Николай Шамрин "Баловень – 2"

– Позырь, Паха! Куртки наши, хэбэшные выдали…, прям с нуля, а вместо нормальных штанов, свои кальсоны-шаровары сунули! Мотня до самых колен и карманов нет. Твою мать! – Не собираясь успокаиваться, парень достал из узла берет и с раздражением подвёл итог. – Да эти обезьяны, похоже, нас вообще в «своих» решили переодеть. Смотри, пацаны, вместо панамы дурацкий пакуль-макуль положили. Конкретно мы влипли! Бл*дь! Вместо берцев – тапки из покрышек. Это даже не вьетнамки. Как в них ходить? Какого х*ра?

Пашка искоса взглянул на афганцев. Охранники стояли рядом с грузовичком и, не обращая ни малейшего внимания на пленников, вели оживлённую беседу между собой. «Блин! Их всего четверо! И не автоматы у них, а старые винтовки. Может, прямо сейчас ребят сблатовать? Крикнуть, мол, помогай, братва, и вперёд? – он почувствовал, как напряглись освежённые холодной водой мышцы, и всё-таки заставил себя успокоиться. – Нет. Не получится. Я кроме Фрола, никого не знаю. Да и его, по сути, тоже. Кто-нибудь труханёт и нам всем кранты. Жаль. Такая возможность… А будет ли второй шанс? Может, вся эта лабуда про обмен – полная хрень? Решайся, Паха!». Он ещё чувствовал озноб возбуждения, когда рядом раздался чей-то спокойный и безучастный голос:

– Остынь, Фрол! Не х*р дёргаться. Надевай, что дают. И скажи спасибо, что новьё.

Пашка машинально перевёл взгляд на говорившего. Это был невысокий, чрезвычайно худой и смуглый паренёк с азиатскими чертами лица и безмерно усталым взглядом. Коробов даже удивился, что тот разговаривает без акцента. Странно, но рассудительный голос азиата подействовал на рыжего отрезвляюще. Он лишь тихо огрызнулся, надевая на себя длинную полотняную рубаху:

– Сам заткнись, чурка хренова! – Видимо решив, что переборщил с эпитетом, косо взглянул на товарища и примирительно добавил, – ты, Сабыр, хоть названия этих тряпок знаешь?

Тот равнодушно пожал плечами и почему-то обратился к Пашке:

– Сколько раз говорить этому рыжему чморю, что меня зовут Сабыржан? А ему всё по х*р. У него все нерусские – чурки. А сам вылитый немец. У нас в Семске, на Жанасемее таких «фрицами» звали. Они в Бобровке живут. Посёлок такой есть. Рядом с Нахаловкой. Мой дед в войну фашистов пачками из пулемёта валил. Я – казах. Откуда мне знать, как называется эта одежда? Если бы они мне чапан дали, то я бы объяснил, что по-русски это не халат, а кафтан. Только без воротника. Фрол тупой, как ослиная задница.

Успокоившийся было разведчик, вновь стал заводиться:

– Слышь, ты, пастух хренов! Язык засунь в свою задницу.

Пашка и сам не понял, зачем вмешался в спор, так напоминающий обычную казарменную перепалку в минуты безделья. Как-то само собой получилось:

– Парни! Хорош языками молоть. Не тот случай. О серьёзных вещах думать надо, а вы «задницами» меряетесь.

На секунду физиономии Фрола и Сабыржана стали похожи, как лица братьев близнецов. Даже цветом кожи. Первым опомнился рыжий. Махнув рукой на казаха, спросил удивлённо-ехидным тоном:

– Ты это чего, слоняра зачуханная? Командирский голос решил выработать? Давно в чужих руках не обс***ся?

Пашка не успел среагировать. Его опередил кто-то из пленников, не принимавших участия в столь увлекательной дискуссии:

– Атас, пацаны! Душара идёт…

Все одновременно повернули головы в сторону грузовичка. От группы охранников к ним шагал тот самый мужчина неопределённого возраста, который толкнул Коробова в спину, не дав набрать полную грудь свежего воздуха. Пашка почувствовал, как его снова накрыла горячая волна азарта. Мозг заработал чётко и быстро: «Один! Остальные явно в расслабухе. Может, даже курнули чего. Этот гордо вышагивает. Голову задрал, чтобы выше казаться. Коротким ударом в горло… и всё! – Впрочем, порыв тут же сменился апатией. – Нет. Не выйдет. У него ствол в положении «за спину». Пока сниму, остальные успеют нас покрошить. Тем более, что у старшего всё-таки калаш. Да и смотрят в нашу сторону. Жаль. Второй шанс впустую». Между тем моджахед, приблизившись к полуодетым пленникам, издал гортанный звук-команду и, к удивлению Коробова, его сотоварищи тут же привычно-безропотно построились в одну шеренгу. Пашка, придерживая широченные штаны руками, поспешно последовал их примеру. Мужчина, презрительно усмехнувшись, начал показывать, как правильно надевать незнакомую парням одежду. Через пять минут их было уже почти не отличить от жителей кишлаков и кочевников бескрайней пустыни.

***

Пашка трясся в кузове разрисованной и украшенной колокольчиками барбухайки и старался не думать об упущенных шансах. Но мысли лезли в голову наперекор желанию. «Ничего, – размышлял он, прикрыв веки, – побег мне сейчас…, сегодня вряд ли по силам. Надо реально оценивать ситуацию. Не успел бы я снять с басмача винтовку. Пока с ней разбирался, старший нас всех положил бы из своего калаша. Винтовка-то не наша. Затвор чудной. И ещё неизвестно, как бы повели себя остальные. Может быть Фрол или Сабыржан сообразили, что к чему. Но стали бы они помогать? Вопрос. Не готов я пока. Будем надеяться на обмен. Таджик всё-таки побольше моего знает. Интересно, что с ним? Почему его не взяли с нами на речку? Главное, как там Толик? Живой ли?». Грузовичок, заскрипев тормозами, остановился. Снаружи раздались громкие мужские голоса. Двое охранников, ехавших в кузове вместе с пленниками, одновременно поднялись с мест и откинули занавес тента наверх. Секунд через десять парни уже стояли во дворе в окружении почти двух десятков людей, одетых в камуфляж иностранного образца, с добротными кожаными разгрузками-патронташами на груди и с автоматами наизготовку. Эти воины сильно отличались от местных охранников не только одеждой и экипировкой, но и своим поведением. «Что-то назревает. Сто процентов. – Думал Пашка, стараясь не выдавать своей заинтересованности. – «Гвардейцы» явно нездешние, а у дальнего дувала два новых «Симурга» стоят. И джип. Скорее всего, «американец». Я такого даже на видеокассетах не видел. Наверняка начальство душманское приехало. Похоже, что Таджик прав. Зачем столько главарей в заброшенном кишлаке собралось, если речь не об обмене идёт?». Коробов невольно оглядел лица товарищей и поразился перемене. В их глазах буквально светилась надежда на счастливый исход. И только казах равнодушно смотрел себе под ноги. Пашка слегка подтолкнул его локтем и шепнул, стараясь не шевелить губами:

– Ты чего, земеля?

Тот даже не стал поворачивать головы:

– Заткнись. Если не хочешь потом кровью харкать.

Пашка не обиделся. Он нутром чувствовал, что щуплый паренёк с уставшими глазами обладает стальным характером. Ему вдруг захотелось как-то выказать своё уважение Сабыржану, но в этот момент почувствовал лёгкий толчок в спину:

– Не поворачивайся, Паха. – Голос Таджика звучал приглушённо, как сквозь вату. – Часы свои возьми. Только втихаря. Мне их Мамун передал. Он с вами на речке был. Время тоже он установил. Местное. Ладонь раскрой. Я ещё твой крестик откопал. Прячь, где хочешь. А лучше выкини незаметно. Не поворачивайся, тебе говорят…

Коробов почувствовал на вывернутой лодочкой ладони часы и крестик. «Хрен тебе, прапорюга! Не стану я крест выкидывать, хоть и не верю во всю эту ерунду. Я должен его Аннушке показать, когда домой вернусь. Если вернусь. А за «Победу» спасибо. Пригодится. Теперь уже точно заводить не забуду».

Вопреки ожиданиям, их не стали спускать под землю, а расселили в двух комнатах небольшой саманной лачуги, стоящей неподалёку от полуразрушенного дувала. По три человека в каморку. Пашка надеялся, что его определят вместе с Фроловым и Сабыржаном, но желание сбылось лишь наполовину.

– Падай рядом, Паха. – Фрол уже успел занять место на циновке под небольшим окошком и, наверное, поэтому, чувствовал себя хозяином. Кивнув на парня, устроившегося в тёмном углу, представил, скривив при этом рот. – Его никак не зовут. Вернее, зовут его Никак. – Заметив осуждение в глазах товарища, пояснил, – он сам сказал, чтобы так звали. Всё время молчит. Правда, мы и виделись всего-то три раза.

Из угла раздался хриплый голос:

– Четыре…

Фрол даже руками прихлопнул по бёдрам:

– Надо же? А мы, оказывается, и говорить умеем?

Человек слегка зашевелился и вздохнул:

– Отвали. Трепитесь о чём хотите. Меня только не трогайте. Терпеть не могу пустой болтовни.

Пашка, заметив, что рыжий собирается всерьёз схлестнуться с сокамерником, предупреждающе махнул рукой. Дескать, не трогай соседа. Он пытался припомнить, как выглядел этот человек на речке, но так и не смог. Словно и не брал парень «Никто» из его руки кусок земляничного мыла, подчиняясь установленной Фролом очерёдности.

– Забей! – Разведчик вытянул ноги во всю длину и погладил себя по животу, – похоже, сказка со жратвой на сегодня уже закончилась. И то ладно. Два раза похавать удалось. По три дня не жрали. Ничего, живём покуда.

Из угла донеслось хриплое:

– «Покуда». – Никто снова зашевелился. – А завтра, глядишь, снова Коран вынесут. Как в тот раз.

Фролов подмигнул Пашке и нарочито ехидным тоном заговорил, явно намереваясь втянуть соседа в беседу:

– И чо? Приму. Даже обрезать разрешу. Говорят, что не больно.

– Тебя спрашивать не будут. Дело не в религиозном обряде. – Видимо, парень решил снизойти до общения. По крайней мере, он занял более удобную для разговора позу. – Примешь ислам, должен будешь доказать, что искренне. Дадут тебе или бур, или калаш, и пошлют по своим бывшим палить. Ну, так что? Примешь и пойдёшь?

Пашка непроизвольно посмотрел в лицо товарища. И хотя в глазах разведчика читалась растерянность, тот и не собирался пасовать перед прямыми и неудобными вопросами.

– Ты меня понт не бери. Не надо. «Обряд религиозный»! Больно грамотный, что ли?

Сосед хмыкнул:

– А мы с тобой не диктант здесь пишем. Перед нами выбор. И всего два пути. И вы оба их знаете. Или подсказать? Как слабоумным?

Фрол словно сбесился. Оттолкнув пашкину руку, заговорил быстро и сбивчиво:

– Сам ты, «слабоумный»! Понимаем. Не пальцем деланы. Только бур или калаш можно и в другую сторону повернуть! Тупых, блин, нашёл! Я в рейдах и поисках каблуки до самой ж*пы стёр! «Красную звезду» за просто так не дают! И «За отвагу» просто так на хэбэшку не вешают. У меня дед всего две медали с фронта привёз. «За победу над Германией» и «За отвагу». Сам никогда не надевал. На День Победы мне на рубашку прикалывал. Чтобы я им гордился. В своих стрелять? Х*р тебе! Да мне только ствол в руки заполучить. Я с ним к нашим выйду, они меня и в этих портках как надо примут. Поймут.

– Поймут? Ну-ну… По особым отделам замучаешься таскаться. Объяснения писать. Всё. Достал ты меня, боевик недоподорванный. Чего уставился? Мы с тобой в одной яме целую неделю куковали. Не помнишь? Все уши прожужжал, как в штаны навалил и гранату у тебя из рук якобы выбили. Про штаны верю на все сто. А про гранату, извиняй, нет.

– Ах ты сука! – Фрол рывком поднялся с места, – сейчас ты у меня сам в штаны навалишь…

Пашка схватил разведчика за щиколотки и рванул на себя. Тот едва успел выставить вперёд руки. Одновременно с падением разбушевавшегося Фролова раздался скрип двери, и в проёме показался Таджик. Коробову на миг показалось, что время замерло, настолько неожиданным было появление прапорщика. Впрочем, и сам вошедший был немало смущён увиденной им картиной.

– Вы, что, борьбой решили заняться? – спросил он, придя в себя через пару секунд, – нашли время и место…

Пашка, вытерев ладони о циновку, прищурился:

– Тебя каким ветром занесло? В гости решил заглянуть? Видно, Мамун к тебе очень хорошо относится, раз так свободно шастаешь!

Таджик ухмыльнулся:

– Мамун здесь ни причём. Он так, пешка. Начальник охраны меня старшим назначил…

Из темного угла донеслось ехидное:

– С повышением, вас, товарищ прапорщик! Извиняйте, не знаю как ваша новая должность на пуштунском звучит. Слышал, что в Советской армии вы начальником склада были. Или завистники врут?

– Где она, твоя Советская армия? – Таджик, мельком взглянул в сторону угла и снова повернулся к Коробову. – Короче, Паха, я вам лепёшку принёс и воды. Это всё. Не знаю, чем нас завтра кормить будут. И будут ли вообще. Так что вы всё сразу не мечите. Впрочем, сами решайте. Не в детском саду…

Оборвав себя на полуслове, прапорщик развернулся к выходу. Пашка, глядя в спину новоявленного начальника, спохватился:

– Постой, Тадж. Не торопись. Ты Толика видел? Может, слышал про него?

Бывший сокамерник с опаской развернулся. Ему явно не хотелось задерживаться в каморке. Секунду подумав, неохотно ответил:

– Да на хрен он тебе нужен, Паха? Доходяга твой дружок. Вообще соображать перестал. – Осторожно оглянувшись на дверь, вполголоса зашептал. – Его, похоже, дурью накачали. На полу лежит как труп. Мычит, улыбается и под себя ходит. Думаю, кранты ему завтра.

Пашка почувствовал, как спазм перекрыл дыхание. С трудом справившись с комом в горле, выдавил из себя пустой по сути вопрос:

– Почему ты решил, что Толик завтра умрёт? Может он просто приболел?

Таджик лишь пожал плечами и поспешно вышел из комнатушки. Снаружи звякнула щеколда.

– Сука он, гэсээмщик хренов! – Казалось, Фрол напрочь забыл недавнюю ссору с Никто. – И здесь нашёл как пристроиться. Да ещё и дверь на засов закрыл. Говорю же, сучара он.

Пашка не собирался отвечать. Ему хотелось остаться один на один со своими мыслями. Не получилось. Разговорившегося Фрола неожиданно поддержал безымянный сокамерник:

– А что ты хотел, разведка? Прапор свою шкуру спасает. Как может. Он же нас не предал? Не предал. Просто ему повезло больше, чем нам. По крайней мере, больше, чем этому Толику. Или я не прав?

Рыжий резко развернулся к углу, но не успел даже рта открыть. Его перебил Пашка. Хмуро взглянув на продолжающего лежать «правдоруба», спросил, осенённый внезапной догадкой:

– Зачем вы так? Ведь вы же офицер? Или я ошибаюсь? – не дождавшись ответа, продолжил поучительным тоном, – а если я прав, то именно вы обязаны взять на себя ответственность. Так что? В точку попал?

Человек зашевелился, усаживаясь поудобней. Видимо он подыскивал слова для ответа. Фролов не выдержал затянувшейся паузы:

– Время тянуть не надо. Не по-командирски это, в молчанку играть. Не на допросе. Паха конкретно спросил. По делу.

– Ну да. Угадал ты, Павел Батькович. Только я особо и не скрывал. И звёзд с погон не срывал. Вы просто не видели. Впрочем, это не важно. – Помолчав, придвинулся поближе. – Чего вы от меня хотите? Чтобы я сопли вам вытирал? Не выйдет. Или ты, Паха, хочешь, чтобы я Анатолия твоего пожалел? Так мне и без тебя парня жалко. Только что я могу сделать в такой ситуации?

Коробов и сам не знал, откуда взялись у него именно такие слова. Не чувствуя, ставшей привычной боли, он встал и, уперев взгляд в собеседника, заговорил, чётко и взвешено:

– Прежде всего оставаться офицером. И для начала представиться как положено. И не давить на нас своей безысходностью. Выход есть всегда. Меня так мои командиры учили. – Чувствуя, как его начинает трясти от возбуждения, ткнул себя в грудь. – Я – сержант Советской армии. Присягу давал. Без сознания в плен попал. Фрол, тоже не на соляре влип. Или вы только на политзанятиях в такие слова верите? Да вы своей безнадёгой не на командира похожи, а на самого зачуханного чморя…

Даже в полумраке было видно, как побледнело лицо сокамерника. Рывком поднявшись с места, ответил, не скрывая угрозы в голосе:

– Ты, сержант, язык-то свой придержи…

– А то что? – Пашка криво усмехнулся, – на губу меня отправите? Сидел я в учебке два раза.

– Погодите. – Фрол поднял обе руки вверх. – Хорош базары разводить. Нам думать надо, а не друг-дружку шпынять. Паха прав. Тебя учили нами командовать, тебе и рулить. Какая, на хрен разница, в плену мы или где?

В каморке повисла гнетущая тишина. Наконец, «Никто» тяжко вздохнул:

– В том-то и дело, что не боевик я. И даже не политработник в прямом смысле.

Вопрос парней прозвучал одновременно:

– А кто?

– Начальником киногруппы в отряде пропаганды и агитации служил. Чтобы понятней вам было, считайте меня киномехаником.

Пашка непроизвольно сглотнул:

– А звание-то у вас было?

Тот слабо улыбнулся:

– Почему было? Пока что не разжаловали. Старший лейтенант Привалов Валерий Михайлович. Здесь можно просто Валерием звать…

Фрол опустился на циновку:

– Приплыли, блин! Автомат хоть в руках держать приходилось? Или только фоткался с ним?

Привалов присел рядом с разведчиком:

– Я ведь не кадровый военный. Институт закончил, предложили в армии послужить. Как-то всё само собой закрутилось… отслужил два года, вроде понравилось. Оклад приличный и всё-такое… рапорт написал, дескать дальше хочу служить. Мечтаю. Вот и домечтался. Оглянуться не успел, как за речкой оказался. Мне ведь один месяц до отпуска оставался. Всего-то. Думал, вот приеду домой героем…

Фролов поморщился и перебил разговорившегося сокамерника:

– Ладно, забей. Садись, Паха. Давайте лепёху на два раза разделим и пожрём. Прапор прав. Хрен его знает, что нас завтра ждёт? Может, запасец нам и пригодиться.

Пашка решился. Теперь он точно знал о чём будет говорить. Опустившись на циновку, поочерёдно взглянул в глаза товарищей и, стараясь унять нервную дрожь, заговорил уверено и неторопливо:

– Бежать нам надо, парни. Ты, Фрол, правильно сказал. Мы не знаем, что нас ждёт завтра. Если вы решите остаться, я в обиде не буду. Один рвану. Лучше от пули погибнуть, чем в яме гнить и ждать, когда нас в какой-нибудь Пакистан продадут. Как баранов. Если повезёт, попробую с казахом завтра поговорить. Мне кажется, что у пацана хватит характера. Я его, конечно, не знаю. Просто чувствую. Уговаривать вас я не собираюсь. Дело добровольное. Для себя я всё уже решил. А вы сами думайте.

Разведчик отозвался сразу. Подняв глаза на Коробова, сказал так, будто говорил о простом и привычном:

– Я пикапы во дворе засёк. Новые. Один себе возьмём. Если получится ещё и автомат взять, то надо сразу по остальным колёсам бить. По ходу, это твоя, Паха, задача. Я ездил на трофейном. Хорошая тачка. Нам главное до гор добраться. Километров десять отюдова. Вернее, от того места, где мы в речке купались. Там мы машину бросим и в горы пешедралом рванём. Если повезёт и в кузове шмутки тёплые будут, да ещё со жратвой, тогда наверняка до своих доберёмся. Отвечаю. Только давай так, я за командира. Чтобы потом не спорить. Якши?

Пашка улыбнулся и по-шутовски отрапортовал, делая ударение на «Х»:

– Яволь, херр командир!

Фрол всерьёз обиделся:

– Сам ты, хер! При том маринованный…