Светлана Термер "Герой на героине"

– Не боишься что решишь сбежать оттуда, поняв что это не твое и все что теперь имеешь тебе окажется дороже черной рясы и восковой свечи? – спросил я, опустив голову. Я знал, что сморозил глупость и пожалел о сказанном, но ждал ответа, чтобы убедиться в своей неправоте.

– Именно этого я и боюсь. Именно поэтому пью вино, именно поэтому играю в русскую рулетку с кокаином, именно поэтому учу плохому тебя, мой юный друг. Именно поэтому я все еще здесь а постриг в монахи всего лишь мечта.

Я закурил, обернулся на друга и увидел как теперь он опустил голову и глядел в землю.

После, той же ночью мы снова играли в покер, бранились и пили вина вдвое больше, чем то что выбросили в контейнер.

К чему я это рассказал? Да к тому, что теперь мне почти сорок, я стар и болен, а мой друг так и не поехал на афон. Он даже не заходил в церковь, боясь строгого взора с икон. Он молился темному небу вечерами, а днем делал то, чего стыдился.

Наши мечты не сбылись.

И так бывает слишком часто, почти всегда. Жизнь на своем исходе оборачивается так, как ты уж точно не ожидал, и губя минутным импульсом свое будущее рискуешь умереть с позором, не дотронувшись того света, который манил тебя всегда.

Я начал о семье и отце, закончил о себе и смерти.

Со мной такое случается часто. Но мне легче говорить о собственной смерти, чем о детстве и родителях, дыхание которых прервалось на мою беду.

Часть 1. Глава 5.

Спустя год свободы и кутежа, после моего восемнадцатого дня рождения я получил повестку от военкомата. Я не то что не бегал от этой участи, но ждал ее. Я был погружен в бесконечную вереницу развлечений и греха, и получив белый, слегка помятый лист от мужчины в форме воспринял это как спасение и тут же, следующим днем явился на медкомиссию.

Уже вовсю разыгралась чеченская война. Я пришел в военкомат и ждал своей очереди, слушая беседы юных парней об этом событии. Кто-то боялся смерти и крови, кто-то желал геройства и отваги и мечтал попасть в горячие точки. Я испытывал и первое и второе, молчал и ждал. Когда же подошла моя очередь и я прошел по кабинетам, в последнем был кардиолог, и он проверял сердце. Увы, я оказался слаб и болен. Не годен. Сердце мое, которое никогда меня в жизни не беспокоило оказалось слишком слабым для службы.

Вышел на улицу, закурил. Наверное не суждено мне родину защищать, или хотя бы служить ей пару лет. Я создан для другого. Бог наградил меня болезнью, чтобы я не умер на войне, и ею же предсказал мою смерть. Потому что в тот день я снова позвонил Анатолию с таксофона, и предложил встречу. Друг пригласил меня отдать визит своему приятелю, и от скуки я согласился.

Вечером того же дня я был в квартире молодого человека по имени Ферхат, явно кавказской крови. Он был черноволосым, носил коротко стриженную черную бороду и обладал длинными, словно у женщины ресницами. Ферхат жил на втором этаже серого и старого дома, и занимал четыре квартиры. То есть, он или его семья выкупили весь второй этаж и соединили четыре квартиры в одну, снеся разделительные стены.

Его пристанище было полно старинных предметов, в хорошем состоянии но явно проживших больше своего обладателя раза в три. Он хранил на стенах холодное оружие ручной работы с острыми лезвиями и гордо хвалился любым из предметов, что собирал кажется всю сознательную жизнь.

Окончив осмотр жилища Ферхат пригласил нас к столу. Стол был низким и мы сидели на полу. Ферхат кормил нас очень вкусной едой и поил крепким, старым вином. Жена Ферхата или его служанка убрала за нами и мы прошли с хозяином в большую комнату. В самом углу большой комнаты стоял железный, надежный сейф. Именно к нему и прошел Ферхат, ввел пароль и вытащил два больших, около 500 грамм пакета с белым порошком. Я знал что это кокаин, поэтому удивился такому количеству.

– Если в рублях, то 100 тысяч. Если в долларах, то это ни к чему, мои русские друзья. – сказал Ферхат, засмеялся белозубым ртом и положил пакеты на стол.

Анатолий положил толстую стопку денег на стол рядом с товаром, забрал и положил пакеты в свой портфель.

Сразу после “сделки” мы продолжили дружески общаться, пить вино и смеяться. Вдруг Анатолий изменился в лице и предложил попробовать товар прямо сейчас.

Ночь уже укрыла темнотой город и дом, стало темно и зажглись лампы. Ферхат достал большое зеркало и уложил на стол. Рассыпал по две дороги каждому, и распечатал пачку денег, вытащив три тысячных купюры, скрутил их и протянул каждому по одной.

Не было страха. Был азарт и интерес. И я жадно вдохнул свою дозу.

Тот вечер, после двух дорог чистого я помню плохо. Я помню только как свет переливался в хрустальных люстрах, как слышал смех словно через заложенные уши, глухо и не четко. Я помню трех женщин в ярких платьях, чьи ноги были тонкими как солома а груди маленькими и позже, кажется обнаженными. Я помню как голая женщина с черными глазами садилась мне на колени и гладила по груди, расстегивая рубашку но не получив долгожданного интереса села на колени к Ферхату и получила желаемое внимание. Помню Анатолия с красными глазами, но тоже смутно. А потом лишь темнота. Кажется я заснул и голоса утихли. Я обратился в глубокий сон.

Сперва темнота и тишина, затем звезды на темной материи, затем яркие лучи света. Появились светлые ангелы с уродливыми, демоническими лицами, появились животные без лап, что катались по темному небу или по темной земле как колбаски и стонали от боли. И вдруг голос, словно голос Бога и Дьявола одновременно проговорил четко “смерть твоя в тебе самом”. И я проснулся. Снова ночь. Как оказалось ночь вторых суток. Я проспал целый день и почти две ночи. Перед самым рассветом я открыл глаза и удивился тому, что Ферхат трезв и адекватен, вокруг чисто убрано а Анатолий куда-то пропал.

– Ферхат, а где Анатолий? – спросил я хриплым голосом, словно не своим.

– Аа, друг! Анатолий вчера утром ушел, денег оставил и тебя. Ты спал друг, а я тебя охранял. Анатолию надо было домой пойти, к отцу, к матери. А тебя что же, на спине тащить? Я тоже друг, Родион, я Люблю гостей. Друг моего друга мой друг! Кушать, пить будешь? Пойдем я тебя буду угощать! – гордо и с восточным акцентом проговорил Ферхат и повел меня к низкому столу. Снова кормил и поил старым вином. Я с жадностью брал все предложенное и боялся что окажется еще кокаин и я вернусь в тот страшный сон опять на сутки. Но Ферхат одел меня в красную рубашку, сменное белье и подарил взамен моих потрепанных новые, белые туфли. Провожал с размахом, звал в гости снова.

Уходя я боялся вернуться, но в то же время был приятно удивлен восточной добротой и гостеприимством. Если бы не наша тайна, что была спрятана в сейфе, я бы думал что Ферхат человек достойный. Теперь я думал также, но с некоторым сомнением.

***

Я не попал в армию, я не стал уважаемым человеком. И я горевал. Я боялся кокаинового сна, хоть баловался отравой и редко, но ощущал уже не столько физическую, сколько моральную тягу к химическому забытью. Я часто говорю об этом, потому что эта история не о добре и зле, не о Любви и справедливости а о животном желании нажраться всего, что говорит и плавится, испытать чего-нибудь необычного и после умереть. Эта книга о том, как губит нас удовольствие. Эта книга о том, как избегая минутной боли продлеваешь муки на долгую, или короткую жизнь.

Тем солнечным утром я сидел в парке, смотрел на мамочек с колясками и стариков, греющих кости под яркими и теплыми лучами и думал о том, чего лишился уже и чего лишусь после. Но я знал, что более выбранному пути не изменю. Я знал, что менее всего теперь меня влечет трезвость.

Вот бы только снов таких больше не видеть. Хуже Ада так засыпать.

Часть 1. Глава 6.

Милена покинула меня ровно через два месяца и две недели от нашего знакомства. Я горячо Любил ее всю жизнь. Я восхищался своей первой женщиной, чья душа оказалась более глубокой, чем атлантический океан. Я тосковал по ней и в любой из женщин искал ее черты и ее запах. Не нашел. Однако после того, как я оказался не годен для службы я встретил юную девушку семнадцати лет, в одном из домов, которые посещал с Анатолием.

Ее отец был уважаемым человеком, но был так занят что не заметил как его единственная дочь Леночка стала кокаинеткой и была близка с каждым мужчиной, которого встречала. Она была слишком молода, слишком наивна и плохо образована. Ее аттестат был оплачен, как и любая ее деятельность, в которой она была совершенно бездарна. Она Любила азарт, удовольствие и мужчин.

Одним из вечером она подошла ко мне и предложила спуститься из гостинной второго этажа в кухню первого и поговорить. “Чего ей нужно от меня?!” – пронеслось в голове, но я покорно проследовал за ней.

Она налила нам вина и стала говорить.

– Мне всего семнадцать, а я за последний год сделала два аборта, пережила четыре передозировки и имела более десятка мужчин. Кто я? Распутная ли женщина? Я глубоко несчастна. Моя мать умерла пять лет назад, а отцу не до меня. Я осталась совсем одна и искала тепла где угодно, а находила только грех. Я хочу плакать, но мои слезы высохли, а в глазницах теперь пусто, как и в моем сердце. Я не Любила никогда. Моя душа – кладбище всех, кто прошел через мое лоно, но никто не остался в сердце. Я хороню каждого, кто потерял ко мне интерес. И для мертвы все в этом доме. Кроме тебя. Ты еще не познал моего тела, и первым познаешь мою душу. – Елена выпила залпом весь бокал и налила второй. – Попытайся понять меня, найди во мне что-то светлое. Тебе возможно это совершенно не нужно, но в твоих глазах я вижу ту же тоску, с которой встречаюсь всякий раз, проходя мимо зеркала.

– Елена, ты слишком юна, и уже губишь свою жизнь. – отвечал я не раздумывая, все, что приходило в голову. – Тебе нужна Любовь, но ее не добиваются физической близостью. Никто не увидит в тебе человека, если первым делом ты отдаешься любому. Елена, кокаин, – это яд медленного действия. Он дарит удовольствие не из пустоты, а забирая его у тебя же самой. Я знаю, что ты не откажешься от белой смерти, как и я. Но я знаю, что ты можешь послать к черту каждого, кто захочет овладеть тобой, и это будет победа. Я стану твоим другом, ибо иного ты уже не найдешь. Будем вдыхать порошок вместе, и я научу тебя плакать. И не всегда от боли и тоски. Дай мне руку. – Елена подала мне свою ладонь, и она задрожала. Я не думал что делаю, и поцеловал тонкие пальцы.

Я не спал с Еленой в одной постели. Я защищал ее тело от грязи. И вместе с нею, держа ее за руку вдыхал очередную дорогу. Всегда первым, беря на себя риск раньше нее отравиться или получить передоз. И почти сразу я стал ее Любить Любовью друга и брата.

Она прошла со мной рука об руку, как сестра почти три года. Мы были в разных местах и я бил морду всем, кто осмелился оскорбить мою Елену упрекнув ее прошлым.

Забегу вперед, и вернусь в прежнюю точку. Елена умерла. Ей не было и двадцати, когда она поцеловала меня в щеку, обняла и вдохнула две дороги. Я вдохнул с нею, но как оказалось она за пятнадцать минут до этого сделала тоже самое, и доза оказалась слишком большой.

Она откинулась в кресле, закрыла глаза и побледнела. Сперва дыхание стало тяжелым, затем изо рта потекла кровавая пена. Я засунул ей в рот чайную ложку, отодвинув язык и положил на бок. Вызвал скорую и требовал ехать быстрее, но спасение прибыло слишком поздно. Когда в дверь вошли двое врачей с аптечкой я держал на руках мертвое тело женщины, которую считал своей сестрой. И они констатировали смерть. Полиция, допросы, морг и удар в лицо от отца Елены. А потом похороны, на которые меня не пустили двое мужчин в черном, что охраняли похоронную процессию. Обещали что если попадусь на глаза еще раз – меня тоже похоронят, но в лесу и разделенным.

Моя молодость часто видела смерть. Я привык касаться холодных рук погибших близких. Я так часто видел конец, что своего боялся с каждым разом все меньше.

Слишком много фото в моем портмоне, где я черным маркером рисовал траурную ленту, чтобы глядя на них помнить, что они уже не вернутся. Своего рода оковы, которые я надел на собственные руки, чтобы было еще тоскливее. Я упивался тоской и топил боль в вине и опиуме. Такой была моя Любовь. Я считал что чем тяжелее мне помнить, и чем больнее мне это в себе носить, тем сильнее я этого человека Любил.

Часть 1. Глава 7.

Розы на снегу, помятые письма без ответа, незавершенные истории где последняя глава жестоко вырвана из книги жизни. Решающий момент, выстрел в лицо, ножевое ранение. Взгляд мертвеца, застывшие, сухие глазницы. Поверженный герой на поле боя. Истасканная, залюбленная женщина с развратным телом и духом. Черная смерть, белая смерть. Вкус крови на губах и горькое вино в израненном криком горле.

Метафоры. Но что же кокаин на деле?

Слишком дорогое удовольствие. Элитный наркотик, за который платишь загубленной жизнью. Смерть, что измеряется в валюте и понтах. Убийственная Любовь, развратившая детское сердце.

Деньги решают все. Деньги решают чем ты будешь травиться, во что играть, каких женщин иметь. Деньги решают даже стоимость твоего памятника на кладбище, с зацелованной матерью фотографией на могильной плите. Деньги дают тебе все, и сулят опасность.

Ты знаешь что у тебя в кармане пачка долларов, и уверен что купишь на них все необходимое, но знаешь что за любым углом тебе могут пригрозить ножом и отобрать твой комфорт, твое будущее и твое удовольствие. Отберут пачку, две, три, и ты наймешь охрану. Но разве пропадет от этого страх? Теперь тебе станет мало двух мужчин в черных костюмах. Ты уже боишься пули меткого снайпера.

Тебя Любят, не зная тебя и твоего нутра. И тебя разлюбят, как только кончатся зеленые бумажки.

Почему об этом говорю я? Ведь у меня никогда не было денег!

На самом деле пару раз мы с Анатолием сбывали товар, переданный Ферхатом и неплохо наварились. Я положил деньги в банк, под процент. Потом Анатолий подарил мне автомобиль, и я просидел за рулем от силы пару лет, и распрощавшись с Анатолием автомобиль продал а деньги снова положил в банк, и жил на проценты. И у меня было чертовски много женщин с сожженной слизистой носа, из за вечного вдыхания кокса. Я не влюблялся. Разве можно Любить распутниц? Из распутниц я Любил лишь Елену, но она не отдавала мне свое тело, а отдала душу. И я ни разу не видел ее обнаженной. Поэтому всякая голая женщина убивала во мне способность Любить.

И все таки розы на снегу поразительно красивы. Замершая красота. Они мертвы за великое. Они мертвы за эстетику, что является началом искусства. Творить бы, творить.

Я растерял талант, скитаясь по городу ночами. Мои руки забыли как держать кисть, а чернила на моем рабочем столе засохли.

Умер Родион, герой Любви и искусства. Умер, и воскреснет едва ли. Слишком поздно возвращаться к истокам. Корни древа жизни прогнили, а листья опали.

Часть 2. Глава 1.

Пять лет спустя.

Выбирая из двух зол меньшее, ты по-прежнему выбираешь зло. И откуда знать тебе, смертному, что из этих зол безопаснее тебе и миру?

Я распрощался с Анатолием. Отец отправил его за границу. Он писал мне письма, называл братом и советовал поберечься, ибо мы слишком молоды, чтобы играть с судьбой. Но я не слушал его. Я по-прежнему вдыхал две дороги два раза в день. До тех пор, пока не закончились мои сбережения.

Была поздняя, зимняя ночь. Я чувствовал упадок сил, тоску и холод. Я знал, что кокаин помог бы мне и я стал бы прежним, но у меня на него попросту не было денег. Даже Ферхат перестал давать в долг, зная, что я точно не верну.

И я лежал на своей кровати с засаленным постельным бельем, глядел в потолок и желал себе эвтаназии. Я был завернут в два одеяла, но продолжал испытывать страшный холод. Я ощущал себя словно полностью раздетым, посреди северного полюса, и за тысячи километров не было ни души, что отогрела бы меня, и не было огня или солнца. Только снег и черное, звездное небо. Единственное, что было во всем этом прекрасного и возвышенного. Но и небо стало безразличным, ведь я, черт возьми, голый, а вокруг жуткий мороз. И в спальне своей я ощущал себя голым.

Доза кокаина стоила 1500 рублей, а по карманам я нашел всего 500. Это две крохи спасения, которые мне не помогут. И я решил что кокаин в прошлом. У меня больше нет на него денег.

Я надел второй свитер, обмотал горло шарфом, надел шапку и затолкал замотанные в две пары шерстяных носков ноги в ботинки. Не закрывал квартиру на ключ, ибо брать там нечего. Спустился по скрипучей лестнице и вышел во двор.

Холод стал сильнее пробирать меня. Я вдыхал морозный воздух и дрожал. Кажется у меня поднялась температура. Но я шел за спасением и не боялся ОРВИ или гриппа. Я боялся только усиления ломки.

Миновав два перекрестка я забрался в одну из подворотен. Нашел барак, и приближаясь к нему видел на земле обнаженные иглы на хранящих в себе зараженную кровь шприцах. Их было все больше и больше, по мере моего приближения к конечной точке.

Я вошел в открытую дверь ветхого “сарая”, поднялся на второй этаж, стараясь не наступать на ноги сидящих на лестнице мужчин и женщин. Отворил дверь, в которую отродясь никто не стучал, ибо данная квартира в прямом смысле была проходным двором.

Запах пота, табака и аммиака ударил мне в нос. Я прошел в кухню, где двое сидели за столом, почти трезвыми. Проходя к кухне я видел две комнаты, в одной из которых насиловали обдолбанную героином женщину двое худых мужчин. Мне было так плохо, что я предпочел пройти мимо. Ибо все мы свою такую судьбу выбрали сами, и ответственность за последствия несем каждый в отдельности. Если ей вздумалось на притоне обдолбаться, то и черт с ней.

Я раскаивался в этой мысли спустя много лет, но не в тот вечер. На кухне меня ждали двое, а я спешил к ним.

– Мне бы чек. – переминаясь с ноги на ногу заявил я и робко глянул на них обоих.

– Первый раз? – с улыбкой спросил меня облысевший мужичок в затасканной майке.

– Героин, – да. Я с кокаина только соскочил. Деньги есть только на черный.

– Болеешь? – ухмыльнулся второй.

– Третий день. Ломка.

– Первый раз у нас своего рода акция. Два по цене одного.

Я кажется видел искры из моих загоревшихся глаз.

Забрав спичечный коробок с двумя чеками внутри, я, счастливый, но по-прежнему больной бежал домой.

Я не был огорчен тем, что с элитного наркотика опустился до рядовой отравы. Мне на это было плевать так же, как на ту женщину в притоне. Мне нужно было снять ломку, и это единственное о чем я думал.

Часть 2. Глава 2.

Зашел в свою конуру, разделся, оставил на себе только белье и футболку, пропитанную потом. Я не кололся. Еще не пришло для этого время. Я делал то же, что и всегда. Рассыпал на грязном зеркале две дороги и вдохнул их заложенным носом, прежде высморкавшись в салфетку. Оставшиеся крошки жадно втирал в десну.

Нет, кокаин все-таки действительно стоит своих денег. Кокаин дарит вдохновение, силы и уверенность. Героин ударил мне в мозг резким кайфом, и я эякулировал прямо в белье. Постыдился, но вспомнил что совершенно один и наплевал на инцидент.

Резкий, химический кайф возбудил кровь, достиг своего пика и бросил меня с небес на землю. Я резко потерял возбужденность, ослабел и отбросился на подушку.

Была поздняя ночь, а я не мог заснуть.

Зажег свет, сменил белье, выкурил две сигареты. Все это время у меня из головы не уходил второй чек, что лежал в кармане моей куртки.

Повременил. Выпил две чашки крепкого чая, согрел простуженное горло, выкурил еще четыре. И наконец решился.

На этот раз набрал ванну, разделся и на стиральной машине, лежа в теплой воде снова рассыпал порошок, снова вдохнул, снова жадно втирал в десну остатки.

Пришел в себя уже утром, в остывшей воде, где плавала моя сперма.

Прошло слишком мало времени, и я почти схватил передоз, но на этот раз повезло. Я остался жив. И случись это, я уверен, никто не нашел бы меня.

***

Когда мне было пятнадцать, я получил в подарок от матери кассетный магнитофон, и тут же побежал пополнять свою аудио коллекцию первыми экземплярами.

Глянув на витрину я первым делом заметил кассету с изображением светловолосого парня с гитарой и логотипом группы “Nirvana”.

Я влюбился в голос Курта Кобейна. Он был чертовски мелодичен, а музыка и текст чертовски душевными. И с тех пор я стал фанатом рока. В том числе и отечественного. И я безмерно счастлив, что обладал хорошим вкусом в музыке и не слушал попсу. Я был горд собой и с радостью демонстрировал свои кассеты и коллекции альбомов редким гостям. И наверное это было единственной ценностью, которую я не продал, страдая от нищеты. Я продал телевизор, бытовую технику и часть мебели, но оставил себе свой магнитофон.

Потому что музыку я Любил больше, чем кайф.

Я начал с Курта Кобейна. И для чего же? Теперь всякому известна судьба этого талантливого человека. В 1994 году он застрелился. И всякому наверное известно, что Курт был зависим от героина. И как бы это не было глупо, но слушая его голос я понял, что героин не только не губит таланта, но возможно и раскрывает его. Эта идея была роковой ошибкой для меня. Я решил писать музыку. Зачем-то делал это исключительно после очередной дозы. И прослушивал, увы, тоже не трезвым. Я возомнил себя гением.

Пока однажды не решил убедиться в своей гениальности с чистым рассудком. И Бог мой, как я был разочарован! Я писал жалкую пародию на Нирвану и Цоя! Я попросту копировал чужие аккорды! Я попросту месил все в кучу! Ах, если слышали это соседи… Черт бы меня побрал! Я возненавидел себя. Я разбил гитару. Я плакал и тосковал. Я не гений. Я всего лишь жалкий наркоман с кучей нереализованных амбиций.

Курт уже не был примером, ибо я подражал не ему. А все от того, что Курт писал, пел и играл еще до того как познал химический кайф. Курт стал легендой потому что он гений, а благодаря героину он только умер. Умер на пике своей славы. В самом начале своего пути.