Антология "Каталог проклятий. Антология русского хоррора"

Каталог проклятий. Антология русского хоррора
Антология

Артем Тихомиров

Происхождение мрака
Антология русского хоррора, изданная к 130-летию Г. Ф. Лавкрафта.

Четыре книги из серии «Происхождение мрака»: «Происхождение мрака», «Зов», «Темные легенды», «Каталог проклятий»

Серия «Происхождение мрака» включает лучшие современные русскоязычные рассказы всех разновидностей хоррора.

Каталог проклятий. Антология русского хоррора из серии «Происхождение мрака»

© Коллектив авторов, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Перископ-Волга», 2022

Нелли Шульман

Хрустик

– Погоди, – малышка в летнем платье вцепилась в руку старшего брата, – надо покормить Хрустика… – Максим закатил глаза.

– Что за ерунду вы придумали, – Катька переминалась с ноги на ногу, – что еще за Хрустик?

Летний подъезд дышал гулкой прохладой. В дворе-колодце стучал мяч. Из раскрытого окна парадной донесся томный голос диктора. Кто-то из жильцов выставил радио на подоконник.

– В Петербурге полдень, – сообщил приемник, – выходные ожидаются жаркими. Температура достигнет двадцати восьми-тридцати градусов…

Наверху загрохотал лифт. Катька немедленно полезла в матерчатую сумку. Среди пупырчатых огурцов и туманно-розовых помидоров блестел пакет чипсов. Треснула фольга, Максим возмутился: «Что за новости? Положи откуда взяла!»

Катька таинственно сказала:

– Он любит чипсы. Еще конфетки, мармелад, пастилу… – старший брат прервал ее:

– Всякую дрянь. Вы мусорите в лифте, а потом уборщица ругается…

Рядом с железными дверями висело рукописное объявление: «Уважайте культурную столицу! В подъезде стоит урна!» Кто-то, перечеркнув «подъезд», написал сверху «парадное».

Катька зажала в потной ладошке чипс.

– Он ждет деток, – деловито сказала сестра, – он всегда здесь жил, только раньше он спал, а теперь проснулся. Если его покормить, он тебя не тронет…

Из лифта вышла грузная Елизавета Антоновна с третьего этажа. Толстый мохнатый Чапа семенил на затрепанном поводке.

– Максим, – обрадовалась его школьная учительница, – ты помнишь, что на каникулах надо вести читательский дневник?

Подросток вежливо уверил ее: «Разумеется, Елизавета Антоновна. Я прочитал „Тараса Бульбу“ и скоро начну „Капитанскую дочку“.

Катька довольно невежливо фыркнула, однако учительница была глуховата. Обернувшись на закрывающиеся двери лифта, Чапа встопорщился. Оскалив мелкие зубки, песик что-то заворчал.

– Молодец, – рассеянно сказала Тонна, как ее звали в школе, – в сентябре я все проверю…

До сентября оставалось два с половиной месяца бесконечной лазоревой свободы, расписанной золотом летнего солнца. Дверь парадной бухнула, Максим беззаботно сказал:

– Все ваши дурацкие выдумки. Тонна каждый день ездит в лифте, и никто ее не трогает. И вообще, весь дом ездит… – ему пришло в голову, что он стал часто видеть детей на лестнице.

Катька прикусила нежную губку.

– Взрослых он не тронет, – тихо сказала сестра, – и собачек тоже. Он ждет деток, я же говорила… – Катька чуть не плакала.

– Держи, – она сунула Максиму раскрошившийся чипс, – когда откроются двери, надо кинуть туда чипс и сказать, – сестра тихонько вздохнула, – запоминай: „Хрусть, хрусть, грызь, грызь. Хруст, хруст, брысь, брысь“. Топнуть правой ногой, левой ногой, – Катька исполнила что-то вроде пируэта, – двери закроются, потом откроются, и можно ехать. Только лучше давай пойдем по лестнице…

Максим не собирался тащить на пятый этаж пять килограммов овощей.

– Иди, – сказал он сестре, – я все сделаю, обещаю, – Катька недоверчиво смотрела на него, – и не пялься на меня так. Мне четырнадцать лет, я запомню вашу считалку…

Двери приветливо раскрылись. Катька кинулась вверх по лестнице.

– Топни ногами, – крикнула сестра, – обязательно топни… – Максим не хотел раскидываться чипсами.

– И тем более говорить всякую чушь, – он шагнул в лифт, – когда они успели придумать эту ересь? Той неделей Катька и не заикалась ни о каком Хрустике…

В детстве он сам пугал приятелей Зубастиком, якобы жившим в мусорном контейнере. После сумерек никто из детей к помойке не ходил.

– Потом в соседнем дворе нашли труп, – лифт дружески помигал лампочкой, – именно в контейнере. Но на того парня напал маньяк, и в газете так написали… – маньяка так и не отыскали.

Красный огонек на шкале перескочил цифру три. Дом был старым, позапрошлого века. Через решетчатые стены лифта и шахты Максим видел развевающуюся косичку. Катька запыхалась.

– Ты бросил чипс, – заорала сестра, – ты сказал считалку, ты топнул ногами… – Максим отозвался:

– Я все сделал. Хрустик меня не тро…

Пол закачался под ногами. Матерчатая сумка повалилась на бок, помидоры раскатились в стороны. В шахте что-то жадно, захлебываясь, завыло.

– Хрусть, хрусть, – тросы лифта лопнули, – грызь, грызь…

Он летел, переворачиваясь, падая в черноту подвала, пробивая бетонные перекрытия, минуя старый кирпичный фундамент, ниже и ниже, в сырость древней глины, в болотистую хмарь небытия, где что-то огромное охватило его голову, круша череп, причмокивая и высасывая, смакуя и облизываясь, пируя на кровавой тризне, вползая в его сознание вечной болью.

Насытившись, раскинувшись в покое, похрустев костями, он стал ждать следующего.

Алексей Холодный

Кокон

Лешка помял в руке липкую пятитысячную купюру. Бумага, напитавшаяся потом, клеилась к коже и липла к пальцам. Искомканный, красновато-оранжевый рисунок морщился затертыми нулями. Пять тысяч словно прибеднялись и скрывали свою ценность, желая остаться при владельце. Только отпечатанный на аверсе памятник безразличным взглядом косился на ступени, по которым Лешка только что поднялся.

Юноша перевел неуверенный взгляд к подъездной двери напротив. От нее несло алкоголем, сигаретами и еще чем-то приторно-сладким, как пахло от сестры Надьки, когда она выходила из ванны. Паренек не любил этот запах, но всякий раз, чувствуя его, ощущал, что конечности до ломоты наполняет странная лень, а область под животом наполняется жаром.

Сейчас с вернувшимися ощущениями совладать было труднее. Полыхающие ноги тряслись, а по спине и рукам бежал пот. Наверное, не вовремя проснулась совесть. Может, правда, не стоит бросать деньги на ветер? Пять тысяч им с однокурсницей хватает на месяц развлечений, походов по паркам и кино. Хрено! Скромную отличницу Лизку давно пора ставить на место: как-никак, угнетает после месяца свиданий быть не допущенным к телу. К тому же неловко до второго курса оставаться девственником и, когда дойдет до постели, по неопытности ударять лицом в грязь.

Юноша сделал нерешительный шаг к двери квартиры, нажал на почерневший звонок.

Изнутри послышались звон цепочек и клацанье замков.

Дверь отворила женщина в коротком халатике. Высокая, черноволосая хозяйка поправила прядь на шее и склонилась к гостю.

Тихо проговорила:

– Здравствуй, милый.

В лицо Лешке пахнуло странным ароматом духов, напоминающим пряность восточных специй. В воздухе послышалась знакомая солодящая приторность, только ненавязчивая, мягкая… вкусная. Юноша вдохнул запах, но остановил дыхание, ощутив прикосновение к руке: под пальцами скользнуло чем-то влажным и горячим. Лешка одернулся и увидел, что женщина прижала его ладонь к своей оголенной коленке. Выше нее, на бедрах, не было ничего, кроме кружевной ткани.

– Т-так сразу… – проговорил паренек.

– Нет, конечно, глупый! – хохотнула женщина. – Проходи, располагайся. И денюжку вперед, как договаривались.

Хозяйка затащила Лешку в квартиру, внутри которой царил полумрак. Алые, занавешенные шторки пропускали внутрь полоски света, которые, сплетаясь, казались паутиной. Рядом с ней плыли клубы сигаретного дыма, нависшего над мебелью в пыли. Затхлый, прокуренный воздух комнаты наполняли пары алкоголя.

В носу Лешки мерзко засвербело.

– Пф-кф, – он прикрыл нос и отшагнул в сторону, подальше от комнаты. Под ногами громко звякнуло, послышался хруст стекла и тихий шелест. На полу лежали банки, завернутые в черные мусорные пакеты. Их тонкие стенки оттопыривало что-то живое. Но при движении гостя оно застыло. – Что за… – Лешка присмотрелся к банкам, силясь разглядеть силуэт. Но пакет не шевелился, и стекло в нем больше не трещало.

– Ворошится проклятая птица, – послышался кокетливый вздох хозяйки.

Она приблизилась к юноше и зашептала:

– Не обращай внимания. Глупая ворона с окровавленным крылом залетела вчера через форточку. Видать, кот ее какой… подрал, – хозяйка растянула последнюю "л", уперев кончик язычка под ряд зубов. Затем прикусила губу и выдавила: – В-вот она сюда, я же на первом этаже. Кстати, никто не видел, куда ты поднимался?

– Н-нет, нет, – отмахнулся Лешка. – А почему вы ее не выпустили?

– Ну, знаешь. Выброшу я ее под окно еле живую, так она там же сдохнет и под кухней вонять начнет. Так хорошо, когда выброшу ночью, а если днем кто увидит, что я выбрасываю из квартиры окровавленную ворону, что обо мне подумают? Будто птиц мучаю? Сам знаешь, какая у меня в доме репутация. Вот и решила культурно, в мусорном пакете, обтянув тело…

Лешка неловко кивнул.

Репутация у тети Иры правда была нехорошая. Все во дворе знали, чем одинокая молодая женщина зарабатывает себе на жизнь. Местные видели многих мужчин возле ее квартиры и слышали стоны, доносящиеся из щелей в плотно занавешенных окнах.

Паренек устало покосился на алые занавески. Отсюда было видно, как сквозь их замусоленную ткань просвечивают желтые полоски. С деревянной, плотно закрытой рамы свисали ленты отловленных мух. При их виде в голову Лешки начала закрадываться мысль, что кроме алкогольного и сигаретного смрада он дышит трупами насекомых. К тому же было неизвестно, из-за чего они издохли: от ядовитого клея или духоты.

– Теть Ир, может, откроем окна? Жарко, я так не смогу.

– Брось, все ты можешь. Я в мужчинах опытная, за версту вижу потенциал. Мне в этом помогает кровь: грузинка я, Анхара Нугзаровна, – хозяйка гордо кивнула на паспорт, лежавший на комоде, – а Иркой зовусь для местных, чтобы до папочки-академика не дошло, чем я занимаюс-с… – выдохнув, женщина брезгливо сбросила халатик – так, словно он лип к ее разгоряченной от духоты коже. Затем прижалась нагим телом к Лешке, опустилась на колени.

Юноша почувствовал, как джинсы на бедрах оттянулись. Тихо шаркнула ширинка. Сквозь щель расстегнутого замка повеяло холодком. Тело проняла слабая волна тока, бегущая по ногам. Обжигающие, проникающие под кожу разряды заставили в судороге втянуться живот. Лешка ощутил, как внутри все сжимается, выдавливая воздух из легких, и резко задышал – в нос проник сладковатый, обволакивающий пряностью запах. Раздался шлепок и треск мокрой ткани. Хозяйка хлопнула себя по лобку, порвав влажное кружево трусиков.

Холодок в паху сменился мягкой шершавостью: к лобку прижались губы. Теплая мякоть между них обволокла крайнюю плоть, скользнула по упругой головке. Лешка почувствовал, как влажная от слюней глотка обволакивает его орган. Затем сжимает и, сдавив упругими стеночками, выпускает на волю. Комнату наполнил тихий, отрывистый звук: "чвк-сфсфл-лоп! Чвк-сфлф-л-лоп!"

Глаза паренька закрылись.