места и подъехала к ним.
– До свиданья, учитель, – мягко попрощался Сакен.
– Ты вызвал такси? – Удивился Алексей Петрович. – И когда успел?
– Нет… Я заплатил вперёд… Он меня ждал…
Старик не понял.
– Всё это время?
Сакен помахал ему рукой, сел в машину, хлопнул дверцей.
Соколов растерянно смотрел вслед автомобилю. Он не сразу понял, что ему сказал Сакен, а поняв, помрачнел, и недовольно покачал головой. Эти «барские замашки» своего аспиранта, который, приезжая из Ташкента, подолгу жил у него в доме на правах близкого родственника и был ему, как любил повторять Алексей Петрович, вместо сына, эти «барские замашки», очень не нравились Соколову.
На всём белом свете было два места, где Алексей Петрович чувствовал себя, как рыба в воде: это родной дом и институт. Дома он отдыхал, в институте – работал. Всё остальное только дополняло одно или другое. За стенами этих крепостей он чувствовал себя неуверенно и неловко. В общественном транспорте Соколов ездить не умел: на работу и обратно домой он ходил пешком, на совещания в Смольный или Таврический ездил на служебной машине. Если (очень редко) приходилось отправляться куда-то в трамвае или в автобусе, он вставал как-то боком в самом проходе, и его постоянно толкали и ругали за неловкость. С годами выезды на общественном транспорте стали целым событием. Но иногда под натиском домочадцев, Алексей Петрович сдавался, хотя в душе не переставал сожалеть о брошенных делах и какой-нибудь недописанной статье.
Но сегодня был особенный день: все вместе они ехали на дачу к единственному верному другу Соколова Дмитрию Павловичу Ершову. Ехали с подарками ко дню рождения, который знаменитый хирург – академик отмечал по традиции только с семьёй Алексея Петровича и в обществе своей любимой внучки Веры, скрывшись от всех прочих на своей скромной даче.
Плотная толпа стояла на платформе. Подошла электричка. Славка придержал спиной напиравших сзади, пропустил вперёд своих стариков, потом Веру и с трудом втиснулся сам. Тесно прижатые друг к другу, они стояли в вагоне у самых дверей тамбура. На первой скамейке прямо перед ними расположились трое – два моложавых мужчины и женщина. Импортные штаны, фантастической красоты кроссовки и весь «навороченный» антураж бросался в глаза. Вели они себя независимо, свободно, разговаривали громко, шумно и раскатисто смеялись, нарочито привлекая к себе общее внимание.
Электричка шла полным ходом, втягивая в себя на остановках новых пассажиров. После затяжных осенних дождей день вдруг выдался яркий, солнечный, и горожане потянулись на природу.
Мужчина из «импортной» компании громко включил магнитофон, на весь вагон грохнул тяжёлый рок. Зоя Васильевна невольно поморщилась.
Кто-нибудь, может быть, и поступил бы иначе, но Алексей Петрович иначе не умел. Он умел жить только в недрах своего института и наивно полагал, что законы, установленные им внутри социума, созданного его собственными руками, действуют также во всей Вселенной. Он сказал властно и громко.
–Выключите это!
Его услышали, но никак не прореагировали. Тогда он повторил.
– Выключите!
Мужчина, державший в руках магнитофон, подчёркнуто прибавил звук и насмешливо взглянул на просто одетого старика, державшегося за плечо смущённого внука.
– Что, дед? Сдают нервишки-то?
Славка побагровел и быстро взглянул на деда. Вера дёрнулась было, но смолчала.
– Это мешает, – мрачно сказал Алексей Петрович. – Люди едут отдыхать, эта какофония раздражает…
– Слушай, мужик, – вмешался его приятель. – А ты давай пешочком… В лесу тихо…
Они сидели, а старики перед ними стояли, и молодая женщина весело поглядывала вокруг, вполне довольная своими остроумными спутниками. Люди, тесно прижатые друг к другу, стояли вокруг с непроницаемыми лицами и молчали.
– Оставь его…– громко захохотал первый «импортный». – Он, наверно, и ветеран к тому же…
– Ветеран…– гордо кивнул головой Алексей Петрович.
Теперь они хохотали все.
– О, – вскочил с места один из них, – тогда ты садись, дед… Почёт тебе и уважение…
Зоя Васильевна заплакала. Славкины уши горели. Он словно онемел.
– Прекратите! – Громко крикнула Вера. – Вы… Вы… – Она захлебнулась словами.
Это вызвало следующий взрыв хохота.
Поезд притормаживал на очередной станции. Алексей Петрович, схватив за руку жену, потащил её к выходу. Люди теснились, выпуская их, избегая глядеть друг на друга.
Вера, за ней вспотевший от мучительного стыда Славка, едва протолкнулись вслед за стариками.
–Ладно, – сказал Алексей Петрович на платформе. – Отдохнули. Поехали домой.
– Это ведь последняя остановка…– Вытерла беззвучные слёзы Зоя Васильевна. – Дима ждёт… нехорошо.
– Сколько отсюда, Вера?
– Три километра…
– Пошли пешком.
Алексей Петрович резко повернулся и пошёл вперёд, волоча за собой хозяйственную сумку на колёсах. Славка подскочил было к нему, схватился за тележку, дед сердито оттолкнул его локтем.
– Я не трус, дедушка! – Твёрдо сказал Славка.
Дед резко повернулся к нему, прямо взглянул ему в глаза.
– Ты – не трус, ты – приспособленец! – И сердито поволок свою сумку дальше.
Зоя Васильевна заторопилась за ним. Славка повернулся к Вере, но она только презрительно взглянула на него и побежала догонять стариков. И он потащил свои сумки в одиночестве. Уши горели до сих пор.
Увлёкшись общим делом, старики с азартом чинили завалившийся набок парник. Подначивали, подзадоривали друг друга, заразительно смеялись.
Близкий друг Алексея Петровича Дмитрий Павлович был ему прямой противоположностью: высокий, худощавый, быстрый и ловкий в движениях. Кабинетный человек, Алексей Петрович отвык от физической работы, всё время что-нибудь ронял и ушибался. Очередной раз запнувшись, он чуть было не упал.
– Смотри под ноги! – Крикнул ему Дмитрий Павлович. – Расшибёшься!
– Легко сказать «под ноги», – отозвался Алексей Петрович. – А живот?
Они оба рассмеялись.
– Что нового в хирургии? – Посмеивался Алексей Петрович, передавая другу ящик с гвоздями.
– А что у нас нового? – отозвался Дмитрий Павлович. – Режем. Чиним, штопаем… Всё по-старому. А что нового в химии? Вредны фосфатиды или нет?
– Ты мне зубы не заговаривай…. Ты когда мне отзыв на наш бактерицидный порошок напишешь? Все сроки вышли.
– Пришлю, Алёша… В понедельник своим бактериологам скажу – они проверяли, очень хороший порошок, надо его срочно в производство… Нам такой в хирургии очень нужен…
