Ольга Васильевна Ярмакова "Вихрь переправ"

Вихрь переправ
Ольга Васильевна Ярмакова

Представьте, что одним прекрасным утром вас посвятили в тайну: мир, в котором вы безмятежно живёте, не тот, каким кажется. А как бы вы себя повели, если бы узнали, что вы демон?Накануне своего двадцатидвухлетия Матфей Катунь разбужен стуком в окно. Всё бы ничего, но… окно его спальни расположено на втором этаже дома и до полуночи десять минут…

Ольга Ярмакова

Вихрь переправ

I. Когда в окно постучится ворон

Фей

Мальчик не желает кричать, ведь тогда отец решит, что он трусишка, но страх сильно пронимает до нутра, морозит кончики пальцев и льдом опаляет живот изнутри. Только мама не считает сынишку трусом, всегда с готовностью летит на его призыв, подставляя тонкие, но сильные руки для спасительных объятий. А их, ох, как не достает Матфею в трудную минуту.

– Мама! – детский испуг прорывает ночную тишину дома, нависающую тончайшей вуалью.

Конечно, ему тут же стыдно – такой большой, шесть лет, а всё маму зовёт. Скоро в школу идти, а он едва в кровать не напрудил с испугу. Но теперь уже поздно, выкрикнутое не воротишь. И вот уже через несколько долгих минут за дверью, в коридоре, доносится знакомое шуршание маминых тапочек. Дверца открывается, из коридорного сгустка тьмы выныривает мама и мягко проскальзывает в комнату сынишки, который дрожит, сжавшись в комочек под ворохом из одеяла и подушек.

– Фей, что такое? Снова кошмар? – её сонный, но заботливо-тревожный голос тут же действует лучше всяких внушений, пусть в спальне и темно.

Мама усаживается подле, на краешек кровати, напротив незанавешенного окна. Этой ночью чернильное небо чистое, словно его усердно тёрли, счищая пятнавшие его облака и звёзды. Только луну оставили, полную, бронзовую. Её мягкий, медовый свет золотистым ореолом оседает на маминых волосах, отчего профиль лица в темноте кажется чуток призрачным, как во сне.

– Это не кошмар, мам. – Мальчик силится придать голосу уверенности, но дрожь, словно вирусная зараза, прокрадывается в горло. – За дверью снова кто-то скрёбся. Так противно, как твой хорёк.

Мать ласково обнимает кучу-малу из смятого постельного белья с сыном в сердцевине, её дыхание долетает до детского личика, обдаёт теплом с запахом молока и крема, которым мама смазывает кожу лица перед сном.

– Т-ш-ш-ш, – выдают её губы совсем близко, – это сон, сына, только сон.

Она немного отстраняется и смотрит в упор. Светло-зелёные днём её глаза в темноте поблёскивают ночным небом, только в отличие от пустого небосвода, в её взгляде искрятся звёзды. Недавний страх тут же тускнеет, теряет яркость и формы, мальчику уже начинает казаться, что мама права: ему всё приснилось. Но тут он улавливает движение в чёрном проёме открытой настежь двери. Конечно же за мамой увязался её ручной любимец, белый хорёк Велизар. Светлое пятно в темноте. Странное животное. Сынишка с неприязнью смотрит на хорька, тот не жалует маленького хозяина, довольно прямо давая понять это, несколько раз куснув, причём больно, когда мальчик имел намерение погладить зверька.

Мать будто чувствует, что кроме них с сыном есть ещё кто, оборачивается и тоже замечает белёсую тень у двери. Женщина задерживает взгляд и хорёк, поняв без слов, убирается прочь.

Нет, не сон! Матфей хочет прокричать во всю мощь, но голос таинственным образом немеет, застревает глубоко в глотке и леденеет. Да что же такое?! Так всякий раз. А сколько их было, этих разов? С прошлого года противный зловещий скрежет за дверью донимает его, пусть и не каждую ночь, и не всякую неделю. Но суть-то одна: мама приходит, шепчет слова успокоения и уходит, отставляя его наедине со страхом, который никуда не исчезает, не оказывается банальным кошмаром из сна, но вновь проявляет себя, как только тишина возобновляется в доме. И тот, кто скребётся за дверью, знает точно – в том мальчик полностью уверен, – маленькая жертва второй раз побоится вновь призвать маму, отваги не хватит. И мальчик больше страшится не того, кто за дверью, а отца, что громадной тенью поутру нависнет над ним и начнёт, нет, не ругать, этого в воспитании сына папа не позволяет себе, если только очень редко и за дело, но стыдить непременно примется. А мальчишка готов до утра, молча, терпеть, лишь бы не смотреть в отцовские глаза, в которых тяжёлый упрёк. Ничего постыднее нет в мире, чем видеть, сожаление в глазах того, кого обожаешь и боишься одновременно. Папа строг, но справедлив. Он прав, Фей – трусишка, раз по ночам зовёт маму.

– Если хочешь, я останусь, – предлагает мамин голос, чмокнув сухими тёплыми губами в нос.

– Нет, нет, мамуль, – тут же торопливо протестует сын, живо представляя за завтраком отца, – не надо.

– Точно? А то я могла бы…

– Нет, всё хорошо, – фальшивит мальчуган и вздыхает с облегчением, когда мама выпускает его из своих рук.

– Ну ладно, – соглашается она, но вдруг наклоняется и произносит, – если что не так пойдёт, зови, не стесняйся.

Он кивает и задумывается, когда мама выходит из его спаленки и медленно прикрывает за собою дверь: что же не так может пойти?

Шаги за дверью стихают, вновь дом наполнен снами и ночью.

Загадка вертится на кончике языка, готовая сдаться и открыть невероятную правду. Матфей уверен, что скрежет ему не снится, всё взаправду, но отчего же родители ему не верят? Неужели они не слышат? А если слышит только он, то, что же это, он ненормальный? От мысли его кидает в жар, он тут же сбрасывает одеяло, но опомнившись, набрасывает на себя снова. Это его укрытие от монстров, его домик, его секретное убежище до утра. Днём скрежет не преследует мальчика, впрочем, ему и других странностей хватает, когда ночь отдыхает.

Шуршание возобновляется. Кто-то тихонько, еле слышно царапает низ двери в коридоре. Это так тихо, что вполне можно принять за шорохи, которые издают дома, но мальчик отчего-то твёрдо знает, что некто за дверью специально скребёт, с целью напугать, сильно-пресильно. С той стороны на двери и правда имеется несколько слабых тонких отметин, в самом низу, чуть толще волоска, но как доказательство не годится.

Нырнув с головой в самую гущу одеяла, мальчик всё ещё слышит скрежет, отдалённо, будто из глубин. Он жмурит с силой глаза и решает представить что угодно, вообразить невесть что, лишь бы отвлечься. Тогда тому, кто шуршит, надоест и он прекратит.

Подсознание вдруг поднимает на поверхность недавнюю встречу в городском парке, где мать с сыном прогуливались на днях. Накануне весь день шёл дождь, и дороги накопили множество серебристых луж и лужиц. Воздух тяжелел влагой и приторным ароматом липового цветения. Матфей, обутый в удобные резиновые сапожки не мог упустить шанса побегать по озерцам, в которых на бледно-голубых лоскутах проплывали молочные облака – отражения неба. И, сильно увлёкшись, он не заметил девчушку, стоявшую совсем близко около одной особенно глубокой и широченной лужищи. Как результат «девятый вал» настиг девочку, хорошенько обдав её. Мальчуган, осознав масштаб проказы, тут же замер, прямо во взбаламученной воде, смущённо уставившись на «жертву» приливной волны. Однако, к его изумлению, насупившееся было девчачье личико прояснилось, а глазки-угольки, по-лисьи раскосые, хитро, даже шаловливо зыркнули. И в тот же миг девчонка, на которой, кстати, тоже имелись сапожки, ка-а-ак прыгнет в ту самую лужу, поближе к мальчишке! Этого он уж точно не ожидал от девочки. Ведь проделки и баловство по большей части – мальчишеское занятие. Его обдало нехилой волной, но как же было здорово! Они принялись прыгать, зайдя в самую сердцевину воды, не внимая окрикам матерей. Девочка сжимала в руке радужную карамель на палочке, та сладко пахла жжёным сахаром и ванилью. И в какой-то момент, когда солнце проглянуло и высветило лужу с резвящимися детьми, мальчуган невольно залюбовался незнакомой девчушкой: та прыгала, прикусив в азарте язык, только кончик розовел в уголке улыбавшегося рта. А как задорно взлетали её косички! Короткие, смоляные, затянутые снизу белыми резинками. Никогда прежде мальчик так восхищённо не смотрел на девочек, они попросту не существовали в его мире, обтекая его, как воздушный пузырь. Но в той луже тогда пузырь лопнул, открыв нечто новое, о чём малец доселе не подозревал.

Именно этот образ и вытаскивает из памяти Фей, защищаясь изо всех сил от страха, что подтачивает с обратной стороны двери. А там, будто почувствовав его настрой, скрежет унимается, но вместо него объявляются два голоса, тихих, вкрадчивых.

– Он силён для своего возраста, – с фырканьем сердится один из голосов. Он приглушен, но чем-то напоминает пёсье тявканье. – Надо точно увериться, что он не подселенец, ещё людина нам не хватало в доме. Я этого мальчишку еле выношу с его манией тисканья.

– Ти-ш-ш-ше, Вел, – внушает ровный, монотонный отзвук другого голоса, от которого у Матфея мороз по коже.

Если бы мальчик мог, то поклялся, что за дверью говорящая змея. Но змеи не вещают по-человечьи, тем более, они не способны мыслить, как люди, это же невозможно!

– Нет, Ксаф, не успокаивай меня! – гневливо возражает тот, что тявкает. – Я давно предупредил, что не потерплю подобного к себе отношения. Я не какая-то плюшевая зверюга, которую можно бесконтрольно наглаживать и теребить! Это унижение! Я так и сказал госпоже, хоть она и просила не кусать сынка.

– Нуж-ж-жно точно убедитьс-с-ся, что он человек, а не людин, – не обращая внимания на злобные нотки в голосе, собеседника настаивает шипящий голосок.

– Но как? Он же не поддаётся, зовёт мамочку, когда слышит меня, – протявкал голос.

Так вот, кто пугает ночами Фея! Мальчик решает: теперь или никогда. Набрав побольше воздуха в лёгкие, он рывком откидывает одеяло и спрыгивает на пол. Голоса, заслышав шлёпанье босых ног, тут же прекращают спор и умолкают. Перед самой дверью Матфей шумно выдыхает, хватается за ручку дрожащей рукою и, подобрав остатки храбрости, тянет на себя дверь.

За порогом темно и конечно, никого нет, только в воздухе отчётливый кислый запах пёсьей шерсти. Но мальчику кажется, что впереди, у самой лестницы, что спускается на нижний этаж, он видит промельк чего-то белого, очень похожего на белый пушистый хвост. Мамин хорёк! Вот кто тут шкодит ночами и не даёт спать.

Фей стоит как истукан в дверном проёме, силясь из последних остатков разума осмыслить, что ему только что послышалось, и было ли то реальностью, или полусном.

В доме тихо. Мальчик вновь в кровати, кутается в тёплый кокон одеяла. За окном слышен беспокойный июньский ветер, он теребит веерные листья клёна, что стоит напротив. Луна в гордом одиночестве медленно ползёт по беззвёздному небу, и грустно ли ей от того, остаётся лишь гадать.

Что же всё-таки было? Страх уходит, это так странно для маленького мальчика. Он так привык мириться долгими ночами со странными шорохами, скрежетом, что нежданная тишина его удивляет. Отчего-то внутри него разрастается уверенность, что больше его донимать не будут. Но эти голоса за дверью… кто же они такие? И чем им не угодил Матфей? Кажется, по комнате прошёлся слабый, едва ощутимый сквозняк. Нос улавливает навязчивый запах липового цветка и жжёного сахара. Так странно…

Мальчик согревается под мягкой бронёй одеяла, ресницы его тяжелеют от надвигающегося всё ближе и ближе сна. Недавние опасения, страхи и переживания отцепляются от него воздушными шариками и несутся куда-то прочь, в темноту. Вместо них из эфирного небытия проступают очертания лица, призрачные, дымные. Но вот в них обозначаются краски жизни, и личико хорошенькой девчушки с задорными косичками цвета ласточкиного крыла улыбается Фею. По безграничному космосу расходится звонкий радостный смех, как в луже рябь под ногами детей. Воздух, подобно наполняющемуся облаками небосводу, насыщается сладкой карамелью и молоком.

«Меня зовут Фей. А тебя как?».

«Юна».

1. Начало начал

С раннего детства Матфея Катуня донимали странности. То необычные шорохи беспокоили его по всему дому, – где он жил вместе с родителями – и которые кроме него никто не слышал, то опавшие листья по осени иной раз подозрительно преследовали его, шурша и волочась змеиным шлейфом.

Сколько он себя помнил, в доме обитали два странных существа, близко привязанных к матери и отцу – домашние любимцы: хорёк и уж. Если первые странности Матфей мог списать на богатое воображение, то подозрительное долгожительство родительских животных настораживало и временами сильно обескураживало его.

У Горниц, уютного провинциального городка, где проживало семейство Катуней, была особенность: с самого основания города все улицы носили названия деревьев. Ещё ребёнком Матфей гадал, отчего городок не именовался иначе, к примеру, Лесным Городом или Вселесьем. Но взрослея с каждым годом, из его жизни уходила та упрямая любознательность, что присуща всем детям, и которая не иссякает лишь в сердцах первооткрывателей. Год за годом, капля за каплей и уже подростком Матфей, произнося название какой-либо из улиц, не задумывался над детской ерундой. Ведь взрослые считают все детские мысли нелепицей и абсурдом.

Но странности не желали так просто сдаваться и отставать от юноши. И вот в последние полгода напротив окна его спальни, на старом клёне устроил себе наблюдательный пункт здоровенный чёрный ворон. Эта загадочная птица возникала ниоткуда, выбирала в качестве насеста самый близкий сук к дому и следила. Иного ощущения от назойливого каждодневного присутствия ворона у Матфея не возникало. Да и у любого другого молодого человека сложилось бы подобное подозрение, когда на тебя день-деньской пялятся по ту сторону стекла. Так размышлял Матфей, когда вечерами птица исчезала так же внезапно, как и представала с утра перед его взором.

Отгоняя беспокойные мысли, как назойливую мошкару, и считая их пустыми и крадущими бесценное время, Матфей в последний сентябрьский вечер старательно настраивался на то, что было куда важнее. За плечами был технический вуз, диплом которого дожидался звёздного часа с июня месяца. Подработка консультантом в отделе электроники «Вижин-Март» – обширного сетевого магазина бытовой техники Горниц, конечно, сильно выручала Матфея во время учёбы, но уже порядком надоела. Ему хотелось чего-то более масштабного и цельного, нежели среднее прозябание в сфере торговли. Да хотя бы участвовать в создании новых технологий в машиностроении. А что? Не зря же он учился на инженера пять лет.

Завтра, первого октября, ему исполнится двадцать два года. И завтра ему обещали сообщить результаты собеседования по трудоустройству в местное отделение холдинга «Хорс». День грядущий обещал быть каким угодно, но только не обыденным и уж точно не простым. На предстоящий вечер именинник позвал закадычных друзей, чтобы как следует отпраздновать удачное собеседование или проводить восвояси никудышный день, если отбор на желанную работу будет провален. При любом раскладе Виктор, Эрик и Нил с Юной сделают завтрашний вечер особым. На то они и лучшие друзья.

Незадолго до полуночи оптимистичные и не очень размышления Матфея прервал осторожный стук в окно. Сперва молодой человек решил, что этот звук, более напоминавший клацанье голубиного клюва, ему послышался. Некоторые представители этого пернатого народца периодически проведывали оконный карниз, изрядно помечая его. Но стук повторился вновь, настойчивее и сильнее. Да и какие могут быть голуби ночью?

Матфей поёжился и, собрав мужество в оба кулака, встал с кровати. Стук по стеклу из отдельных щелчков перешёл в барабанную дробь. Кто-то настырно призывал с улицы хозяина комнаты, располагавшейся аккурат на втором этаже дома.

Парень замер перед наглухо задёрнутой золотистой шторой. Нахальный стукач внезапно прекратил клацать, когда Матфей коснулся шёлковой поверхности занавеси. Какую-то долю секунды он стискивал пальцами скользкий материал, но тот, кто до этого барабанил в окно, напомнил о себе вновь, клацнув повторно. Нерешительным и нервным движением Матфей отдёрнул левую половину штор и, наконец, увидел того, кто так упорно стучал в окно.

В тёплом комнатном свете, льющемся в ночь, отчётливо проглядывалась тёмная птица, которая тут же приложилась ещё пару раз массивным клювом в оконный проём. Это был тот самый ворон, тот чёрный дьявол, что каждый день следил с клёна за его комнатой! Отчего-то Матфей сразу так решил. Блестящие круглые глазки птицы внимательно смотрели на него с противоположной стороны, ворон дважды каркнул.

Может из любопытства, а возможно под действием столь внезапного явления, Матфей ухватился за ручку и приоткрыл окно. Птица не заставила себя ждать, тут же юркнув в спальню и спикировав прямиком на подушку. Вслед за нею протянулся морозный шлейф ночного воздуха, неприятно пробирая хозяина спальни до мурашек.

– Эй! Я там сплю вообще-то! – Спохватился Матфей и, наскоро раскрыв полностью окно, замахал руками. – Кыш-кыш!

– Какой невоспитанный молодой человек! – послышалось в ответ. Голос хрипатый и низкий исходил оттуда, где невозмутимо устроилась птица. – Ворону говорить – кыш! Возмутительно!

– К-к-кто это? – промямлил оторопевший Матфей. С перепуга он тут же закрыл окно и до упора провернул ручку. – Кто здесь?

– Ну и ну, молодой человек! – голос повторился. – У тебя же есть глаза. Что ты хочешь увидеть помимо того, что здесь есть?

– Это… это ты говоришь?! – обратился Матфей к единственному живому существу, которое, как ему казалось, насмешливо взирало на него с пухлой поверхности подушки.

– Естественно! – отозвался ворон. – Наконец-то, ты узрел очевидное.

– Но как? Как такое возможно? – Вопрос Матфея был обращён скорее к самому себе, нежели к странноватой птице, занявшей его подушку. – Это сон? Ну да, это сон. Что же это ещё может быть? Я сплю.

– Если бы всё было так просто, – вздохнул ворон, – но дело в том, что у нас мало времени. У тебя и у меня. Осталось всего десять минут. Крух!

– Десять минут? Для чего? Зачем? – Матфей был всё более обескуражен внезапным ночным визитом и странными словами птицы, которая, по сути, не могла вести беседу, как человек.

– Чтобы заключить союз, – ответил ворон и, спрыгнув с подушки, неуклюже заковылял по одеялу в направлении парня. – Древний союз между прислужниками и демонами. Крух.

– Чего?! Что за околесица? Чего тебе от меня надо? – Слова птицы смутили Матфея ещё больше, он отступил к двери, готовясь стартовать из спальни в любой момент. Если это был сон, то он желал проснуться и как можно скорее.

– Молодой человек, у нас мало времени, – вразумлял меж тем ворон. – Не усугубляй себе и мне жизнь.

– Ты хочешь меня убить? – тихо проговорил Матфей; под мрачным взглядом прозрачно-синих глаз птицы мужество оставило его, обездвижив ноги и налив руки свинцом.

– Что за чушь! Зачем мне это? – возмутился ворон. – Я же сказал, я здесь за сим, дабы заключить союз. Где в этих словах тебе послышалось слово «убить»?

– Но это нереально! – сипло выговорил Матфей. – Как ты можешь говорить, если это не сон?

– О, молодой человек! Ты ещё столько не знаешь, столько не ведаешь, – хрипло вымолвил ворон, его иссиня-чёрное оперение отдавало маслянистым глянцем. – Я всё тебе расскажу, но после того, как будет заключён союз. Крух!

– Тебе нужна моя душа? Ты – демон?

Вместо ответа комната наполнилась вороньим смехом – смесью карканья и ехидного хохота. Казалось, дьявольская птица издавала одновременно два звука.

– Это ты демон, – немного успокоившись, смог выговорить ворон. – Ты, а не я. Я лишь прислужник. Но прошу учесть и впредь запомнить – вольный прислужник.

– Но я не демон! Я человек! Люди не могут быть демонами! – неожиданно громко вскрикнул Матфей и тут же прикрыл рот. Родители наверняка уже спали, а будить их даже, если всё происходящее являлось сном, было нежелательно. – Только если не одержимы…

– Конечно, человек. Такой же обыкновенный человек, как я – Папа Римский, – язвительно заметил ворон. – Так, молодой человек, времени осталась минута. Решай: оставаться тебе спящим в невежестве тьмы, или же ты хочешь знать правду и желаешь очнуться от глубокого сна забытья.

Матфей стоял посреди комнаты и ошарашено смотрел на птицу, неуклюже вышагивавшую по его постели. Прямоугольная комнатка до сей поры казавшаяся просторной, вдруг сузилась до невыносимой малости, а воздух в ней сделался душным и кислым. Если это был сон, что тогда он, Матфей, потеряет, если согласится на странную сделку с говорящим вороном?

– Что это за союз? – спросил он.

– Некогда объяснять, молодой человек! – каркнул ворон. – Скорее подписывай договор! Крух!

Из-под чёрного крыла выпал скрученный трубочкой белый листок. Птица торопливо подтолкнула к юноше свиток крупным, кинжальным клювом, всем видом призывая к срочности.