Фрэнсис У. Бейн "Дмитрий"

Дмитрий
Фрэнсис У. Бейн

Исторический роман английского писателя Ф.У. Бейна повествует о событиях русской истории начала XVII века и судьбе Дмитрия Самозванца, одного их главных действующих лиц эпохи Смутного времени.

Фрэнсис У. Бейн

Дмитрий

Фрэнсис Уильям Бейн / Francis William Bain (1863–1940)

О Фрэнсисе Уильяме Бейне известно крайне мало, несмотря на то что речь идет не о сочинителе былых веков, а о человеке, дожившем почти до середины XX столетия. Писатель родился в шотландском Ботвелле в 1863 г., получил классическое образование, был любителем футбола и выступал за команду Оксфорда в 1883–1886 гг. С 1892 г. по 1919 г. Бейн преподавал историю и политэкономию в колледже Деккан в индийском городе Пуна. В молодые годы Ф.У. Бейн опубликовал несколько книг на политические темы, однако, как писатель он известен прежде всего своими фантастическими сочинениями, начиная с «Лунной цифры» (1898). Вокруг этого романа развернулась бурная полемика, многие не верили утверждениям автора о том, что книга является лишь переводом с Санскрита манускрипта, полученного Бейном от некоего брамина. Последующая публикация Бейном еще нескольких произведений на сходную тематику еще больше убедила читателей и критиков в том, что история с брамином – выдумка.

Несомненно, Ф.У. Бейн глубоко интересовался историей, преподаванию которой он посвятил более четверти века, однако, в его биографии мы не нашли никаких упоминаний о причинах его обращения к конкретному эпизоду из прошлого России – Смутному времени. Возможно, в обстоятельствах жизни царя Дмитрия будущий писатель-фантаст видел невероятную, почти сказочную составляющую. Между тем, к работе над романом молодой писатель подошел серьезно, судя по всему, тщательно изучил целый ряд источников и в основном сумел избежать распространённых среди европейских авторов ошибок, как фактических, так и в именах собственных и географических названиях. Несомненно, можно говорить о значительной исторической достоверности романа, при этом автор предлагает нетривиальную версию событий.

В романе Бейна Дмитрий – сознательный самозванец, авантюрист, креатура хитрого и расчетливого интригана Отрепьева. Примечательно, что эти два персонажа не только существуют параллельно, но и постепенно из сообщников превращаются в противников. Роль Отрепьева в романе показана в высшей степени оригинально. Именно ему Борис Годунов поручил некогда устранить конкурента в лице маленького царевича, и Григорий выполнил страшное задание. Однако царь вовсе не спешит его наградить за усердие, напротив, он желает убрать опасного свидетеля. Отрепьев успевает бежать, прихватив из Углича кое-какие ценные вещи, оказывается на Украине и вскоре в Брацлаве случайно спасает из пожара незнакомого мальчика примерно одних лет с убитым царевичем. И вот тут-то у него рождается невероятный по своему масштабу план мести. Его цель – поквитаться с Годуновым, ни богатства, ни почести ему не важны. Долгих десять лет он готовит спасенного отрока к будущей великой миссии, заботится о нем как о сыне, обеспечивает обучение языкам и наукам, фехтованию и искусству наездника, закаляет волю и знакомит с подробностями жизни при московском дворе. Дождавшись благоприятных обстоятельств, Отрепьев выводит молодого самозванца на сцену.

Поначалу Дмитрий наслаждается игрой, посмеивается над легковерными поляками, охотно ухватившимися за идею возвращения на московский престол чудом спасшегося царевича. Постепенно он вживается в свою роль, его охватывает азарт, он начинает верить в скорый успех своего предприятия и строить планы на будущее. Следует отдать ему должное, и на пути к трону, и уже покорив Москву, он демонстрирует качества и умения, достойные монарха, и в целом проявляет себя с лучшей стороны. Тот факт, что Фрэнсис Уильям Бейн озаглавил свой роман «Дмитрий» (без всяких приставок лже-), свидетельствует о том, что для автора названый Дмитрий был достоен своего имени.

Интересен и тот факт, что двое самых близких Дмитрию людей – Марина и Иваницкий – знают, что он самозванец, и любят его за то, какой он, а не кто он. Своей возлюбленной Дмитрий открывает правду на первом же свидании, Иваницкому он признается за мгновения до гибели, но тот всегда подозревал, что его «генерал» не царского происхождения, и все же был до самого конца искренне ему предан.

Трансформация взаимоотношений Дмитрия и Отрепьева связана с разнонаправленным развитием двух характеров. Дмитрий из ведомого, ничем не примечательного юноши вырастает в полководца и государя, Отрепьев же из предприимчивого опекуна превращается в безжалостного заговорщика-убийцу (строго говоря, он и был убийцей, и гибель маленького царевича на его совести, но читателю это обстоятельство становится известно гораздо позднее). К середине повествования мы видим две сильные личности, конфликт между которыми неминуемо должен привести к гибели одного из участников. Милосердие и жизнелюбие Дмитрия не дают ему разделаться с опаснейшим врагом, и это приводит его к трагическому финалу.

В романе представлены три женских образа: Марина, Наташа и Ксения. Все три, по сути, не самостоятельны, но лишь оттеняют характер самозванца. С Мариной его связывают более глубокие взаимные чувства, он любит, балует, защищает ее, как истинный рыцарь. При этом и с двумя другими девушками, несмотря на мимолетность увлечения, он добр и честен. Девушки, в свою очередь, опираясь на собственную интуицию, стараются предостеречь Дмитрия от скрытых врагов, Отрепьева и Шуйского.

В романе отсутствует такой персонаж, как царица Марфа (Мария Нагая). Автор обошел вниманием взаимоотношения названого царевича с «матерью», представив сцену их встречи глазами случайного наблюдателя из народа.

Между тем, список действующих лиц романа довольно обширен (бояре, горожане, казаки, поляки, иезуиты), действие переносится с Волыни в Нижний Новгород, из Кракова в Кромы, из Запорожской Сечи в Москву. Необходимо еще раз подчеркнуть серьезную работу писателя с источниками и аккуратное обращение с фактами. Мы не знаем, был ли знаком автор с русскоязычными сочинениями на ту же тему, но любопытно появление двух имен в романе. Польского друга и сподвижника Дмитрия зовут Болеслав Иваницкий. В исторических документах такой человек не фигурирует[1 - В книге известного современного историка Р.Г. Скрынникова «Три Лжедмитрия» (гл. 12, «Мятеж под Кромами») упоминаются польские советники Лжедмитрия Бучинский, Дворжецкий, Иваницкий, но это, пожалуй, единственное подобное упоминание.], но в романе Ф.В. Булгарина «Дмитрий Самозванец» (1830 г.) будущий царь Дмитрий под фамилией Иваницкий выступает в качестве члена польского посольства Льва Сапеги в Москве. Имя завсегдатая московского кабака Пимен не может не напомнить о персонаже Пушкинской трагедии «Борис Годунов (1825), хотя имя – пожалуй, единственное, что объединяет этих двух литературных героев.

Продолжая тему имен в романе, можно отметить несколько, вызывающих определенное удивление. Так, один из польских дворян носит русскую фамилию Салтыков, не совсем по-польски звучит имя слуги короля Сигизмунда: Шардон. Московского мясника именуют Рустоком. В остальном же Бейн корректно использует имена собственные, как бы экзотично они ни звучали для европейского уха.

Роман Ф.У. Бейна интересен оригинальным взглядом на личности царя Дмитрия и Григория Отрепьева, динамичным сюжетом (автор обходится без развернутых батальных сцен, лирических отступлений и чрезмерного мелодраматизма) и вполне достоверной и объемной картиной жизни России и ее ближайших соседей в начале XVII в.

Следует отметить, что сочинение выдержало несколько изданий, причем название его всякий раз видоизменялось: Дмитрий: Трагикомедия. – Лондон, изд-во Персивиал, 1890; Дмитрий: Роман о Древней Руси. – Нью-Йорк., изд-во Д. Аппелтон, 1890; Дмитрий: Великая история России. – Нью-Йорк, ид-во А.Ф. Фоула, 1906[2 - Перевод выполнен по изданию: Bain F.W. Dmitri: A Tragi Comedy. – Percival & Co. – King Street, Covent Garden. London, 1890.].

М. Лазуткина

ДМИТРИЙ

Против чаянья, многое боги дают:

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути;

Таково пережитое нами.

Еврипид[3 - Цитата из финала трагедии Еврипида «Медея» (пер. И. Анненского). В оригинале отрывок дан на греческом языке. – Здесь и далее, если не оговорено особо, – примечания переводчика.]

Моим неведомым друзьям

в день IV ноября MDCCCLXXXIX[4 - 4 ноября 1889 г.]

ВСТУПЛЕНИЕ

Безжизненные слова – это всего лишь жалкое подобие действия: когда они выходят за пределы своей вотчины и пытаются выразить чувство, характер, эмоцию, им, бедолагам, нужен переводчик. Как деловитые, бойко болтающие гиды, они только и могут водить нас вокруг да около собора, жестикулируя в сторону тускло-серых окон. Одной лишь музыке дано открыть двери, ибо она и есть уникальный ключ, отпирающий все замки, и впустить нас в великолепие витражей. Стало быть, тот, кому знакома «Мазурка №22» Шопена, поймет историю МАРИНЫ точнее, нежели услышав словесный рассказ; а увертюра к «Кармен» Бизе – это волшебное «Сезам, откройся!» к судьбе ДМИТРИЯ. Мне остается лишь добавить, что эта история правдива.

ЧАСТЬ I

О, какую легенду можно пустить!

А главное – новая сила идет.

Достоевский[5 - Достоевский Ф.М. Бесы. Часть II, глава VIII. «Иван-царевич».]

I

– НАТАЛЬЯ[6 - В оригинальном тексте на первых двух страницах героиня именуется Настасьей. Возможно, имя навеяно творчеством Достоевского, у которого автор заимствовал эпиграф к первой части романа.]!

Крик раздался в полуденной тишине, вспугнув пролетавшего ворона, который поспешил прочь, в сторону степи.

– Наталья! НАТАЛЬЯ!

Дверь избы резко распахнулась, и старик, явно пьяный, в грязной одёже сизого цвета, пошатываясь, выскочил во двор, машинально пнув стоявшее перед дверью корыто, из которого, поджав хвост, робко ела худосочная собака. Полдюжины кур, помогавших собаке в еде, с кудахтаньем разбежались.

– Где черти носят эту девицу? Наталья, ты где? Снова ушла, чума ее возьми.

Он прошел через двор и заглянул в полуразвалившийся сарай, служивший конюшней. Лошади не было.

– Так я думал, вот не сойти мне с этого места, бегает за каким-нибудь молодым казаком, черт его дери. Осип! Осип, поди сюда!

Парнишка, живописно одетый в одну лишь сорочку, пыльную и с прилипшими клочками сена, внезапно появился из-за сарая. Одной рукой он тер глаза, в другой нес ведро, изображая, что занят делом. Не дожидаясь допроса, он тотчас заныл:

– Я слыхал топот копыт с час назад, она вон туда уехала, – он указал в сторону Житомира. – Она всякий день туда ездит.

– А мне почему не сказал?

– Вы спали.

– Ты хочешь сказать, ты спал, ленивый бездельник. Глянь только: собачье корыто вверх дном, а ты дрыхнешь на чердаке, сразу видать по твоей рубахе. Как пить дать, ты бы проспал весь день, дай тебе волю. Что стоишь-зеваешь?! Ступай прочь, да прибери тут все. Живо, слышишь?! Проклятая девчонка, вот научат ее татары бегать в один прекрасный день! Черт ее дери, я ей покажу, как прятаться.

Он повернулся и поплелся обратно в дом, оставив дверь за собой открытой. Осип тотчас удалился в свое логово в сарае и вскоре снова заснул. Собака и птицы осторожно прокрались назад и возобновили прерванную трапезу. В степи снова воцарилась тишина.

II

Желтые лучи заходящего солнца стелились вдоль невысоких холмов украинской Волыни[7 - Историческая область в бассейнах южных притоков Припяти и верховьев Западного Буга. Ныне разделена между государственными территориями Польши и Украины. Наиболее крупные города на Волыни: Луцк и Ровно. Житомир до конца XVIII в. не относился к Волыни.], удлиняя тени, отбрасываемые шпилями Житомира. Колыхание высокой степной травы указывало на движение путника, до поры невидимого. Вскоре он появился на склоне холма, на мгновение натянул поводья и огляделся вокруг.

Его непринужденная поза наездника не сочеталась с простой одеждой русского крестьянина: грубой рубахой, широкими штанами и сапогами. Густые брови, квадратная челюсть, не прикрытая ни бородой, ни усами (ибо ему было не более двадцати двух или трех лет), и спокойствие его серых глаз придавали его лицу весьма решительное выражение, тогда как его рыжеватые волосы, как-то не вязались с чисто русским широким носом и выступающими скулами. Верховая посадка маскировала рост ниже среднего, но подчеркивала необычайную ширину его плеч.

Конь между тем устал ждать и принялся жевать траву, пока его хозяин обозревал окрестности, явно более занятый своими мыслями, чем красотой пейзажа.

Вскоре молодой человек вздрогнул и тронул поводья.

– Бедная Наташа! Интересно, как она это воспримет. Ничего, справится. Хочешь не хочешь, придется ей смириться. Хотя, как знать, может, ей уже и дела нет до меня. Да, я должен ехать. Жаль, что придется с ней расстаться, но отчего-то мне хочется, чтобы все закончилось. Что ж, дело сделано. Ну и дураки же мы, в конце концов. Как-то это все бессмысленно. Все просто нелепо, невозможно, безумно. Должно быть, я сошел с ума. Однако все лучше, чем то невыносимое, праздное, безвестное существование. Я едва не сделался овощем. Да, что угодно, только не это. Что ж, Отрепьев пускай решает…

Он пришпорил коня и пустил его галопом.

III

Тем временем в миле оттуда, в небольшой лощине, где по счастливой прихоти природы пара деревьев соединились над углублением в земле, образуя беседку, будто нарочно предназначенную для таких идиллических целей, демон нетерпения пожирал возбужденную душу Натальи.

Она томилась уже два часа. Явившись за час до назначенного времени, она никак не предполагала ждать еще час после. Привязав лошадь к пню, она сперва просто сидела и ждала. Потом она нахмурилась, попыталась было петь, всплакнула и подумала, не вернуться ли домой, но тут же упрекнула себя за эту мысль, пересчитала листья на ближайших деревьях, сорвала несколько цветов и снова заплакала.

Наконец она вскочила и решила уладить дело небольшой деревенской ворожбой. Усевшись на землю по-турецки, она срывала один за другим молодые побеги свежей веточки, нашептывая старинное литовское заклинание:

Во граде много есть парней,

Но один мне всех милей.

Я на ярмарку поеду в Каменец,

Но не встретится мне там мой молодец.

Я в луга зеленые хожу,

Но и там его не нахожу.

Пташка, взвейся высоко,

Где мой милый? Далеко?

Ветер, ветер, прочь лети,

Мне милого принеси.