– Что? Нет, никого. Не то, что ты подумала.
– И… тебя всё устраивает?
Ничего ведь не стоило сказать: «Да» и навсегда закрыть эту тему. И всё же что-то мешало.
Отсутствие привязанностей – да, оно не просто устраивало, он очень им дорожил. Но… речь ведь и не ид?т о привязанностях, правильно? Сколько она уже здесь, пару месяцев? Бедняжка ни о ч?м другом думать не может.
А он может?
– Может, мы могли бы выручить друг друга…
Нет же! Нет, нет, нет, нет. Зачем она издевается. Сидит тут, с золотистым светом на щеке, с мягкими губами, тонкими запястьями, быстрыми пальцами убирает за ухо волосы, треугольник серьги трогает шею, острым концом указывает направление – а он должен помнить, что нельзя поддаваться, потому что… потому что…
– …На первое время. Я надеюсь, – выдохнула она с нервным смешком, – мне однажды разрешат хотя бы выбираться на материк. А когда-нибудь, может, и жить туда отпустят, и тогда я по-настоящему обустроюсь… А пока я здесь, нужно что-то решить. Только не подумай, что я прошу об одолжении: я предложила это, потому что ты здесь тоже один и мне показалось, что ты будешь рад такой возможности. Впрочем, если нет… – С оглушительным шелестом одежды она поднялась из-за стола, видимо потеряв терпение.
Он встал следом, будто неотделимая тень.
Она выглядела спокойной и мудрой – не такой, как он вс? это время представлял, пока старательно отводил взгляд. Т?плая в свете лампы, пульсирующая жизнью в каменных стенах, она проникла в полумрак каждого угла, и комната мерцала от жара. Чем-то похоже на недавние приступы, но неуловимо иначе.
Она улыбнулась спокойно и мудро:
– Так мне остаться?
– Да. Предложение дельное.
– И какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
– Особо никаких.
– Значит, решим этот вопрос прямо сейчас? Знаешь, я уже начала беспокоиться, что со мной что-то не так.
С ней всё на свете было не так, но он скажет ей это потом. Или никогда. А сейчас – момент исполнения желаний, вот только наступил этот момент как-то неправильно. Будь всё правильно, он бы даже не задумался, а теперь стоял перед ней как дурак и не понимал, что делать, как будто телепортировался в самую гущу событий и никак не мог их догнать.
Она подошла и коснулась маленькими прохладными ладонями его груди, но через секунду нахмурила красивые брови:
– Послушай, если ты не очень хочешь…
Руки как-то сами легли ей на бёдра, и она замолчала. Он предоставил рукам вспоминать. А может, впервые узнавать. Изучать свалившийся на него с неба незнакомый артефакт, скрытый бесчувственной тканью. Острые лопатки, выступающий позвонок, вышивка по краю выреза, ткань толще всего на самой границе с обнажённой кожей, тонкие ключицы выглядывают из-под блузки. Там, под одеждой, оказалось гладко и приятно, угловато сзади, спереди куда интереснее. Он избегал опасных глаз и манящих губ, прятал лицо в ароматных волосах у виска, над треугольником серьги, она дышала ему в шею и щекотала живот прохладными пальцами, уверенно расправляясь с пряжкой ремня. Уже?.. Он торопливо задрал е? блузку, на миг открыв изумительный вид, ухватил губами волшебно мягкую грудь с волшебно тв?рдым соском, нырнул рукой под узкие брюки. Она тихо вскрикнула, и две реальности – правильная и неправильная – наконец совпали, и вс? пошло как надо, как задумано, как было всегда. Кровать затерялась невообразимо далеко, где-то в другом мире, их приняла ближайшая стена, прижала друг к другу, и вс? растворилось – в горьковато-сладком цветочном запахе – это и есть бессмертник? – в его огне, в е? голосе, беспорядочно проступая прикосновениями: светлые пряди, нежная кожа, руки на его спине, ноги в его руках.
Как всё это могло вдруг появиться в его жизни? И как он только жил без этого?
***
Последняя ночь октября разлилась над столицей сырой тёмно-синей прохладой и щемящим запахом увядшей травы. Воздух, густой от влаги, врывался в окно, покачивал огоньки, колыхал гобелен с изображением коронации Конхора I и трепал разложенные на бордовом плюше дивана страницы отчётов Оскара.
– Ну и холодрыга у тебя тут! – Агда появилась из смежной комнаты, мгновением раньше выдав себя шорохом платья. – Ты ложиться не собираешься?
София упрямо смотрела в исписанный мелким почерком лист, который уже два с лишним месяца не мог сообщить ей ничего нового.
– Ещё почитаю.
– Ждёшь чего-то?
– Жду, что этот день закончится без происшествий, как и Равноденствие.
– Подожду с тобой, – улыбнулась Агда. – Может, вина?
– Почему бы и нет, – без боя сдалась София и устало уронила руку с листом бумаги на диванную подушку.
Агда всем своим видом изобразила торжество и скрылась в дверном проёме.
И в этот момент позвало зеркало.
София встала, пересекла комнату и резким движением сорвала плотное покрывало с изящного столика на трёх ажурных ножках. Огоньки светильников отразились в безупречно гладкой наклонной столешнице из полированного обсидиана. Забыв отложить покрывало, София опустилась на стул, приготовилась к худшему и подтвердила связь.
Надежды не осталось, когда в зеркальной поверхности показалось лицо командира отряда, который уже два месяца квартировал в Большом Медном.
– Госпожа Ангаис.
– Господин Бригте, – вопросительной интонацией София приглашала его говорить.
– Ночной обход обнаружил, что… – Эхан Бригте запнулся, сомневаясь в формулировке. – Малое Медное. Там появились дома.
Следовало спросить, какого дьявола они туда полезли. Стражам было велено охранять Большое Медное и не соваться в Малое. Но язык не повернулся. Это можно потом.
– Спасибо. Ждите указаний.
Она смахнула молодое лицо командира и уставилась в чёрный глянец, высматривая проклятую деревню. И верно. Вместо привычных уже зарослей чертополоха проступили тёмные прямоугольники домов. И кое-что ещё, о чём Эхан не сказал, – не заметили? Не посчитали важным?
Посреди окружённого домами пустого пространства, которое прежде могло быть чем-нибудь вроде деревенской площади, чернел провал. Огромная яма пятиугольной формы. София рывком встала, чуть не опрокинув тонконогий стул, и отвернулась от зеркала, комкая в руках узорную ткань покрывала. Как будто можно было так же запросто повернуться спиной к проблеме, стремительно обретающей совсем иной масштаб. Агда замерла на пороге с двумя кубками и непроницаемым лицом.
– Нашли? – спросила она.
– Сейчас найдут.
Одно хорошо: решение не подпускать других магов Ковена к месту исчезновения оказалось правильным. А всё, что случилось, случилось в один день два месяца назад, и помочь было уже нельзя.
Она уверенно вернулась к зеркалу и снова вызвала Эхана.
– Госпожа Ангаис.
– Идите в Малое Медное и достаньте всех, кого найдёте.
– Достать? – переспросил страж.
– Из ямы. Полагаю, там всё население деревни – и, вероятно, два тела с Ключами Ковена. Сообщишь, когда закончите.
– Понял, приступаем, – не дрогнув, сообщил командир, коротко поклонился и завершил связь.
– Приятный молодой человек, – сказала Агда, подойдя и протягивая Софии кубок. – Вежливый, исполнительный и довольно способный. Зря ты с ним так – мало ли что.
София с отвращением смотрела на вино, в тусклом свете казавшееся чёрным. Она медленно покачала головой:
– Ты прекрасно знаешь, что ничего не случится. Отряду ничто не угрожает, покуда в нём нет никого из Ковена.
Несмотря на хорошее отношение к Эхану Бригте, ей немного хотелось ошибаться.
***
Вечернее солнце на полу общей комнаты, от жара камина клонит в сон. Утопая в слишком мягком истёртом диване, он вертит в руках маленький, почти игрушечный нож, целиком вырезанный из плотной чёрной древесины, – подарок Рыжего. Рыжий потратил на него две недели, хочет сделать второй такой же для Дейма.
Он не успеет.
Матовая, восковая поверхность без единой шероховатости требует прикосновений, не даёт выпустить из рук. Деревянное лезвие остро заточено и режет не хуже стали. Впивается в плоть, красит белую ткань в багрянец.
Шесть минут. Это много, этого хватит…
«Не спеши. Дождись Кристину».
Кристина играет с Селестой в башню, фишки вспыхивают и шипят на столе. Он не вправе её торопить. Но время уходит.
Обжигающе холодные пальцы больно сжимают подбородок, заставляют смотреть в прищуренные зелёные глаза, желтоватые у зрачка, темнеющие к краю радужки. Другая рука такими же твёрдыми пальцами касается его лба, замирает, чуть отдаляется.
Мир опрокидывается. Он – Рыжий, он смотрит в серое небо мёртвыми глазами, прибитый к земле чёрной иглой. Не двинуться, не повернуть головы. Только смотреть на зеленоватый отблеск барьера, на птиц над ним.
Десять секунд, клянусь, десять секунд!
Руки беспорядочно скребут набухшую кровью землю, рвут скользкую траву. Птицы чёрными точками кружат над остриём, вонзившимся в небо.
Девять. Восемь…
Птицы в небе расплываются сквозь бессильные слёзы.
С глухим треском лопается барьер, холодные пальцы острыми кольями входят в мозг, небо падает кровавым ливнем на грудь, ломает рёбра, рвёт лёгкие криком.
Стылый ночной воздух рывками входил в горящее горло, пальцы свело судорогой на скомканной простыне. Было темно и оглушающе тихо. Не светился зелёным барьер, не мешал подняться кол в груди, он больше никуда не опаздывал – и это было хуже всего. Он предпочёл бы навсегда остаться под жгучим дождём, скрести землю в отчаянных попытках освободиться, кричать, если так нужно. Но никогда не преодолеть эту последнюю долю секунды, за которой нет больше ничего. Темно и тихо. Каменный склеп, в котором он снова проснулся, скрючившись поперёк кровати, не веря, что беспомощность бывает такой абсолютной.
– Джейсон…
Он подскочил от неожиданности, поперхнувшись глотком воздуха. Затем длинно и забористо выругался, опустился на подушку, вздрогнув от прикосновения влажной простыни к горящей коже, и прикрыл глаза руками.
– Совсем забыл, что ты здесь.
– Не самое волнующее, что мне говорили в постели. – Офелия сидела рядом, вжавшись в стену и стараясь занимать как можно меньше места. Интересно, как давно?
Ну, он предупреждал, что ей лучше не оставаться. Да что там, он её вообще не звал. Хотя и не возражал. Боже однорукий, на что он рассчитывал? Поиграть в нормальность, представить, что у него что-то есть, что можно просто жить так же, как другие? Прошлое не замедлило отвесить затрещину. Знал же, что так будет.
– Хочешь поговорить? – предложила Офелия.
– Нет.
Он хотел, чтобы её здесь не было. В этой постели, в этой комнате, в замке, в его жизни. Склеп одноместный. Он скрипнул зубами, понимая, что не сможет ей этого сказать.
Она пошевелилась, пошуршав одеялом.
– Часто это с тобой?
И зачем было спрашивать, хочет ли он разговаривать?
– Нет.
– По особым случаям, значит? И в этот раз – из-за меня?
В каком-то смысле – да. Но зачем ей это говорить? Он промолчал.
– Я могла бы помочь…
– Что? – он настороженно приподнялся.
Офелия, верно уловив интонацию, помедлила, прежде чем ответить.
– Это часть моей работы. Эмоции, память, нервные расстройства. Я могла бы…
– Я тебе руки оторву, если протянешь их к моей голове, – прошипел он тихо.
В темноте он видел только её силуэт. Более глубокая чернота на лице обозначала глаза, но он не мог угадать выражение лица. Она не отвечала и не шевелилась.
Он снова лёг и отвернулся. Наверное, получилось грубовато. Но лучше так. Лучше пусть боится и держится подальше.
– Ты считаешь, что маги эфира способны только причинять вред?
Кажется, он переоценил свою силу убеждения. Вряд ли он хотя бы в первой десятке тех, кто ей угрожал. Он повернулся на спину.
– У меня был неприятный опыт.
– Осмелюсь заметить, для человека с подобным неприятным опытом ты очень неплохо держишься.
– Да, ерунда. Ничего особенного. Я вообще склонен драматизировать. Спроси Сорхе, она подтвердит.
– Я совсем не это сказала, зачем ты так? Я подумала, что под неприятным опытом ты имеешь в виду злонамеренные манипуляции с сознанием, а после такого не всем удаётся сохранить здравый рассудок. Значит, или я тебя неправильно поняла, или ты сильный соперник для ментального мага, способный противостоять уже начавшемуся воздействию.
– Нет. Просто повезло.
