Так много страдал Он и гвозди поныне
Сидят в Его дланях – вот мальчик-с-мизинец,
Пускай улыбнется распятый Твой Сыне.
Пусть губ Его белых коснется веселье,
С Креста низойдет Он хмельной да не пьяный,
И гроб мой на праздник великий по келье
Закружит, как лист хороводно-багряный.
Четвертый архаический этюд
Вот и грянула Смерть и, Господе, люта ж,
Нету жития в нас, а одно достигает
И премашет косой, и восходит в кураж,
В нощнозвездный Аид царичей низвергает.
Не отпели еще на крестах соловьи,
Наши очи темны да терницей не сбиты,
Что пред нами трясет персты черны свои,
Разлияши смурод, тащит чадов до свиты.
Трехгрошовых страстей уподобились здесь,
Тетрадрахмы равно отдали пилигримам.
Ах, раек золотой в нитях сиротных весь,
Новый красен был год – так восплачем по зимам.
Пир юрод заказал, на потеху гостей
Призвали, те макать руки в белые хлебы,
Чтоб темнела круха двоеперстных костей,
Дабы Ирод узрел кошель злаченой требы.
Вина льют в рукава, излетают со них
Утопленные в персть огнецветные вишни,
Их сбирали ан свар дождалися одних,
Буде чады мертвы, ихне детки всевышни.
Промелькнула в толпе, но тогда не признал,
Юродива одна, вот другая сгубила,
Весело Рождество, сирый тать не шмонал,
А юродная дщерь нимб Твой, Господе, сбила.
Ангелки, ангелки, деревянные ж вы
И наверно и в сне от нея не спасете,
Всеиные глушцы-ангелочки мертвы,
Вот ведь как без рожков агнцев Божьих пасете.
Ни любови алкать, ни взыскати зело
Не придется теперь, источился тот зарев,
В нищетлумных шляхах горемыков свело,
Женихов и невест, в терем въехавших царев.
И родных не позвать – испросити хвалы,
Виждьте, матерь-отец, лепоту предеяний,
Вас утешить желал: побирайте столы,
Мы с Христосе несем торбы гробных даяний.
«Как страстная неделя темна…»
Как страстная неделя темна,
Огонек и в четверг не засветит,
Истомила нас кровью она,
И за кровь ли Христос всеответит.
Свечки ясные тихо снесем
Ко застолию тайному внове,
И расскажем Ему обо всем,
Пусть узрит ложеимных во Слове.
Были чаянья наши жалки,
Мы теперь обличающе ницы,
И со крови лиются цветки,
Ими красен лишь пламень седмицы.
«Изъявляется сын чрез томительный мрак…»
Изъявляется сын чрез томительный мрак
И молчит, и сбледневшие усны
Открывает, а молвить не может никак,
Ангелочки всегда неискусны.
Ах, он хочет поведать о бедах своих,
Только лиха довольно и в небе.
Будем жити и кровию жаловать их,
Забывать о вине и о хлебе.
Окропили самих во купельной реке,
Всё глядим, как сыночек играет,
Предержит расписную игрушку в руке,
А другою слезу вытирает.
Отмахнет Михаилка алмазным копьем
Изо смерти и жизнь мы искупим,
И венок со чешуйных ромашек довьем,
И Господний порог переступим.
«Летают Божии голубки…»
Летают Божии голубки,
Их осеним двумя перстами
И мертвых тягостные кубки
Сольем под ровными крестами.
Как нечем с Господом делиться,
И нечем вербницу преславить,
Мы будем тихо веселиться
И во спасение лукавить.
И станут кровию те вина,
О коих ангелы не мнили,
И всякой вербы сердцевина
Завьется пламенем из гнили.
«Много ль трачено слез на последний псалом…»
Много ль трачено слез на последний псалом,
Кровь ушла во письмо и счернились калики,
Только чезнем, Господь, за атласным столом,
Отходную Твои ныне грянут музыки.
Вянут наши цветы, страшно вянут оне,
Белы девы влекут мертвецов ко церкови,
А левконий и роз бутоньерки в огне,
Василечки темней царедворной любови.
Ровно лета горят доле смерти самой,
Всякий точится мир доле житий бесправных,
И пришли мы, Господь, каждый с нищей сумой —
Сквозь терницы узри нищебродов потравных.
Ноябрь, 1980
Звезды смерти
Слезы твои не собрать,
Коль цветники оголились,
И перед снегом опять
Раны созвездий открылись.
Северных ветров порыв
Древние высветил выси,
Золотом с чернью налив
Их – как во дни дионисий.
В мороке волковский сад,
Яблоконосные жерди,
Там лишь яснее горят
Звезды невидящей смерти.
Льдом раззолочен покров
Бездн, в коих ты отражалась
И пред зерцалом снегов
Вся, до костей обнажалась.
«Престанут рубища сочиться…»
Престанут рубища сочиться,
Благие голуби взлетят,
И нам положат не влачиться,
И всех именно освятят.
Мир куполам, святится Царство,
Те ж голубицы на вратах
Пеяют горькое мытарство
Сих, кто со немостью в устах.
Давно мы наги и разуты,
И слезы наши днесь пиют,
И звонари кровавой смуты
Во колокольный пепел бьют.
