– То есть тот самый? – решаю уточнить формулировку, обдумывая, как ему сказать. Если ответить «да» и, в случае если ему расскажет Марк, что мой парень Даниэль, то будет противоречие. Привычка приходить ко лжи снова активизируется.
– Ну человек, с которым ты создаешь проект. Я не про того надменного, гордого, с характером, о котором часто судачат в новостях, – осведомляет со смешком и договаривает, – Джексона Морриса.
С дернувшимся сердцем, хлопая глаза, я моментально отрываюсь от взгляда на детей и резко поворачиваю голову к нему, через секунду выплескивая смех.
– Осмелюсь сказать, что тот самый надменный, гордый и с характером и есть мой партнер по проекту, – смеюсь я.
– Да ладно, – хохочет Мейсон, – я наслышан о его чрезмерной холодности, да и к тому он живет в Нью-Йорке. Я находился на некоторых его семинарах и мне он показался чересчур серьёзным и неподступным.
Мой любимый Джексон производит на всех такое впечатление.
– И как тебе его семинары?
– Познавательны, вдохновляют я бы сказал. – Почесав бровь, молвит: – Так он ещё и твой женишок, так?
Ложь сама скатывается с языка, заполняя неловкую паузу:
– Нет! Где я, а где он! – показываю глазами вверх и вниз. – И он занят.
Краска заливает мое лицо, как только я начинаю жалеть о том, что проговорилась о Белле, но с другой стороны пока мы вместе с Джексоном лишь только в неясных жизненных формах.
– А как зовут твоего парня? – пытливо допрашивает он, уже в третий или четвертый раз подряд.
– Даниэль, – без промедления отвечаю я, с внутренним вздохом.
В воздухе разливается заметное напряжение.
– Вы давно вместе? – продолжает ту же песню, ожидая продолжения.
– Э… – придумываю, как слыть от этого разговора, – Мейсон, я отвлекаюсь, чего не должно быть.
– Я могу быть болтливым, знаю, – то ли со смешком в голосе, то ли с долей досады, что я не поддерживаю его разговор, заявляет Мейсон.
Между перерывами на перекусы мы разговариваем о моей карьере, маме и об их отношениях с Марком. Мейсон не задает ни единого вопроса с намёком о моих отношениях, за что я безмолвно выражаю ему благодарность.
Порепетировав несколько часов, утомившись от детских голосов, мы прощаемся с моделями до следующей репетиции, на которой нужно совместить их навыки и разработанный сценарий, который Джексон доделает к этому дню. На часах почти пять часов вечера.
– Милана, спасибо тебе за этот день! Я признателен тебе, что ты позволила мне находиться рядом с тобой, – я поднимаю на него голову, недоумевая, – то есть с детьми и… – Он стесняется? Не похоже на человека, чемпиона мира, которому никакие, даже самые трудные, задачи не страшны. Его ярко выраженная неловкость садится на его обличья. – Мы же ещё встретимся?
На каждую его фразу я отделываюсь улыбкой и кивками, так как на большее неспособна, когда собеседник смущен, не меньше чем я.
– До скорого, Мейсон! Тебе спасибо за помощь и папе «привет» передавай.
В проходящих вечных секундах, я чувствую, что он ещё что-то хочет мне сказать или сделать.
С необъяснимым отблеском, появившемся в его голубых глазах, он протягивает мне руку. С трепетом я достаю ладонь из кармана джинсов и, не успеваю её поднять, как Мейсон нежно пожимает её. Секунда, вторая и мне становится ещё более тревожно, чем было до этого, ведь его рука все ещё в таком же положении, а глаза запечатлены на мне.
– Думаю, мне уже нужно идти…
– Я напишу тебе, – говорит он, на что я бормочу: «Пока» и ухожу, выдыхая, мысленно принимая, что незамедлительно расскажу Джексону о знакомстве с таким парнем, как Мейсон.
Глава 16
Джексон
Работа в офисе, общение по видео с преподавателем испанского языка не позволяют отнести на задний план мысли, решающие мою дальнейшую жизнь. Тайлер осведомлял часом ранее, что встреча адвокатов должна состояться уже скоро, на которой он тоже будет присутствовать, как независимое лицо, обязующееся наблюдать поведение субъектов, призванных упорядочить возникшие разногласия по разрушающему контракту, пока не успевшему сокрушить тропу моей жизни и войти в свет.
На письменном столе мигает смартфон. Перевожу на него взгляд. «Вечер добрый, брат. Я приехал с отцом Ритчелл, а она осталась с матерью в другой провинции, на пару дней. Я как раз хотел с тобой встретиться. В пять, на Пуэрта-дель-Соль, подойдет?»
Отвечаю: «Разделяю это предложение. До встречи».
До момента рандеву братьев я успеваю доделать сценарий, получившийся на целых двадцать листов, по тем параметрам, которые указаны в методических рекомендациях и отправить его на почту Максимилиану Домингесу, на что он через считанные минуты высылает мне ответ: «Добрый вечер, Джексон. Письмо получил. Переговорим на маскараде».
На каком таком ещё маскараде? Хмыкнув, сделав задумчивое лицо, я осознаю, что подробную новость о новом мероприятии я, вероятнее всего, узнаю от Миланы, которая была утром в модельном.
Подъезжая к месту, я улавливаю взглядом кудрявого с вечно веселой физиономией, трындящего с кем-то по телефону. Мысль о том, что он ничего не рассказал о нашем с ним откровенном разговоре, потухает. Доложил. Не сомневаюсь, что в точных подробностях.
– Какие люди… – Отключает телефон и кладет его в карман джинсовых белых шорт, в точности как у меня. «Повторюшка». Его наполненный смехом взор устремляется на меня. – Господа, – делает движение рукой, будто кланяется, – поприветствуем мистера Джексона.
Я сжимаю губы в тонкую линию, раздражаясь от его всегдашних нелепых фраз. Пожав ему руку, с серьезным выражением лица, выбрасываю:
– Питер, тебя не утомляет повседневность общения, складываемое из потешных слов без повода и с поводом, но чаще без?..
– Барин недоволен. Неужто высшее общество оказало на него порочное действие? Вопрос обратный. А тебя не утомляют вечно «заумные» фразы? – усмехается он, содрогаясь головой от смеха и его отросшие кудри, будто шапка из густых темных волос, разносятся из стороны в сторону.
– Право, брат-баран, – кислым голосом проговариваю я, пододвигая черные очки к переносице, ставшие неотъемлемым аксессуаром моих будней.
– Понял. До шуток тебе еще расти и расти, малец, – гогочет Питер, житейски хлопнув меня по плечу, – а если откровенно, в чём дело? – Только я раскрываю рот, чтобы ответить, он досказывает: – Я тебе снился, что ли? Или ты вовсе не ложился? – подмигивает мне глазами, обдавая многозначительным взглядом. – Что за сообщение в рань-ранскую, что нужно встретиться срочно и немедленно?
Издав короткий приглушенный смешок, резко махнув головой в сторону, спрашиваю:
– Ты не спешишь? Может, вырвемся в кофейню?
– Эммм… – прикладывает пальцы к подбородку, демонстрируя шуточный думающий, предельно думающий, вид. – Здравая мысль, брат. Единая здравая мысль, прозвучавшая из твоих уст!
– Боже, кто бы знал, что мой брат помимо барана еще и клоун. По пути буду вещать.
Одарив друг друга бессмысленными смешками, мы двигаемся в первое попавшееся нам на глаза кафе.
– Как «помолвочная» жизнь? – успеваю я спросить, пока мы еще не зашли в заведение общественного питания, в котором у Питера, по крайней мере так было всегда, перекрывает часть мозга, отвечающая за разумность мыслей, так как его без конца голодный желудок, словно бездна, поглощает в себя и первое, и второе, и третье блюдо, не останавливаясь на передышку.
– Скажу так: словно на меня навесили мешок дополнительных забот и хлопот. Но все это временные трудности. Мистер Эндрю и Аннет Джеймс так обрадовались… – В его голосе – счастье.
Питеру, как и мне, не доставало отцовской заботы, да и с учетом возникших новых трудностей, родители Ритчелл стали ему семьей. И, несмотря на его юмористический и оптимистический стиль жизни, не видевшись с ним определенное время, отданное работе, я вижу, он готов к тому, чтобы создать свою семью, обеспечить её всеми необходимыми нуждами и укреплять, взращивать, как посаженное деревце. Сопоставив его с прежним человеком, казалось, человеком с утерянным смыслом жизни, сейчас – в нем зажжен внутренний свет, который он подпитывает, подогревает тем, что стало ему родным, новым. Вселенная сподобила его счастливой дверцей в другую жизнь. В ту жизнь, где каждая последующая секунда жизни для него – подобие вечности, где ценность каждого дня превосходит все границы. Он – показатель человека, пережившего страшное видение, показавшее ему, что есть смерть и какова тонкая нить, разделяющая нас от неё… Схвативший рукой горсть пепла, он едва ли не достиг холода в сердце. И только познав тайную поволоку границы жизни, лицезрев ее черные очертания, вкусив глоток яда, земное существо открывает врата себя другого, того, кто не поддается негативным эмоциям, затаивая в душе чувства гнева и ненависти, того, кто равнодушен к мелочам, на которые масса других обращает пристальное внимание, того, для кого самым важным в жизни являются близкие… Не каждому уготовано проникнуть на считанные часы в адские болезненные муки, в рыло грозных сил, неслыханно ложащихся на плечи живых, в ту сферу, изменяющую затем прежнее житие человека, но и не каждому, кому дозволено это, предначертано вернуться обратно.
– Брат, ты с ними так сблизился.
Вместе с тем, видно, что ему необходимо сблизиться с родным отцом, с отцом Миланы.
– Да, за всё это время, что я общаюсь с ними, я их… – секундная пауза, – полюбил. – В тоне прослеживаются тоненькие хвостики грусти. Но, познавший бессмыслицу отчаяния и великолепие жизни, он незамедлительно меняется в выражении лица, отдергивая с души смутную терзающую пелену и с улыбкой счастливого человека возвещает: – За праздничным столом, когда я официально просил у мистера Эндрю руку его дочери, миссис Аннет настояла на большой свадьбе так, чтобы это стало масштабным событием в жизни… Церемония с соблюдением всех традиций, широкие гуляния, свадебное путешествие: все это в ближайших планах. Ритчелл, ну ты знаешь мою девушку, уже принялась браться за каждые элементы подготовки для превращения этого долгожданного для нее, да и для меня, дня в жизнь…
– Знаешь, каким бы ты невыносимым не был, я искренне счастлив за тебя, – с добрым подколом бросаю я, заходя в глубь кафе.
– Спасибо, брат. Как будто ты выносим. – Он усаживается напротив меня.
Я снимаю очки и откладываю их в сторону. Этим все равно не скроешься от Брендона, если он узнал о том, что мы летали в Милан, то в Мадриде он знает всё, где я и с кем я.
– А дату определили?
Стараюсь не думать о том, что сжимает таинственные глубины моего сердца.
– Пока лишь оповестили всех родных девушки… – с выражением произносит он, – и подумали над тем, чтобы отпраздновать этот день в Мадриде. С датой думаем. Я настаиваю, чтобы через две недели, а она твердит, что мы не успеем к этому времени…
– Стремишься как можно скорее поглотиться в семейную жизнь?
Он улыбается. Нам приносят меню, давая Питеру минуту для раздумывания над моим вопросом.
– Джексон, – вздыхает, сохраняя улыбку на лице, под которой спрятаны смешанные эмоции, – я столько пережил за свою малую жизнь и не хочу терять ни минуты.
Я утыкаюсь в меню, кивая параллельно на его слова.
– Чего советую и тебе.
Мне ясны его мотивы, но, когда он указывает мне, это чертовски раздражает.
– Просьба оставить меня без советов и умудренных рекомендаций, – подмечаю я, пробегая по столбику с супами. – А что насчет наших родных? – задаю я вопрос и сам же от него тускнею. Мать и его неродного отца пока не разумно уведомлять о свадьбе.
– Еще не думал об этом… – С минуту молчит. Питер, прав, не сразу нужно валить все в одну кучу, но так или иначе они узнают… – Так, рыцарь Айвенго, ты разобрался с дебютанткой и Его величеством? – В его глазах мелькают смешливые искорки.
И рана в душе снова начинает кровоточить.
Дабы замедлить обсуждение этой темы, я подзываю официанта.
– Мне, пожалуйста, сырный суп с пармезаном и чесночными гренками, сырную нарезку и бокал хереса.
«Я стал уже, как Милана, сырной душой».
– А Вам? – мужчина указывает на Питера, пристально оглядывающего меня, чувствуя, что я застилаю одну мысль на другую.
– Аналогичный заказ, но без крепкого. Замените его на коктейль молочный и, давайте-ка, еще шарик шоколадного мороженого. – Продолжает оглядывать меня.
«Куда он без мороженого».
– Время ожидания – десять минут. Хорошего вечера!
– Спасибо, – отзывается Питер и неотложно спрашивает: – Ответишь?
И все-таки перед тем, как распахнуть ему свою душу, я узнаю, рассказал ли он моей девушке тайну, которую я просил строго настрого держать под замком.
– Для начала, братец, – с укоризной начинаю я, склонив темноволосую голову набок, – скажи мне, на кой черт ты рассказал обо всем Милане?
Он сплетает ладони, бегая зрачками по мне.
– Подробнее… – Ответ в его бесстыжих глазах. И Милана даже ни словом не заикнулась, что обо всем знает, зато я всячески старался отгородить ее от этого.
– Питер, – чуть громче говорю я, – ну кто тебя просил?
– Джексон, не смог. – В голосе раскаяние. Он смотрит вниз. – Она так мучилась догадками, видела в тебе, прощу прощения, что скажу, «нюню», который не может определиться с решением и метится из угла в угол… – За «нюню» я ему отвечу когда-нибудь. – А после моего разговора в ней хоть капля бодрости появилась…
– Ритчелл знает? – свирепо спрашиваю я.
Питер опускает голову вниз.
– Черт возьми, почему ты такой трепач?! – Я стараюсь держать себя в руках, но, находясь на взводе, с минуты, как мои адвокаты вступили в борьбу с той проклятой бумажкой, с чувствами трудно совладать.
– Джексон, будь ты на моем месте, поступил бы также, – быстро находит аргумент. Вот и разоблачили секрет. – Это Милана рассказала тебе? – И про себя произносит: – Предупреждал же не говорить.
– Я увидел вашу переписку.
Он резко поднимает на меня взгляд.
– А вот сейчас не понял. Как это? Ты читаешь чужие переписки?
– Не чужие, а брата и своей девушки! – грубо указываю я.
– Господи, Джексон, и когда ты стал таким указчиком… А вообще ты всегда и везде свой нос совал, как и свое мнение, – отпускает грубую шутку.
Если бы не посетители, дать бы ему «леща», но молчание – лучшее оружие, чтобы в первую очередь не погубить себя отрицательными эмоциями.
– Даже ничего не ответишь? Удивительно, – насмехается Питер. – Ладно, не бери в голову. Я не со зла.
В воздухе порхает женский смех, низкий рокот мужских голосов влетает сквозь открытое окно, а я, опустив плечи, ощущаю, как звенят нервы от ощущения опасности.
– И ты, – подозрительно спокойно говорю я. – Голова забита другим, поэтому… – Понурив голову, небрежно смотрю на телефон в ожидании ответной реакции от Тайлера на мое крайнее сообщение с текстом: «Как обстоят дела?»
– Джексон, рассказывай, что у вас происходит с Миланой? Я же вижу тебя насквозь и знаю эту печальную гримасу, которую ты всячески стараешься не показывать.
Нам подносят блюда. Питер приступает трапезничать, а мне сейчас ни до чего и успокоить может только улыбка любимой.
– Вы снова поссорились? – предполагает он, намеренно чавкая. Любимая его затея, прямиком из детства.
Я отрицательно мотаю головой, не находя и слов, как всё ему объяснить.
– Питер, веди себя культурнее, – подчеркиваю я, замечая, как он сильнее усиливает этот звук при помощи языка и губ и все для того, чтобы я хоть что-то сказал.
