Вишневый сад. 100 лет спустя
Август Котляр
Классическая пьеса Антона Чехова, адаптированная под первую четверть XXI века. Август Котляр с этим произведением сделал следующее. Во-первых, адаптировал под современные реалии и переписал диалоги на современный русский язык, находящийся в употреблении на 2022 год. Во-вторых, через диалоги сделал персонажей более выпуклыми и яркими, насколько это не искажало изначальный чеховский замысел написать комедию, а не трагикомический фарс, как у него вышло на самом деле. В-третьих, доразвязал сюжетную линию до привычного современному зрителю хэппи-энда, когда каждый получил по заслугам, чего не было у Чехова, В целом же канва произведения и изначальный чеховский посыл остались неизменными.
Август Котляр
Вишневый сад. 100 лет спустя
Адаптация оригинальной пьесы 1904 года к реалиям XXI века
Действующие лица
Раневская Любовь Андреевна, землевладелица.
Аня, ее дочь, 17 лет.
Варя, ее приемная дочь, 24 лет.
Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской.
Лопахин Ермолай Алексеевич , предприниматель.
Трофимов Петр Сергеевич , студент.
Симеонов-Пищик Борис Борисович, землевладелец, сосед.
Шарлотта Ивановна, гувернантка.
Епиходов Семен Пантелеевич, мажордом Раневской.
Дуняша, горничная.
Фирс, прислуга, старик 87 лет.
Яша, молодой водитель и порученец.
Прохожий.
Начальник станции.
Почтовый чиновник.
Гости, прислуга.
Действие происходит в загородном особняке Л. А. Раневской.
Действие первое
Комната, которая до сих пор называется детскою. Одна из дверей ведет в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты.
Входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке.
Лопахин. Ну, чё там? Сколько уже?
Дуняша. Два ночи. (Тушит лампу.) Светает.
Лопахин. Твою мать, зараза. (Зевает и потягивается.) Я, как мудак, приперся заранее в аэропорт, рейс задержали, я в бар, всё чин-чинарем, коньяку накатил, потом, вроде, сюда водиле велел ехать, занюхал для бодрости и вырубился. Клофелину, что ли, шлюхи мне насыпали?
Дуняша. Я думала, что вы в ночной клуб уехали, типа, в “Голодную утку”. (Прислушивается.) О, глушитель оторванный… это Бентли наш – уже едут.
Лопахин (прислушивается) . Не, это не глушак, это байк. А им ещё барахло искать в терминале, таможня, паспортный контроль, то да се…
Сколько хозяйке уже? Лет тридцать семь Любовь Андреевне, молодая ещё, вполне того-с. Лет десять как шарится по заграницам. Не скрувилась ли? Не ссучилась? Помню, перед тем, как мой папаша на пятнаху отъехал, он нажрался и дал мне леща – он тогда тут, на Рублёвке, базар держал, в Жуковке. Задвинул кулачищем мне в торец, нос свернул, кровища… Как нажрётся – лютует… Чем пьянее – тем лютее… Любовь Андреевна, еще молоденькая, тощая, носастая, как эта выдра Ахматова, на него охрану свою спустила, чтоб угомонили. А меня в сортир отвела, вот тут, где детская, нос своими тампаксами залепила, вискаря плеснула и говорит: “Квакни, чувачок! Да хорош тебе ныть, задолбал уже, на тебе тыщу баксов, сходи к Саше Соркину на “Веранду”, покушай, с тёлкой покувыркайся… и без волыны больше не ходи!”
Лопахин. Бандитто… Отец мой, в натуре, бандюганом был, в кожаной куртке и спортивных трениках, а я вот в шёлковом галстуке и в велюровых слипонах. Со своей свинячей раздолбанной харей боксёрской в калашный ряд… Зато я при лаве, бабла дохерища. Но если прикинуть хрен к носу, то гопота гопотой… (Перелистывает журнал.) Читал вот, йобтыть, глянец и ниха не понял, на хрен. Читал и закемарил.
Пауза.
Дуняша. А собаки всю ночь шманались по хате, чуяли, что хозяева едут.
Лопахин. Да ты гонишь, Дунечка. Простая ты, как дуршлаг. Течка у них.
Дуняша. Руки трясутся. Тремор. Не с бодунища. Сейчас кондрашка хватит.
Лопахин. Очень ты, йоптыть, нежная, мать. Нервная. И прикид как у миллиардерши. Так нельзя, рамсы не путай, свою масть не забывай.
Входит Епиходов с букетом: он в пиджаке и в ярких красных ботинках, которые сильно цокают и поскрипывают; войдя, он роняет букет.
Епиходов (поднимает букет). Садовник срезку живую подогнал, говорит, в столовой поставь. (Отдает Дуняше букет.)
Лопахин. Квасу дай, со льдом, сушняк долбит. Или, лучше, джин с тоником.
Дуняша. Ага! (Уходит.)
Епиходов. Холода вдарили, минус три за бортом, пипец нашей сакуре. Климат у нас – говно. (Вздыхает.) Не могу жить в ЭТОЙ стране. Всё тут мне не в кайф. Вот, Ермолай Алексеич, купил я себе третьего дня красные шузы на Алике, а они, смею вас уверить, скрипят, воняют и цокают так, как будто в китайское авто купил. Чем бы намазать?
Лопахин. Отвали, Ебиходов! Заманал!
Епиходов. Каждый день в какое-то дерьмо залипаю. Фарта нет. Но я не бурчу, привык и даже улыбаюсь.
Дуняша входит, подает Лопахину джин с тоником.
Епиходов: Я пойду. (Натыкается на стул, который падает.) Йёп… (Как бы торжествуя.) Вот видите, извините за выражение, какое обстоятельство, между прочим… Это просто даже замечательно! (Уходит.)
Дуняша. А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложение сделал.
Лопахин. Это чмо? Ниха се! Ты чё, в натуре?
Дуняша. Не знаю уж как… Чувак он смирный, и бабки есть, только такую пургу несёт, что не догоняю. Вроде складно, на эмоции, только непонятно. Мне он как будто не противный, а меня любит безумно, прямо вштыривает его, так хочет меня. Но вот только нефартовый, каждый день что-нибудь. Ему так и дали погоняло: тридцать три несчастья…
Лопахин (прислушивается). Кажись, подъезжают… А чей это аэмгэ шестьдесят третий?
Дуняша. Едут! Что ж это со мной… внутри всё обрывается.
Лопахин. Едут, без балды. Пойдем, поприветствуем. Узнает ли она меня? Столько лет не виделись.
Дуняша (в волнении) . Я сейчас выпаду в осадок… Ой, мама, сплохело мне! (блюёт)
Слышно, как к дому подъезжают два большемоторых автомобиля. Лопахин и Дуняша быстро уходят. Сцена пуста. В соседних комнатах начинается шум. Через сцену, опираясь на палочку, торопливо проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он во фраке; что-то говорит сам с собой, но нельзя разобрать ни одного слова. Шум за сценой все усиливается. Голос: «Вот пройдемте здесь…» Любовь Андреевна, Аня и Шарлотта Ивановна с собачкой на цепочке, одетые по-дорожному. Варя в пальто и платке, Гаев , Симеонов-Пищик, Лопахин, Дуняша с несессером и зонтиком, прислуга с вещами – все идут через комнату.
Аня. Идём сюда. Мама, помнишь, какая это комната?
Любовь Андреевна (радостно, сквозь слезы). Детская?
Варя. Холодрыга какая, у меня руки задубели. (Любови Андреевне.) Твои комнатушки, белая и фиолетовая, такими же и остались… (сквозь зубы) мамочка.
Любовь Андреевна. Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… С кем я тут только не спала… (Плачет.) И теперь я как маленькая… (Целует брата, Варю, потом опять брата.) А Варвара по-прежнему всё та же, на монашку похожа. И Дуняша наша всё та же… (Целует Дуняшу.)
Гаев. Самолёт опоздал на два часа. Что за дела, ты на чьём борту летела?
Шарлотта (Пищику). Моя собака орехи жрёт! Миндаль, кедровые, арахис.
Пищик (удивленно). Сучка французская! В хорошем смысле!
Уходят все, кроме Ани и Дуняши.
Дуняша. Заждались мы… (Снимает с Ани пальто, шляпу.)
Аня. Я не спала в дороге четыре ночи… Вроде не перенюхала… Теперь колбасит меня… поплющивает немножко.
Дуняша. Вы уехали под Новый год, тогда был снег, был мороз, а теперь? Милая моя! (Смеется, целует ее.) Заждалась тебя, радость моя, светик… Я скажу вам сейчас, одной минутки не могу утерпеть…
Аня (вяло). Опять что-нибудь? Я больше девками не интересуюсь…
Дуняша. Да я тоже. Наш мажордом Епиходов после корпоратива на Восьмое марта мне предложение сделал.
