Сезон охоты
Владислав Ларионов
История расскажет читателю о столкновении двух охотников, которые в прямом смысле ими не являются. Один из них – сирийный убийца, выслеживающий зажиточных охотников и желающий единственное – оставаться на свободе, чтобы вершить самосуд. И когда ему кажется, что он нашел идеальное место для своих темных дел, ему случается столкнуться с охотником иного рода – грабителем, который тщательно продумывает свое каждое действие и не оставляет следов. Так чья мотивация будет сильнее и чьи навыки окажутся практичнее в их противостоянии?
Владислав Ларионов
Сезон охоты
Пролог
Густые тучи антрацитового цвета нависли над Лондоном. Время в такую погоду начинает течь медленнее, чем обычно. И оттого становилось еще тяжелее. Парень, одетый в твидовое темно-серое пальто, черную водолазку с высоким горлом, фланелевые брюки темно-каштанового цвета и в тон им кепку, которую продавщица называла «восьмиклинкой», стоял в старом «Ровере» на светофоре.
Он позаботился и заранее поехал автобусом в другой конец города, чтобы взять машину напрокат. В ожидании, пока загорится зеленый сигнал светофора, нога на педали безостановочно тряслась.
Наконец-то, зеленый свет. Судя по карте, еще десять кварталов, потом поворот налево и прямо.
Снова светофор. Парень то и дело оглядывался на заднее сиденье, где лежала его черная кожаная сумка, надеваемая через плечо. Его волновало, что он мог что-то забыть. Неделю назад он решил, что все случится этой ночью. Ожидание было тяжелее всего. И сегодня – та самая ночь. Ночь убийства, ночь очищения от страха и обиды, ночь свободы.
Когда старый «универсал» проехал нужное здание и остановился возле дома соседей на другой стороне улицы, небо окончательно почернело. Тусклый свет старинных уличных фонарей едва мог осветить улицу. Но нужды в том и не было. Большинство семей, живущих в этом районе, давно вернулись из ресторана, прочитали последние новости из газет и, сидя в дорогом кожаном кресле, легли спать.
Лишь в паре домов жильцы все еще не хотели прощаться с сегодняшним днем. Парень сидел в машине с выключенным двигателем и ждал, пока в последних окнах погаснет свет.
Нога по-прежнему барабанила по резиновому коврику старой машины, из-за чего то и дело что-то поскрипывало и похрустывало. Взять «Ровер» было разумным решением. С одной стороны, местные не привыкли видеть у себя перед домом авто такого класса, но, с другой, его автомобиль и машины его отца знали все в округе. А незнакомый «Ровер» вполне мог сойти за машину дальних родственников, приехавших на выходные в гости.
И вот последнее окно погасло. Парень пониже опустил кепку и вышел из машины. К этому времени тучи унеслись куда-то далеко на запад, давая луне полную свободу на ночную смену. Добравшись до нужного участка, он зашел в проход между домами. Знал, что с задней стороны есть дверь, которая намного меньше главных ворот и заперта на простой навесной замок. Он мог перекусить его четырнадцатидюймовым болторезом, который, на удивление, смог вместиться в его сумку. На заднем дворе в конуре размером с сарай спали Людовик и Патрик – два английских кокер-спаниеля. Запах ночного посетителя их не смутил, потому что они знали его много лет. Подняв головы и проверив, все ли в порядке, они опустили морды и закрыли лапами длинные уши, чтобы ничего их больше не отвлекало.
На окнах висели защитные, вылитые из латуни решетки, имитирующие листву. Но парень знал, что с восточной стороны дома под кухней есть вход в подвал, который был закрыт на замок не лучше того, что был перекусан болторезом две минуты назад. В подвале было темно, поэтому пришлось достать из сумки еще и фонарь.
Его свет быстро пробегал по серым стенам из облицовочного гранита. Вдоль стен стояли крестовые решетки для хранения алкоголя. И бутылок тут было достаточно. Хозяин этого дома больше любил хранить алкоголь, нежели его употреблять. Поэтому в каждой из ячеек находилось по одной бутылке виски-скотча или вина. Редкие экземпляры, полученные в прекрасные урожайные годы и выдержанные в дубовых или кедровых бочках десятилетиями. А теперь каждая из бутылок хранит на себе приличный слой пыли.
– И все для того, чтобы их купил и хранил у себя в подвале старый болван. Какое неуважение к искусству, – с явным недовольством прозвучал голос вторженца.
Дверь из подвала легко поддалась, и весь дом теперь представлял собой закулисье театра, где стоят артисты, и ждут, пока ведущий объявит их номер. Но в доме не было ни ведущих, ни зрителей, было только два актера, которым скоро предстояло отыграть свою роль.
Фонарь был уже не нужен, глаза, привыкшие к темноте, узнавали каждый квадратный метр этого двухэтажного особняка. А луна, как свет софитов сквозь панорамное окно на два этажа, и птицы, щебечущие колыбельную перед сном, словно уставший оркестр, дополняли антураж предстоящего представления.
Поднявшись наверх, парень остановился перед дверью, готовясь исполнить свою дебютную роль. Из ножен он достал свой охотничий нож, которым прежде ни разу не пользовался. Нож по-прежнему был идеально заточен, как и в день, когда кузнец закончил над ним работу. Рука парня дрожала, отчего свет, попадающий на лезвие, отражался и бегал по глазам.
«Пять лет назад я не смог это сделать, не смог убить животное, но сегодня я смогу. Смогу убить чудовище».
Дверь медленно отворилась, издав протяжный скрип. До этого никакие шорохи и потрескивания его не волновали, потому что он точно знал, что рядом никого нет. Но сейчас, когда тот, кого предстояло убить, лежит за дверью, этот скрип больно резанул по нервам.
В десяти метрах на большой двуспальной кровати с толстым дубовым изголовьем ручной работы лежал жалкий толстяк и пускал слюни.
Шаг левой, шаг правой – ботинки на жесткой подошве с глухим тяжелым стуком ступали по деревянному полу. Здесь должен был лежать ковер, привезенный из Индии десять лет назад, и он лежал тут неделю назад, когда парень с ножом был здесь в последний раз. Это стало неприятной неожиданностью. Он хотел до последнего скрывать свое присутствие, но теперь его план нарушен: без ковра бесшумно подойти к жертве не получиться.
Толстяк перестал сопеть. «Он что, просыпается? Еще десять шагов. Надо ускориться!» Шаг левой, шаг правой. Если еще минуту назад сердце отбивало четкий строевой марш, то сейчас оно стучало, как разорвавшаяся на скорости сто тридцать миль в час шина. Стук ботинок по полу становился громче с каждым шагом.
Толстяк открыл глаза, приподнялся, посмотрел сначала в окно, на луну, и только потом его сознание зафиксировало посторонние звуки с другой стороны. Он попытался резко повернуть голову, но было уже поздно. Рука в печатке резко ударила толстяка по скуле. Не рассчитав силы, нападавший провернулся вокруг себя, а кепка улетела с его головы, показав черные волосы, высокий лоб и ярко-голубые глаза.
Удар был такой силы, что толстяк ударился о деревянный подоконник и разбил себе бровь. Кровь потекла, заливая левый глаз. Но правый все еще видел, и, скуля от боли и страха, толстяк пытался рассмотреть нападавшего.
– Это ты? Как?..
Не успев договорить, он завопил. Резкий удар ножом рассек его бедро. На деревянном полу появился длинный дугообразный кровавый след. От боли толстяк съежился и упал с кровати. Держать ногу руками было бесполезно. Из-за возбуждения и неопытности нападавшего разрез получился слишком глубоким. Пульсирующая из артерии кровь скапливалась в лужу, переливающуюся веселыми отблесками в свете луны. В ее отражении можно было увидеть, как ботинки с жесткой подошвой бьют по животу раненного обезумевшего толстяка. Шелковая пижама впитывала кровь, прилипала к коже, облегая всю гадость, что находилась под ней.
Каждый новый удар переворачивал толстяка с одного бока на другой, и каждый раз он кричал с новой силой. Это продолжалось около минуты, но казалось, что проходят часы. Следующий хлесткий удар ножом поразил руку в районе локтя. Жертве удалось закрыть грудь, но рука после удара затряслась, разбрызгивая еще больше крови вокруг.
– Ну, и кто теперь слабак? Не так уж и много ты сейчас способен сделать с перерезанными сухожилиями, не так ли?
Кровь растеклась примерно на метр в диаметре, просачиваясь сквозь тонкие щели дубового паркета. Толстяку было все сложнее кричать, поэтому он просто кряхтел и стонал. С трудом проговорил:
– И ты все равно не смог прийти и сделать это честно. Пришел среди ночи, как трус.
– О какой, к черту, честности ты говоришь? – тяжелое дыхание пришельца сорвалось в крик. – Ты никогда не жил честно! Всегда принижал всех, кто не мог ответить. А тех, кто мог, подкупал, чтобы они тебя не избили. Ты всю жизнь делал мерзкие вещи, от которых меня тошнит. И сегодня ты за это заплатишь.
Сев на корточки, и посмотрев на лезвие ножа, по которому стекала кровь, он увидел в нем свое отражение. И не узнал себя. Лезвие, до этого отполированное до блеска, сейчас было покрыто алыми разводами, которые искривляли отражение. Сердце продолжало колотиться, но уже не от волнения, а от удовольствия и предвкушения возмездия.
– А ночью я пришел, чтобы меня не заметили, и чтобы не сесть в тюрьму, – уже тише сказал человек в отражении. – За то, что собираюсь сделать теперь.
Парень встал, нашел на полу свою восьмиклику и надел ее. Достал из сумки приготовленную заранее веревку и показал ее толстяку, который дышал все медленнее и хрипел все тише.
– Знаешь, что это?
Толстяк застонал.
– Правильно. Это веревка, завязанная в висельный узел. Этому узлу, наверное, тысячи лет и все это время он прекрасно справляется со своей задачей. Поднимайся на кровать!
– Пошел ты!
– Ты хочешь, чтобы я отрезал тебе язык? – нападавший сам не ожидал от себя такой жестокости.
«Что-то во мне изменилось, – подумал он. – И мне это нравится. Власть – вот что чувствуют охотники, убивая беззащитных животных. С этого дня я тоже буду охотиться».
Толстяк попытался встать хотя бы на корточки, но сразу упал.
– Ох, какой ты бесполезный.
Шерстяное пальто почернело от напитавшейся крови, но кровь не чувствовалась и не стесняла движений, в отличие от пижамы. Толстяк был поднят за подмышки и брошен боком на кровать.
– Сейчас, когда в тебе на три литра крови меньше, ты стал ощутимо легче. Знаешь, если бы ты не стал таким мудаком, все могло случиться по-другому. Помнишь тот вечер в лесу пять лет назад? А я помню, – не дожидаясь ответа, произнес парень в пальто. – Это изменило тебя. Когда-то я восхищался тобой, но потом ты зазнался, стал вести себя по-другому. Нашел новую компанию, отморозков, таких же ублюдков, как ты. Но и я изменился в тот вечер. Гнев и ненависть зародились во мне тогда, и вот, спустя столько лет, я сделаю то, что хотел сделать все это время.
Парень надел петлю на жирную толстую шею и затянул покрепче, второй конец привязал к ножке кровати. Толстяк уже начал закрывать глаза и покачиваться. Стоящий над ним человек осмотрел комнату: на обоях благородного аквамаринового цвета висели фотографии, снятые на полароид. Убитые беззащитные животные. Снимки улыбающихся охотников, демонстрирующих трофеи разных лет. На одной из фотографий были четыре человека.
– Подожди еще немного, никуда не уходи. Это я заберу.
Парень раскрыл рамку и вытащил оттуда фотографию. «Я был там в тот день, – подумал он и провел пальцем по лицу мальчика на фото. – Я единственный, кто жалеет об этом снимке».
Он посчитал это неправильным, поэтому ему нужен был новый снимок. Парень достал из сумки свой полароид, настроил фокус, чувствительность, и через секунду фотография выплыла из пластикового корпуса фотоаппарата.
Во время подготовки к сегодняшнему представлению он знал, что потребуется что-то, что будет напоминать о содеянном. Он не хотел называть это трофеем, не хотел, чтобы это было наградой. Памятная реликвия – вот чем это должно быть. Оно должно хранить в себе прошлое, чтобы быть уроком для будущего.
Парень не был профессиональным фотографом, но фотография ему казалась самым доступным и эффективным способом сохранения памяти. И он постарался, чтобы сегодня снимок получился качественным.
– Я не стану забирать ее себе, – сказал он толстяку и повесил новую фотографию в рамке обратно на стену. – На самом деле, я хотел. Но теперь считаю, что всем будет интересно узнать, какой ты на самом деле.
Толстяк из последних сил пытался не упасть. Кровь из первой раны на брови начала свертываться и даже подсыхать.
– Ладно, хватит с тебя, твой отец следующий. Кажется, он приезжает послезавтра. Надо будет придумать, как его встретить. Ловушка в подвале, в ванной или в гараже. Столько идей! Жалко, ты не сможешь это увидеть, потому что на следующее представление ты не попадешь. Сегодня твой последний номер, и сейчас начнется его заключительная часть.
Через полминуты окно открылось изнутри, и оттуда вывалилось толстое тело в окровавленной пижаме, издав звук сломанной ветки. От резкого напряжения веревка потянула за собой кровать, заставив ее подпрыгнуть одним боком. Перепад давления в теле выжал из него еще несколько миллилитров крови, а алые струйки из разрезов на руках и бедре стекали на белоснежные орхидеи внизу.
Людовик и Патрик даже ухом не повели, досматривая свои собачьи сны.
Глава 1
Сегодняшняя ночь особенно холодна. Такая погода совсем не привычна для жителей Квайтвиля, по крайней мере, она точно не подходит для этого времени года. Все уже привыкли к тому, что в конце летнего сезона жара обычно умеряет свой пыл, и последний месяц лета становится приятно теплым и приятно влажным. Но не сегодня.
Кроме этого, вечер ничем не отличается от других вечеров пятницы. Люди в возрасте, в основном, мужчины, проводили досуг в баре за разговорами с давно знакомыми друзьями и, по совместительству, соседями.
***
*Играет музыка*
Старые музыкальные автоматы – единственный источник развлечения в баре (конечно, кроме алкоголя), поэтому все относятся к ним бережно и с уважением. Обычно здесь звучат старые мелодичные песни не очень известных музыкантов. Иногда веселые, такие, что люди встают со своих мест и начинают танцевать, а иногда грустные, и тогда бар замолкает. Но сегодня никто не танцевал. Музыка лишь служила аккомпанементом к разговорам множества людей.
За барной стойкой нашли свое место двое старых знакомых. Бармен открыл еще две бутылки пива. Из-за музыки был едва слышен характерный резкий хлопок открытой бутылки, только что взятой из холодильника, затем мягкое шипение, сопровождавшее приятную беседу.
– Знаешь, Джо, я сегодня гулял возле дома того чудака-незнакомца. Он опять работал на своем участке. Было слышно, как он что-то сверлит, что-то пилит. Если бы не высокий забор, можно было хотя бы увидеть, над чем он так кропотливо трудится. Давно бы нанял местных ребят, они б ему все за неделю сделали, и жили бы все тихо, мирно и счастливо. А он уже несколько недель у себя на участке шумит.
– Да, – неохотно откликнулся Джо и сделал глоток из бутылки, взмокшей от перепада температур после холодильника. – Я еще слышал, что стройматериалы он заказывает прямиком из Акрона. И чем его наши не устроили? Свои деревья, за городом своя лесозаготовка. Мы же туда древесину и поставляем. Так нет, покупает втридорога где-то, не пойми где. Будто денег девать некуда.
Явно недовольный таким раскладом дел, он снова опустил голову, внимательно рассматривая стекающие по стеклу бутылки капли воды.
– Я хотел с ним поговорить, когда возвращался с работы. Простоял там полчаса, а он не прекратил работу ни на минуту. Удивительно, сколько же в нем сил! Понятно, почему всю работу он выполняет в одиночку.
– Никто не знает, чем он там занимается. В его районе вообще мало кто бывает. А если и заглядывают люди, то обходят его дом стороной. Один ты, Харли, специально туда идешь.
– Дом, кстати, раньше принадлежал мэру. Хотя ты и так это знаешь. Большая домина. В ней может и две семьи поместиться, еще и место для собаки останется. А он живет там один. Еще и достраивает что-то. Хотя мэр потому и съехал, что все полы и потолки прогнили. Поэтому тот и перебрался в более богатый район, сделанный не из дерева, а из металла и стекла, облицованный камнем или дорогим импортным деревом. Не хочу хвастаться, но я даже был у него в гостях. Разок пригласил меня, как старого друга. Я тебе рассказывал? Мы же вместе в школе учились. Хороший мужик. Много сделал для нашего городишки.
– Угу…
«Что-то Джо сегодня не в настроении, – подумал Харли. – Я точно знаю, что может его подбодрить».
– Сэмми, дай-ка еще пива!
За окном дул холодный ветер, сияла полная луна, освещая дороги Квайтвиля. «Не самая лучшая погода для прогулки», – подумал бармен, единственный, кто мог обратить на это внимание, потому что это входило в его обязанность – подмечать все, что происходит вокруг. Его уже давно не привлекают разговоры местных. Сэмми знает, о чем каждый будет разговаривать еще до того, как те входят в его заведение. Но он все равно с удовольствием встречает каждого. «Как хорошо, что я сейчас здесь, и что со мной столько людей, которые не любят рано ложиться. Этим людям сейчас тепло и весело. Пусть так дальше и остается».
Сэмми – один из трех барменов Квайтвиля. И каждому из них принадлежал свой бар в своем районе города. Заведение Сэмми располагалось в самом центре, к тому же было еще и самым большим, поэтому здесь всегда полно посетителей. Другой бар находился в новом богатом районе. Туда ходили только местные. Их не так много, но чаевые они оставляли соответствующие. Последний, самый малолюдный из трех баров, приютился ближе к выезду из города. Туда частенько приходили жившие рядом старички, им просто физически сложно выбираться куда-то подальше. Но долго они там не засиживались, да и не заказывали ничего, кроме разливного пива и закусок.
Этому бару приходилось хуже всего. Платить за аренду, закупку алкоголя и продуктов, которые никто не заказывает – это серьезно бьет по бизнесу. Ситуацию спасает только сезонное обилие охотников, которым все равно, куда идти, лишь бы было холодное пиво и свежее мясо. Отель для охотников находился по ту сторону дороги, а бар был ближайшим местом, где можно было присесть после долгой охоты, расслабиться и насладиться холодным хмельным напитком или даже чем-то покрепче. Поэтому заведение приносило столько прибыли, что давало владельцу оставаться на плаву, по крайней мере, до следующего большого сезона.
***
Борис уже заканчивал работать. Его смена подходила к концу, и, хотя он привык работать до последнего клиента, он знал, что в такое время никого уже не будет. Все, что осталось сделать, это прибраться на складе и протереть рабочее место.
Отец Бориса, Федор, во времена Советского Союза работал главным инженером на предприятии, строящим и обслуживающим новые для того времени многоквартирные жилые дома. Без малого процентов тридцать новых домов в Киеве было построено под его руководством. Но после распада Союза строить новые дома становилось убыточно. Благодаря связям, Федор нашел людей, которые помогли ему покинуть страну, и на последние деньги он переехал в Соединенные Штаты. В Америке советскому человеку было трудно освоиться, трудно приспособиться к совершенно другой, новой жизни. И все же он смог. Нашел себе девушку из восточной Европы, и они быстро нашли общий язык.
У Федора родился сын. Но, к несчастью, его прекрасная жена скончалась при родах. Борису было нелегко. Отец нередко уходил в себя и не разговаривал с сыном сутками. Часто выпивал. Но всеми силами пытался воспитать сына хорошим человеком. Борис видел в отце, может быть, не самый лучший пример. Но когда отец по вечерам рассказывал истории из прошлой жизни на родине, рассказывал, какие бывают люди и в какие ситуации иногда заводит жизнь, чтобы испытать человека, Борис, действительно, видел в нем человека, у которого многому можно научиться. Уже подростком он начал лучше понимать своего отца, проходя через свои испытания, накапливая свой жизненный опыт. После смерти отца Борис не сразу, но все же решился уехать подальше в какое-нибудь тихое местечко. В итоге он оказался там, где оказался – за прилавком своего магазина.
– Так, еще одна полка и все, можно идти в бар к остальным, – проговорил вслух Борис. – Я обещал прийти как можно быстрее, и даже если не учитывать обещание, быть в баре сейчас куда веселее, чем протирать полки безлюдного магазина. А, все равно снизу я ничего не беру. И так сойдет.
Борис оставил тряпку на нижней полке и выпрямился.
