Светлана Владимировна Ильичёва "Латвия моей судьбы"

Латвия моей судьбы
Светлана Владимировна Ильичёва

Автор сборника не претендует на исключительность. Латвия стала судьбой очень многих, в том числе выдающихся личностей. У каждого своя индивидуальность и своё время. Публикуемые очерки – фрагменты жизни Советской Латвии, которой уже нет.

Светлана Ильичёва

Латвия моей судьбы

От автора

Не претендую на обобщения. Но не могу промолчать, прожив 50 лет в Латвии, в пору её расцвета, в девяностые годы испытав тяжёлую смену эпох, неожиданный удар по семье скоропалительного закона о реституции; похоронив мужа…

Сейчас в Латвии торжествует агрессивный национализм, беспрецедентная русофобия. Затихло разноязычье голосов. По-русски говорят шёпотом.

Но остались в памяти, в газетных и личных архивах встречи, общения с лучшими людьми Латвии, ставшими её гордостью, её золотым фондом. Многих уже нет в живых. Я писала о них очерки, статьи, заметки, была популяризатором науки в республиканской газете «Советская Латвия», публиковалась во многих других изданиях. Интересовали научные исследования, взаимоотношения человека с природой, памятники истории и культуры.

В этой книге мне удалось собрать только некоторую часть публикаций, которые сохранились во времени и пространстве житейских передряг. Жаль, что утрачен давний очерк об академике Яне Павловиче Страдыне, очень уважаемом в Латвии учёном, историке науки, достойном наследнике своего легендарного отца, «народного лекаря» Павла Ивановича Страдыня. Нет и моих принципиальных статей о мемориальном уважении к историческим реликвиям и личностям. Но вот что предлагается для прочтения: мои очерки и статьи – фрагменты жизни Советской Латвии, которой уже нет.

Глава 1. Дворец среди полей

Среди архитектурных творений Варфоломея Растрелли есть, пожалуй, единственное, не претерпевшее никаких позднейших изменений, никогда никем не перестраивавшееся, в отличие от многих других. Это Рундальский дворец на территории Латвии, близ районного центра Бауска. Растрелли создавал его в начале своего творческого взлёта, пробуя силы в живописной архитектуре.

В 1736 году он приехал в Курляндию по приглашению герцога Бирона, и остался здесь на несколько лет, точнее до 1740 года. В эти годы он занимался сооружением двух дворцов – в Митаве (Елгаве) и на бироновской мызе Ругенталь – ныне местечко Пилсрундале.

Митавский дворец впоследствии несколько раз перестраивался, и сейчас лишь немногие черты этого строения напоминают о почерке Растрелли. Кроме того, ещё в 1744 – 1750 годах, когда Растрелли руководил строительством Аничкова дворца в Санкт-Петербурге, императрица Елизавета приказала вывезти туда из Митавского дворца всё ценное, даже двери и лепные украшения. Сильно пострадал он и во время Великой Отечественной войны.

Рундальскому дворцу повезло чуть больше. Хотя в 1742-43 годах его внутреннему убранству был также нанесён значительный ущерб, а в 1812 году его разграбил прусский корпус французской армии. Но, находясь в стороне от больших дорог, этот дворец всё-таки уцелел почти в первозданном виде, хотя совсем рядом, в Межотне, шли жестокие бои. Сейчас он являет собой живой образец раннего творчества Растрелли, и по решению правительства Советской Латвии превращён в музей, где ведутся большие реставрационные работы.

В этом ансамбле, неожиданно возникающем среди полей и холмов южной Латвии, зодчий делает шаг вперёд по сравнению со знаменитым Зимним дворцом. Он вводит больше украшений, в том числе чугунных, специально отлитых в Туле. На воротах возводится миниатюрная трёхъярусная башня, идея которой позже была повторена в колокольне Смольного монастыря в Петербурге. Правда, этот монастырь известен миру без колокольни, так как её сооружение показалось императрице Елизавете весьма дорогостоящим.

О раннем Растрелли можно судить и по лепным украшениям в галерее Рундальского дворца, где мотивы чистого барокко отличаются некоторой тяжеловесностью, в центре обычно помещена лепная маска, по краям – симметричные детали. В целом сооружению свойственна монотонность, растянутость, обычный для молодого зодчего план здания в виде буквы «П». Но в светлых линиях дворца, лишённых вычурности, уже чувствуется рука будущего создателя архитектурных сказок Петербурга. Под непосредственным руководством Растрелли в Рундале работали две бригады петербургских лепщиков и резчиков по дереву. Они сделали довольно много: паркетные полы с орнаментом в спальне, обе парадные лестницы с перилами из резных балясин, украсили золочёной лепкой комнату роз, потолки в других апартаментах.

Но в молодые годы зодчему не удалось завершить свои замыслы в Митаве и Рундале. Оба курляндских дворца были ещё не закончены, когда в ноябре 1740 года герцог Бирон был сослан в Пелым. А Растрелли вернулся в Петербург, чтобы там сказать своё главное слово, оставить по себе память непревзойдённого певца барокко. Лишь через много лет, вместивших в себя всё его вдохновение и славу, на склоне жизни Растрелли вновь приехал в Курляндию, чтобы работать на Бирона, помилованного императрицей Екатериной II. С 1764 года и, очевидно, до самой смерти (1771 г.) зодчий жил в Курляндии. Он был уже стар и болен. Бирон отвёл ему должность обер-интенданта построек и приставил двух помощников. Шли работы по украшению внутренних покоев Рундальского дворца, строились каретные сараи и конюшни, в круглой композиции которых отразился предзакатный всплеск фантазии знаменитого архитектора.

Сегодня комнаты и залы дворца в Пилсрундале восстанавливаются в первозданном виде, в соответствии с оригиналами проектов зодчего. Их копии привезла из Вены ленинградский архитектор Ксения Агапова. Неизвестно, как попали туда все семь оригиналов рундальских проектов.

Важно, что они стали отправной точкой в работе рижских и ленинградских реставраторов из института «Гипротеатр», которые буквально по миллиметру воссоздают живописные плафоны потолков, утраченную лепку, орнаменты внутреннего убранства комнат и залов. Помогают им представители многих организаций.

Генеральный подрядчик – научно-реставрационное управление Министерства культуры республики пригласил специалистов из объединения «Росреставрация». Они обновляют плафонную живопись, восстанавливают изразцы, настенные и для печей.

И уже сияют сочными красками расписные потолки золотого зала, комнаты роз, поражают своим скромным изяществом лепные украшения белого танцевального зала, вновь ожившие под руками сотрудников Ленинградского экспериментального скульптурно-производственного комбината. Они же сделали деревянную резьбу, которая придаёт роскошный вид парадной лестнице и многочисленным дворцовым дверям.

Во дворце уцелели только две печи, облицованные голландской плиткой. Предстоит восстановить ещё двадцать две – точные копии тех, что были расписаны когда-то кобальтом петербургскими мастерами.

Сейчас дворец и прилегающая к нему территория напоминают большую стройку. Стоят леса, идут работы по возобновлению регулярного парка. В вестибюле среди белокаменных колонн убрана часть пола, углублён грунт. Там, внизу, на уровне кирпичного фундамента центральной деревянной лестницы, будет гардеробная. Имант Ланцман, молодой директор дворца-музея, выпускник Латвийской академии художеств, склонен считать, что Растрелли имел в виду всё-таки не деревянную, а каменную лестницу, слишком уж массивен под ней фундамент. Сохранился и запрос зодчего в Петербург, он просил прислать мрамор, чтобы устлать им пол вестибюля. Но мрамора не прислали, и его пришлось заменить известковой плиткой.

Согласно уцелевшей инвентарной описи дворца, составленной в 1800 году, малая гостиная, спальня и другие комнаты были затянуты штофом. Растрелли сам в 1765 году ездил в Германию покупать его. А теперь, реставрируя дворец, надо было дать заказ на новый штоф во Всесоюзный научно-производственный комбинат Министерства культуры СССР. Ланцману пришлось предварительно съездить в Берлин, чтобы узнать, какие именно штофные ткани производила Германия в то время, когда их видел и покупал Растрелли.

Сейчас штоф для Рундальского дворца уже закуплен. Конечно, точно неизвестно соответствует ли он старому, вывезенному отсюда ещё в 19 веке. Тем не менее прочная шелковистая материя с нежным неброским рисунком, сделанная специально для Рундале, несомненно украсит интерьер, подчёркивая общую гармониюплафонной живописи потолков, лепных гирлянд роскошных цветов, спускающихся по стенам комнат, непохожих одна на другую, и орнаменты паркетных полов из морёного дуба, ореха, клёна и самшита.

Через год музей сможет уже показать кое-что первым посетителям. Вы пройдёте мимо старинных конюшен, с округлыми фасадными стенами, за которыми разместятся экспозиции предметов прикладного народнго искусства Латвии. Потом осмотрите знаменитые ворота и по мощёному двору отправитесь напрямик к главному входу. Вы увидите в вестибюле одну из восстановленных парадных лестниц, поднимитесь на второй этаж. Здесь расположены шикарные залы, золотой и белый, соединённые галереей. Из белого зала вы попадёте в тупик – уютную комнатку с лепными консолями, на которых засверкает китайский фарфор. Его прислал в дар музею легендарный Эрмитаж. Государственный музей изобразительного искусства имени А.С.Пушкина дарит Рундале мебель 18 века, гравюры, картины, много других экспонатов.

Второе рождение дворца, спроектированного великим зодчим и построенного руками русских крестьян, ещё далеко не завершено. Предстоит много реставрационных работ в его восточном крыле. Но уже сейчас начинает вырисовываться первозданная тонкая красота второй большой каменной постройки архитектора, которую он начинал возводить в юности и к которой вернулся на закате своих дней.

«Советская Латвия»,

27 ноября 1979 года, Рига

PS. C этим дворцом связана тайна смерти зодчего. Известно, что он последние годы жизни провёл в Курляндии, у Бирона. Дата смерти Растрелли установлена примерно: февраль или апрель 1771 года, так как 29 апреля 1771 года последовал указ Екатерины II о назначении пенсии за тестя его зятю Бертолиати. Но где могила Растрелли? До сих пор не знает никто. Как известно, Рундальский дворец официально открылся для массовых посещений осенью 1981 года. Его фонды помогали создавать самые знаменитые музеи СССР (России) и четыре рижских музея, поделившиеся отдельными экспонатами.

Уже никто и не помнит, что эту архитектурную жемчужину для Латвии подарила страна, которой не стало в 1991 году. Сейчас дворец служит президентам Латвии для особо торжественных приёмов.

1979 год. Фото из архива автора.

2015 год.

Входной билет в музей Рундале (Пилсрундале)

Парадная лестница

Комната роз            

Фрагмент потолка белого танцевального зала

Глава 2. Слово о старом парке

Глаза устают, если долго не видят зелени. А тут её изобилие: свежая зелень лугов и леса, прорезанного стремительной лентой шоссе, оставляющего в стороне живописный посёлок Скривери. Он, то взбирается на холмы рядами светлых домов, то сбегает в долину, украшая свой августовский наряд россыпями отяжелевших яблонь. От этих холмов шагать мне шесть километров по берегу Даугавы, мимо придорожных лип и дубков к Скриверскому дендрарию, жемчужине латвийской флоры, уникальному собранию деревьев и кустарников – представителей девятнадцати географических поясов земного шара. И когда спрашиваю встречных, далеко ли ещё до парка, они улыбаются при упоминании о нём и охотно прикидывают оставшееся расстояние. Ощущаешь, что за этой приветливостью кроется осознание гордости: за то, что такой дендрарий находится именно в их родных местах. К тому же местные жители привыкли к гостям: здесь родился известный писатель Андрей Упит, здесь стоит его дом, ставший мемориальным музеем.

Специалисты подсчитали, что за последние полтора века на территории Латвии было создано около одной тысячи парков. Сейчас трудно даже определить какие они – пейзажные или регулярные. Основную идею создателей парков сумели уловить учёные – дендрологи из ботанического сада Академии наук Латвийской ССР, возглавляемые кандидатом биологических наук Андрисом Звиргздом. Они объездили все уголки республики и провели первую в её истории инвентаризацию ландшафтных парков. Паркостроители прошлого умели создать широкую пейзажную картину, бесконечно комбинируя холмы и овраги, островки зелени, пруды, озёра, объединяя всё это в единый эстетический комплекс, подчёркивая простор зелени и неба, чередованием контрастов, разрушая однообразие ландшафта. На территории Латвии почти не встретить старых регулярных парков, то есть таких, где естественные формы нарочито заменены искусственными, где преобладает строгая симметрия. Только разве в Рундале, перед дворцом зодчего Растрелли, в контурах зарослей стародавних лип глаз специалиста может угадать очертания некогда чопорного регулярного парка, посаженного по образцу Версальского. Облик большинства парков определяется растениями, завезёнными в Латвию из разных климатических зон.

Сегодня нас волнует не столько эстетический облик, сколь биологическая судьба старинных парков Латвии. Одни из них создавались когда-то на голом месте, на ухоженной садовой земле, или вписывались в участок леса, отчего сегодня в иных случаях трудно сказать, что это – парк или нетронутый лес. За полтора столетия человек изменил своё представление о выносливости деревьев, обогатив его знаниями научных принципов лесоразведения и лесоиспользования, законов естественного и искусственного отбора. Мы относимся к паркам как к биологическим системам, составной части биосферы, знание законов функционирования и развития которой даёт возможность перейти от стихийного воздействия к сознательному управлению ею.

Дендрологи прошлого завезли к нам много иноземных древесных пород – с Востока, из Западной Европы, провели большую работу по их интродукции и селекции. Но надо помнить, что родные условия произрастания для многих ввезённых пород резко отличаются от латвийских: другой климат, иные почвы, свой климатический ритм и режим содержания влаги в грунте, другие дозы солнечной активности.

Были суровые зимы 1898, 1928, 1940, 1956 годов, когда вымерзли многие деревья ценных пород. Были две мировые войны, и огонь не пощадил уникальных представителей древесной флоры, пострадали и леса. И если сейчас в республике произрастает примерно шестьсот видов деревьев и кустарников, интродуцированных и диких, то надо понимать, что это огромный итог естественного отбора, результат акклиматизации в самых экстремальных условиях.

Когда скриверский барон Сиверс культивировал свой дендрарий, он менее всего думал о том, что когда-нибудь это станет достоянием народа. Удивительный парк, любовно пестуемый батраками барона, предназначался для весьма узкого круга лиц, удивлявшихся диковинным заморским деревьям. Но собрание древесных пород основных климатических поясов до сих пор украшает правый берег Даугавы близ посёлка Скривери.

От баронского имения остались камни, цоколь разрушенной башни и глухая замшелая стена фундамента, круто обрывающаяся над берегом. А вокруг – кущи ветвей, обилие не вытоптанной травы, над которой то здесь, то там поднимаются вековые стволы выживших, несмотря ни на что, деревьев и поблескивают таблички, привлекающие посетителей прочесть их и уважительно взглянуть на редкостный экземпляр войлочной липы, поросль скального дуба, оставшуюся от материнского дерева, на венгерскую сирень, японскую лиственницу, на два экземпляра румелийской сосны из четырёх, насчитывающихся в Латвии. Ещё вас поразит экзотичность уксусного дерева, ростом со среднюю яблоню, с ветвями, покрытыми серебристым ворсом, с узкими стрельчатыми листьями и вертикально посаженными свечами соцветий цвета «бордо». Но самое главное, что ощущаешь наедине с флорой, это заботу, пристрастное отношение к ней людей, подмеченное мною ещё по дороге сюда.

Стараниями биологов во главе с А. Звиргздом и Я. Мауринем, посвятивших дендрарию одну из своих книг, этот парк передан в ведомство Калнснавской лесоопытной станции. Надо надеяться, что редкостные деревья, достигшие уже своего заката, оставят потомство благодаря усилиям специалистов.

Но у большинства парков менее счастливая судьба. В том числе у самого крупного в Латвии, раскинувшегося на площади в 138 гектаров, Каздангского парка под Лиепаей. Это самый настоящий пейзажный парк настроения, созданный вокруг системы прудов и озёр, щедро раздавший всей округе свои сеянцы, отчего на ближайших хуторах растут нездешние деревья. И печально, что вся эта огромная биологическая система медленно приходит в упадок. Равнодушные люди привозят в парк мусор, в густых зарослях лежат, разлагаясь, мёртвые деревья, поверженные ураганом 1967 года. Два хозяина – Каздангский совхоз-техникум и колхоз имени Ленина – никак не могут поделить свою заботу о судьбе парка.

Но живёт в Казданге старый педагог Янис Межсета – пламенный поклонник парка, энтузиаст его восстановления. Он знает здесь каждый кустик, каждое дерево, здоровое и больное, он не устаёт привлекать ребят к борьбе за сохранение этого прекрасного ландшафтного объекта. Сделано – крупицы, предстоит целенаправленное, обоснованное проектом восстановление.

– Есть парень, мой тёзка, – подробно объяснял мне Звирзгд, вернувшийся из очередной поездки в Каздангу. – Он уехал на работу в Каздангский совхоз – техникум только ради парка. Конечно, директору не до этого. Есть учебный план, большое хозяйство и массивы угодий, где уж тут дойдут руки до парка. Но Андрис с группами учащихся систематически выходит на расчистку зарослей.

А сам Звирзгд ездил в Каздангу, чтобы убедить председателя колхоза имени Ленина выделить для работ в парке несколько колхозников.

– Он агроном, он меня понял, – сказал учёный, удовлетворённый хотя бы и этим, пока не принято решение о финансировании проекта восстановления крупнейшего в республике ландшафтного парка, где растут удивительные представители дальневосточной флоры, а к осени клёны надевают багрянец не сразу: один ещё зеленеет, другой – желтеет, а третий пламенеет.