Третьего числа я заглянул в пустой холодильник. Там конечно было скисшее молоко, четырехдневный – а то и пятидневный – салат с кальмарами, который не пошел мне даже в новогоднюю ночь, и какая-то еще несъедобная субстанция. Я вышел на улицу поздно вечером, восхитился погодой, купил себе пропитания на ближайшие дни, которые планировал провести в лежачем состоянии, смотря новогодние фильмы, надеясь, что тем самым я хоть как-то подниму себе настроение. По пути домой встретил соседку со своего этажа, с которой чаще всего встречался утром на парковке – мы вместе выезжали в город по будням, – она рассказала мне про кошку, что поселилась у нас в подъезде. Оказалось, по теории соседки, что ночью первого января, когда все бухие жители дома гуляли, бегали во двор запускать салют и ходили друг к другу в гости, из какой-то квартиры сбежала кошка и уже третий день живет этажом выше на лестничной клетке. Соседка призналась, что подкармливает кошку и даже постелила ей пеленку. Жалко животинку, а взять ее домой к себе не может, так как у нее самой живут два взрослых кота и собака, боится, что новую гостью не примут. Собственно, в этот же вечер мне и показали Янту.
Я поднялся вместе с соседкой, чтобы сфотографировать кошку, планировал разместить объявления в Интернете, распечатать и развесить их по ближайшим домам, ибо мое чутье подсказывало, что кошка забралась к нам погреться, а сама из какого-то другого дома. Почему же тогда жильцы этого подъезда еще не прошли все лестничные клетки, не опросили соседей и не забрали любимицу домой?
Зайдя в квартиру, я все думал о кошке. Она была очень ухоженная, спокойная, ласковая. Разрешила себя погладить, и глухо урчала, когда я чесал ее спинку. Узнал, что это британская короткошерстная порода кошек, и явный признак породистости животного – ярко оранжевые глаза, похожие на два янтаря. Это было точное описание.
Не помню, какие именно мысли привели меня к этому решению, но я забрал ее себе.
Зашел в тот же вечер к соседке и предупредил, что забираю кошку на время, что если объявится хозяин, то пускай звонит мне. Так и договорились.
Прошел месяц, за Янтой никто не пришел, так мы и стали жить вместе.
А она почти сразу же освоилась, обошла все комнаты, обнюхала каждый сантиметр квартиры, спала в моей кровати. Это мне не совсем нравилось, но ничего не мог с этим поделать. Ее янтаря покорили мое сердце.
Примерно в начале февраля я снял объявления с домов, где они еще весели, удалил все из Интернета. Янту уже никому бы не смог отдать.
Переезд она тоже пережила вполне спокойно, ей пришлась по душе и новая квартиры, и особенно кресло в зале, которое она заняла первым же делом.
Какого было мое удивление, когда через несколько часов после того, как я принял это чудное создание к себе, у меня начали слезиться глаза и появился насморк. Изначально я не принял все это всерьез, пока через два дня не проснулся посреди ночи с заложенным носом и сухостью во рту. За раз осушил литровый кувшин воды, но легче не стало. Тогда-то и задумался о том, что мой организм явно протестует появлению в моей жизни нового живого существа, которого я впустил и не собираюсь изгонять. Я принял животинку, чтобы вся моя серая жизнь, с резкими и яркими кровавыми пятнами стала хоть чуточку приятнее.
Что может быть хуже того, чем осознать, что у тебя на самое любимое в жизни аллергия? Какого жить дальше, приглушая недуг таблетками, создавая мнимую реальность, где ты себя чувствуешь прекрасно, где тебя ничего не беспокоит?
Первое время жил абстрагировано, не веря собственным ощущениям, которые доказывали мне обратное – жить с Янтой я не могу. Это превращается в садизм. Я покорился ее янтарным глазам и ласке, что готов глотать таблетки три раза в день, капать какую-то кисло-горькую жидкость в нос, которая отравляет еще и мою гортань.
И каждый раз, когда я об этом задумываюсь, я понимаю, что именно такая жизнь меня устраивает, что именно это и носит для меня признак чего-то настоящего. Я чувствую себя живым, когда страдаю, чувствую боль и усталость. Мне чужда гармония, мне не известен покой, я не приучен к миру.
Вчера я пропустил поход в бар «Койот». Обычно посещаю его каждую среду и субботу. Там играет живая музыка и именно в эти дни выступает очень интересная группа, мне нравится ее репертуар.
18 февраля, среда
Один из последних дней моих каникул, которые пролетели слишком быстро и незаметно, – как это происходит всегда с выходными, которые сначала так сильно ждешь, – я решил провести достойно. Обычно проходят долгожданные выходные, а осадок остается. И вроде бы ты отдохнул, занялся собой, не думал об учебе, которая какой бы интересной не была, но достаточно угнетает, но и выдохся. Как минимум потому, что и отдых иногда выматывает похлеще какой-нибудь физической работы. Ну и действительно, чего уж себя обманывать, я отдыхал достаточно мало. В конце января закрыл сессию и сразу же после того, как всей группой отметили конец семестра, я сразу же взялся на работу, самую нудную ее часть. Это слежка, изо дня в день по двадцать часов, подгадывание удачного момента, когда я лишу жизни очередного безликого персонажа, и согласование этого с заказчиком, который тоже имеет свое мнение по данному поводу. Хотя если подумать, то какое ему дело, когда я ликвидирую цель, если такова задача. Почему он имеет какое-то право говорить мне что-то о датах и времени суток, не мое ли это дело?! Все же я имею куда больше опыта в данной сфере, чем он, поэтому мой предложенный вариант будет объективно лучше его банального и ни в какие ворота не входящего «хочу». Но я стараюсь об этом не думать и не нагнетать, а просто работать. Все же мне за это платят. Да, возможно меркантильный подход, но по-другому здесь никак. Где могу, я посоветую, ну а если меня не слушают, то я сделаю так, как скажут, но в лучшем виде, последствия пускай разгребают мои заказчики, ибо нужно было слушать профессионала, а не перечить мне. Я делаю всегда все чисто, поэтому свою шкуру сберегу всегда, а насчет чужой еще несколько раз подумаю. Выгодно ли мне кого-то спасать.
Так вот, сегодня один из последних дней моих выходных, когда я могу отвлечься и от работы, и от переезда, что немало сил отнял. Как минимум и обжить квартиру за считанные дни нужно уметь. А еще я не понимаю, в чем смысл делать первый учебный день в пятницу, ну и зачем все это? Чтобы прийти на вводную лекцию к какому-нибудь сонному преподавателю, прозевать вместе с ним полтора часа, попить чай в буфете, потом, если повезет, отсидеть еще такую же скучную лекцию и поехать домой. Отдыхать. Еще два дня. К чему тогда эта прелюдия? Уж либо с понедельника, либо никак.
Приехал я вечером в бар «Койот», занял свой любимый угловой столик у стены, где куда меньше снуют официанты и посетители, что не мешает мне уединиться. Заказал салат и безалкогольный коктейль, хотя признаюсь, выпить хотелось, но я ведь как всегда за рулем. Да и имею некую установку, что если и пить, то лучше дома, как-то вся эта романтика выпивания где-то меня не привлекала никогда. Отчасти еще и потому, что люди часто не знают меры, а потом за них краснеют все. Даже совершенно незнакомые люди. Мне, например, очень стыдно за таких, хотя видел их в первый и, надеюсь, в последний раз. Официант, узнав во мне завсегдатая, посоветовал мне лучшее вино, которого ранее в меню не было. Соблазнился ли я? Нет. Хотя очень уж хотелось.
Я отвлекся на прекрасную солистку, что, обхватив руками микрофон, напевала знакомые мне слова. Музыкальная группа, что здесь выступает, пишет свои песни, которые не менее хороши, чем та попса, что популярна на данный момент. Хотя бывало, что они играли и просто акустическую музыку, создавая приятную атмосферу вечера. Но сейчас по залу плавно растекался мелодичный голос солистки, окутывал прохладным шелком и завораживал. Да, пела она прекрасно.
Когда я слушаю ее, то ненароком думаю о Тасе. Накрывают воспоминания, о том вечере, когда мы с ней разговаривали, и я буквально открыл другую вселенную и провалился в пропасть. Как Алиса в Стране Чудес. Только я шел медленно и степенно, и даже не за каким-нибудь белым кроликом, нет, просто шел. Увидел нору и, думая, что там ничего нет, ступил… а там сказочный мир, который не подвластен моим описаниям. Насколько же человек многогранен, загадочен и нереален одновременно. И каким же фантастическим образом влияет на нас ночь, как она пробуждает в нас истинное «Я», которое прорывается наружу, не стесняясь. Почему все-таки мы такие открытые и честные по ночам?
Я думаю, что все же влияние оказывает запах ночи. Да, банальные фразочки из лексикона какой-нибудь девочки-подростка, но ведь это правда. Холодный запах ночи невозможно спутать ни с чем другим. Это что-то особенное и уникальное. И как волшебно они на нас влияют. Мы начинаем говорить так, как не говорили никогда. С той тонкой и нежной интонацией, которую не знали ранее в себе. И даже не стыдно после. Ты не думаешь о том: «Зачем я это сказал», «черт возьми, да кто ж меня тянул за язык», нет такого, нет. Мы почему-то сразу уверены, что под покровом ночи мы рассказали человеку именно то, что нужно, и он обязательно об этом будет думать потом, наедине с собой, и ваш диалог останется лишь вашей тайной. Никто другой и не догадается о вашем невинном и волшебном тет-а-тет. Не знаю…
Не знаю, как это все работает, но работает весьма исправно.
Группа закончила свое выступление, когда я еще сидел, потягивал третий коктейль и предавался неадекватным воспоминаниям. Ну ведь это неправильно жить в прошлом и раз за разом прокручивать то, что было больше двух недель назад. Тася уже наверняка не помнит того, что говорила тогда со мной на балконе, она выкинула эту нелепость из своей головы и живет спокойно, не напрягаясь по пустякам. Ведь действительно, что такого? А ничего. Просто поговорили, я послушал ее, она меня, да, она приобняла меня, я тоже. Мы так простояли. Я восхитился нашим диалогом, который был слегка интимным, чем могли позволить приличия. Хотя… Ничего не было, а я сейчас сижу на диванчике, меня развезло от визуализации прошедшего, я будто бы чувствую ее прикосновения сейчас на своей спине и руке, ее голос и теплый-теплый взгляд. Разве такое бывает? Не знаю. Но я ощутил. На улице прохладно. Ночь. Мы стоим, говорим, по телу бегают мурашки, каждые полминуты я содрогаюсь от январского мороза, но как только она поднимает на меня свои глаза, так сразу же в груди вспыхивает пожар, что охота скинуть куртку и упасть в сугроб, чтобы хоть на чуть-чуть охладить свое тело.
Уже было около полуночи, когда я покинул бар. Прошел на стоянку. Мою «хонду» умело подперли, что я и при всем желании не смог бы выехать. И ни кто-то там, кому бы я мог дать по колесам, хлопнуть по багажнику и так далее, а кто-то на «Астон Мартин вантаж». Темно-синий матовый британец, под капотом у которого все шестьсот лошадиных сил. Я решил прогреть свою «хонду», в надежде, что богатенький сынок в скором времени придет и освободит мне проезд. Пришлось около двадцати минут гулять вокруг стоянки, ожидать чуда, ибо не было ни записки, ни номера, ничего, что могло бы мне помочь связаться с хозяином того спортивного автомобиля. Да, одним из вопросов, что мучил меня, это кто у нас в городе может разъезжать на таких тачках, ведь не все дороги приспособлены… нет, такая тачка не приспособлена ко всем дорогам. В общем-то мое терпение тоже не приспособлено к такому длительному времяисчислению, поэтому я набрался сил и решил вернуться к машинам, чтобы пнуть хорошенько этот синий автомобиль. Уже выбирая колесо, которое можно было бы попинать, я услышал у черного входа «Койота» чьи-то голоса. Мгновенно пролетела надежда, что те люди могут знать, чья тачка подперла мою бедную «хонду», ведь таких клиентов обычно знают в лицо и им не обязательно быть постоянным клиентом, стоит один раз припарковаться и тебя запомнили все в радиусе четырех кварталов.
Нет, я не побоялся пинать этот чертов автомобиль, из соображений, что выйдет владелец и настучит мне по макушке, нет. Я с этим бы тоже легко справился – достал бы «глок» и вышиб мозги этого человека на лобовое стекло его любимой машины. Однако связываться я все равно не хочу. Коммуницировать с людьми – далеко не мое хобби.
Я еще оглянулся на всякий случай – никого. Пошел в сторону черного входа, где раздавались голоса и все громче и агрессивнее. Вмешиваться в разборки я тоже не собирался, ибо и пьяные наскоки, обвинения и махания кулаками меня выводят из себя. Тут тоже просыпается желание уладить проблему двумя выстрелами. Но и на стоянке не хотел сидеть всю ночь, поэтому что-то сделать было необходимо. Пошел. И чем ближе подходил, тем четче различал грубоватый мужской голос, который срывался на нецензурную брань, и тихий женский писк, который в свою очередь намеревался вразумить первого, что весьма было смелым решением, на мой взгляд, стоя у задней стены здания, ночью, под светом одного тусклого фонаря, который периодически мигал как в тупых фильмах ужасов.
Подойдя к ним на достаточно близкое расстояние, я заметил хорошо одетого парня примерно моего роста, который зажал девушку к стене и что-то неразборчиво кричал. Из его быстрой и сбивчивой речь я вычленял лишь ругательства, когда он отходил от стены на несколько шагов, прохаживался быстро, возвращался, ударял стену, кричал в лицо девушки, снова отходил топтаться чуть подальше, снова возвращался и орал, что та жалась и пыталась спрятаться от него за собственной ладонью. Он вернулся, замахнулся на нее, снова выругался.
– Молодые люди.
– Ты кто такой? – мгновенно отозвался парень, развернувшись ко мне и будто бы потеряв интерес к запуганной девушке. – Тебе чего здесь нужно?
Я приблизился еще на пару метров и смог разглядеть его получше при свете переставшего мигать фонаря. Честно, весьма привлекательная наружность, несмотря на дикий взгляд. На нем был костюм от Хайдера Акерманна, сидящей по фигуре и подчеркивающий каждое его достоинство, даже если оно принадлежала не ему. Брюки с лампасами, рубашка, пиджак, начищенные до блеска ботинки.
– Можете машину убрать, она мешает проезду.
– Без проблем. Через пару минут.
– Если без проблем, то сейчас же переставьте машину.
– Я занят.
Он даже не повернулся ко мне, когда бросал последние слова, он просто вернулся к девушке, что, по мне, еще чуть-чуть и потеряет сознание. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, всячески подавляя желание пристрелить ублюдка в этом тихом месте.
– Отойдите от девушки и займитесь делом.
– Что ты сказал? – переспросил он, намереваясь орать мне в лицо и замахиваться кулаками.
– Машину уберите.
– Я закончу разговор и уберу. Стой и жди.
Что за панибратство? Я к нему на «вы» со всем уважением, которое можно наскрести, а он кидает фразу куда-то за спину, не смотря мне в глаза, и не стесняясь возвращается к запуганной девушке.
Я снова выдохнул, потряс правую руку, пытаясь избавиться от рефлекторного заведения ее за спину, где обычно был пистолет, и пошел к парню с лампасами, чтобы преподать ему урок. Но не успел.
Только я приблизился к ним в плотную, положить руку на плечо, чтобы развернуть его к себе, разглядеть смазливую морду и вогнать нос внутрь черепа, как слышу мерзкое: «Потом договорим». Он смахивает брезгливым жестом мою кисть с его плеча с комментариями: «Руки убери свои», – и вальяжно шагает в сторону «Астон Мартин вантаж».
Меня передергивает от его поведения и едкого одеколона.
– Все в порядке? – осведомился у девушки, что тоже смотрела в след уезжавшей машины.
– Да. Все хорошо. Спасибо.
Я узнал этот голос. Это та солистка, что пела для меня весь вечер. Ну… не только для меня.
– Вы уверены? – я разглядел ее рассеченную губу. – Может быть вас подвезти, все?таки ночь уже…
– Не нужно. Не беспокойтесь.
Она закончила фразу и шмыгнула в дверь бара, что служила черным ходом.
Надеюсь, она не меня так испугалась. Я и не думал пугать, просто хотел помочь. Ибо ее кавалер поступил весьма гнусно. Мне действительно интересно, что может повелевать мужчиной, который поднимает руку на женщину, пытаясь что-то доказать. Правоту… неправоту… Неважно. Ведь это ничем не поможет. Когда страх помогал отношениям? Да и вообще, что демонстрирует мужчина в данный момент? Свою суперсилу, которая сможет одним хлопком прибить хрупкую женщину к полу, или свою деградацию, раз ты считаешь, что только силой решаются все вопросы. Отвратительная картина, конечно, стояла у меня перед глазами. Да и я не мог ничего толком сделать. Что я сделал? Ничего. Я просто спугнул этого мажора сейчас, но возможно завтра он снова придет к ней добиваться своего, доказывать что-то демонстрировать свою физическую силу и силу голоса. К чему это? Да и она весьма туманно отреагировала на мое вмешательство. Еще бы я остался виноватым, если бы дело дошло до драки. Мне все равно, кончено, но не хочу, чтобы меня ненавидели в тот момент, когда я всячески хочу помочь.
Глава 2. Адресант – мой Ангел–Хранитель.
22 февраля, воскресенье
Разбирал сегодня все в кабинете. Складывал отдельно учебники, что в этом семестре мне не пригодятся, отсортировывал тетради, какими конспектами мне еще удастся воспользоваться, а какие можно спокойно убрать куда подальше, чтобы не занимали свободное место и не мозолили глаза. Более-менее разобравшись с этой нетрудной работенкой, взглянул на полку с дневниками. Уж не знаю, чем, но она меня привлекла. Заварил чай, достал все дневники и стал их листать.
Не вчитывался в текст. Где-то не разбирал собственный почерк, где-то уже по одному-двум вычлененным словам из всей массы понимал, о чем речь. Прошлое яркими пятнами всплывало перед глазами, голоса звучали четко, чувства брали верх.
Еще была папка с исписанными листами, которые обгорели, и от них остались обугленные фрагменты. Это один из дневников, который я сжег, решив, что так смогу что-то изменить. Отчетливо помню тот момент в старом дачном доме моего отца, когда смотрел, как тетрадь тлеет в объятьях пламени, меня осенило: сжечь тетрадь с записями – не значит вырезать это из жизни. Мои тетради – это рычаг, от которого завишу, это память, которая заставляет меня содрогаться и никогда не совершать подобных ошибок, это мое путешествие по кругам ада, запечатленное на тетрадных страницах.
Из одного дневника выпал сложенный вдвое листок. Выглядел он совсем непрезентабельно. Я отчетливо помню, как пытался смять его и выбросить, как снова отыскивал его, разглаживал руками, утюгом, складывал его, как снова намеревался от него избавиться, как бережно прятал в файл и убирал подальше, чтобы в следующий раз до него сам же не смог добраться.
Сейчас этот злополучный лист лежал передо мной. Из какого именно дневника он вылетел, я не заметил, да и не зачем это. Я хорошо помню, когда получил это письмо, и к какому периоду жизни оно относится.
Мне было всего… ох, это случилось около четырех лет назад. Я лежал в больничной палате в сознании три дня, постепенно вспоминал, что именно мой мозг запечатлел в последние мгновения. И с каждой четкой картинкой, понимал, что врачам не стоит об этом знать. В особенности психотерапевту, который стал ко мне наведываться. Это лишь моя тайна. Моя боль.
Ох, какая же была это боль. Вставать. Идти. Делать шаг. Второй. Поднимать руку. Сгибать пальцы. Поворачивать голову. Ну конечно, а как же иначе. Множество ушибов, растяжений, ранений, переломов, сотрясение головного мозга, внутреннее кровотечение. Потом две операции. Кома. Совершенно нормально, что мое тело категорически сопротивлялось движениям. А я знал, что нужно уходить. Желательно бежать.
Мне принесли письмо. Якобы от друга. Нет. Медсестра сказала: «Вам передали. Вот, держите, это от друзей. Они навещали вас, пока вы были без сознания. Попросили это вам передать, как только вы придете в себя, если их не будет рядом в этот момент». Но я-то знал, что никакие друзья мне ничего передать не могут. Сложно получать письмо от тех, кого не существует.
Я распечатал.
Прочитал небольшой текст по диагонали и ужаснулся, что все было написано весьма дружелюбно. Глаза сильно заболели, они еще не привыкли к свету, а тем более концентрироваться на чем-то мелком. Через силу я внимательно углубился в текст. Письмо не было подписано. Оно обрывалось на дате. Неправильной дате. Этот день еще не наступил. Будто бы письмо пришло из будущего. Но человек, что его написал, знал досконально мое прошлое.
У медсестры я уточнил, появлялись ли мои друзья после того, как принесли письмо – она не помнит. Я сделал вывод, что это письмо было связано с последними визитом друзей, а неверная дата могла указывать на то, что они не знают и не имеют сейчас возможности узнать о моем состоянии. Из самого текста я понял, что они беспокоятся, что они переживают и желают скорее поправиться, и… изменить жизнь.
Отправитель – или отправители – знал меня хорошо. Он советовал, как очень близкий человек, буквально слезно просил закончить ту жизнь, которая меня привела в эту палату. Чтобы я навсегда забыл, что такое пистолет, убийство и деньги за него. Чтобы я перестал быть дрессированной собакой, которая выполняет команды, уже даже не задумываясь о вознаграждении. Чтобы я нашел другой смысл в жизни, чтобы начал жить своей мечтой и целью, которые свойственны обычным людям. Банальности, в виде работы, учебы, дома, семьи должны меня привлекать, а не отталкивать. Я должен отпустить прошлое, забыть обиды, отпустить желание мести, если оно появится. К слову, оно не появилось. Я был охвачен страхом. Только поэтому я хотел сбежать. Сбежать немедленно, и наплевать на трясущиеся и хромые ноги, мутную пелену перед глазами и колотящееся сердце. Он уверял меня, что я не трус, что я сильный и вольнолюбивый человек, который не должен губить свою жизнь, которая случайно, не по моей вине, пошла не по той колее. Я должен был найти правильный путь, спалив за собой все мосты.
Если отрефлексировать сейчас все, то можно сказать лишь одно – я пытался. Я старался сжечь мосты. Старался забыть прошлое. Старался начать новую жизнь. Старался вернуться на истинный путь, что был мне намечен изначально судьбой. Что из этого вышло?
Я никогда в жизни не уподоблюсь тому «Я», что властвовало надо мной в последние года до получения данного письма. Я никогда не смогу забыть прошлое, его просто так нельзя вычеркнуть, но я постарался не возвращаться туда, мне там не место. Я не думаю о том, как безвольно подчинялся вышестоящим, сгребая их грехи себе на плечи. Я не вспоминаю звук судейского молотка, провозглашающий окончательное решение судьи. Я простил отца. Я поступил в университет, стараюсь окунуться в бытовую банальную жизнь среднестатистического человека. Но я так и не стал другим человеком. Я все тот же, борющийся сам с собой. И это доставляет не слишком много удовольствия. Если вообще хоть что-то доставляет.
25 февраля, среда
Какая же это была ошибка…
Чертова сентиментальность!
Я даже не могу адекватно объяснить, что именно мной повелевало, когда я делал паспорт. Черт! Почему нельзя было выбрать случайное число для обозначения своего дня рождения? Почему я не сказал, что это девятое августа или пятнадцатое октября, или тридцатое марта? К чему все эти, никому ненужные, переживания ушедших дней?! Ведь я сам себя загоняю в клетку, из которой невозможно выбраться невредимым, главное – не повредиться умом.
Мне снова исполнилось двадцать один. Как тогда, шесть лет назад, я смотрю на календарь, пытаюсь нащупать в себе признаки двадцатиоднолетия, вижу это проклятое число и чувствую боль, которую не чувствовал тогда, когда шестнадцатилетним мальчишкой задувал свечи. Что же я пожелал тогда? Не знаю. Не помню. Наверняка какую-то ерунду. А мог же пожелать другого. Но… Разве желание именинника способно изменить судьбу?
И сейчас снова грудь сжимает боль, отчаяние и страх. Завтра я буду ненавидеть себя еще больше, что открыл дверь и позволил Смерти войти в наш дом и убить ее. Я виновен в ее смерти, и никто другой. И никто меня не переубедит. Я впустил Смерть на порог.
Как же мне тебя не хватает, мама. Я сотню раз прокручивал в голове киноленту того злополучного дня и понимал, что иначе бы не поступил. Я очень любил тебя. Тогда и сейчас. И в тысячный раз прошу прощение за то, что сотворил. Я не знал. Я не думал. Я просто любил. И мне очень жаль, что завтра не смогу быть рядом. Да-да, я говорю это уже десятый год подряд, но в какое-нибудь двадцать шестое февраля я буду с тобой. Я приеду. Обещаю.
А сегодня мне двадцать один. Похож ли я на того парня, что шесть лет назад отмечал эту дату? Не знаю. Наверное, нет. Многое изменилось. Но надеюсь, что не мое лицо. Я все еще молодой и амбициозный. Если это повторять чаще, то обязательно в это поверю.
Хотя кого я обманываю? Сегодня стукнуло двадцать семь, и я запиваю эти проклятые цифры ромом. И мне не стыдно. Завтра не хочу просыпаться. Завтра будет тот самый день, что изменил мою жизнь. Разделил ее на «до» и «после». И нет, ни в коем случае это не дата двухнедельной давности. Нет! Тогда ничего не произошло. Ничего. НИЧЕГО. Я просто… защищался.
Я ничего не сделал…
Это не сравнится с моим шестнадцатилетнем и днем после него. Мама. Папа. Я люблю вас. Я изменился ради себя, чтобы вы мной гордились. Или хотя бы не осуждали и не стыдились. Я хочу верить, что вас не подвел. Вы же не осуждали меня за то, что случилось двумя неделями ранее. Нет. Вы ничего не сказали. Потому что я ничего такого не сделал. Ничего…
Если повторять все это чаще, то я это уверую.
Хотя зачем снова кого-то обманывать? Здесь? Здесь я могу обмануть только самого себя, чем собственно и занимаюсь. Какая это глупость. Но… Это и слабость. Ненавижу! Не могу написать правду, которую знаю, ибо боюсь увидеть ее на листе бумаги. Я не хочу визуализировать то, что причинило боль всем. Что изменило мою жизнь. Что перевернуло ее вверх тормашками. Что заставило полюбить звук выстрела. Запах железа. Ощущение холодной рукоятки, что согревается под теплом моего тела. Отправной точкой является тот холодный день февраля.
И все же именно чертова сентиментальность не дает мне полноценно ощутить мой день рождения. Почему я не изменил дату? Почему? Разве мне так хотелось страдать в этот день? Хотя… Если бы я указал в документе любое другое число, это не отформатировало бы мне память, что именно двадцать пятого февраля ничего не произошло. Все нормально. Обычный день. Нет! Я так бы и сидел, пил ром, упивался воспоминаниями.
Я просто не хочу врать. Устал. Но и моя жизнь не может подразумевать чистой правды и искренности. Поэтому, если есть шанс, хоть где-то быть честным самим с собой, то пускай это будет день моего рождения. Я родился двадцать пятого февраля двадцать семь лет назад. Одиннадцать лет назад праздновал последний свой день рождения в кругу семьи. А потом все рухнуло. Вспыхнуло. И превратилось в пепел.
27 февраля, пятница
Мне кажется, что город даже не подозревает, что календарь готов сорвать потрепанный месяц зимы и облачится в весеннее кружево; некоторые магазины до сих пор не могут снять с витрин снежинки, искусственные веточки ели и гирлянды, вся эта новогодняя мишура недавно была замаскирована под двадцать третье февраля, а сейчас, наверно, подстроится под восьмое марта. А мне охота полноценно ощутить начало весны.
Утро наступило в пять часов, когда во дворе заорала моя машина – не очень аккуратный сосед упал на нее. Ужасно. Во всем виноват гололед (или дворники, что не собираются чистить парковку), скрытый под свежевыпавшим снегом, на нем и не удержался сосед, всем своим весом упал на мою «хонду». Выключив сигнализацию, я так и не смог заснуть, опасаясь, как бы кто другой не упал или не врезался в машину. Но все обошлось. Я взглядом проводил выезжающий со двора автомобиль соседа, заварил крепкий чай и на протяжении полутора часов сидел перед телевизором, листал каналы и изредка обновлял содержимое кружки.
Ближе к семи утра оторвался от телевизора и заставил себя принять душ. Как назло, в самый неподходящий момент понял, что дико хочу спать. Поэтому приятную горячую струю воды пришлось сменить холодной и терпеть мурашки, что мгновенно разбежались по всему телу, и вылез только тогда, когда начали стучать зубы.
На завтрак как обычно не хватило времени – забыл, что ночью выпал снег, и мне придется потратить это время на то, чтобы откопать машину из сугроба.
Уже в коридоре, когда зашнуровывал ботинки, мне позвонили. Мелодия играла в гостиной (снова забыл про телефон, что перед душем поставил зарядиться), поэтому прям в обуви прошел в комнату, взял смартфон с тумбы и ответил:
– Слушаю.
– Доброе утро. Мы можем сегодня встретиться?
– Деньги у вас?
