– Честно говоря, тебе не очень повезло, это Эрик Якобсон, известный бандит. Много людей в порту покалечил и убивал даже за мелкую монету. Виселица давно по нему плачет, и я не понимаю, что это за суд, который выносит пожизненный приговор такому головорезу. Говорят, он в детстве ходил на китобое юнгой, и однажды, в грозу, ему довелось быть на грот-мачте, когда в нее ударила молния. Его тогда еле откачали, но с головой у него с тех пор стало что-то не то. Он абсолютно не выносит, когда ему кто-то перечит. Говорят, тех, с кем он спорил, потом находили прибитыми к берегу прибоем с перерезанным горлом. В общем, суровый тип, но ты не бойся, у нас и не такие становятся шелковыми. Его лишь вчера прислали на «Белый остров», и я думаю, что через недельку-другую он станет смирным, как и все тут.
Генрих задумался.
– Отто! Окажи, пожалуйста, мне услугу? Я хочу порисовать.
– Ну так рисуй, где твои карандаши?
– Те карандаши, которые у меня были, уже стерлись, принеси, пожалуйста, новые?
– Хорошо, Генри, сейчас уберусь и принесу. Хочешь порадовать нового соседа портретом? – Отто улыбается и закрывает окошко.
«Да уж. Придется порадовать…» – про себя добавил Генрих, отходя от двери.
Неуязвимость рыжего пошатнула веру Генриха в свои исключительные силы. Он считал себя непобедимым среди простых людей и в любой ситуации всегда был спокоен, но то, что происходит сейчас, выходило из-под его контроля. Жизнь преподала ему еще один урок, показала, что нельзя быть абсолютно уверенным. На любую силу найдется соответствующая сила противодействия, и сейчас, чтобы победить и выжить, Генриху предстояло сделать то, чего он еще никогда не делал. Предстояло превзойти самого себя, подняться еще на одну ступень развития. Доказать самому себе, что он смог бы выживать даже без своих паранормальных способностей. «Отступать нельзя, отступить – значит умереть! Или я, или он».
Окошко в дверях опять заскрипело, открылось, и Отто протянул Генриху два остро отточенных простых карандаша и школьную тетрадку.
– Спасибо, Отто, премного благодарен.
– Да ладно, тут у вас не так уж много развлечений. Уж чем могу.
– Спокойной ночи!
Окошко захлопнулось, Генрих сел за стол и задумался. Отступать нельзя, медлить нельзя, надо действовать. Он взял со стола увесистый томик Библии, подбросил его в руке, как бы взвешивая, и подошел к кровати, на которой храпел рыжий. «Так-с… наверное надо его посильнее усыпить, чтобы, не дай бог, не проснулся» – Генрих щелкнул пальцами, рыжий вздохнул и засопел. «А теперь получи!» – Он взял одной рукой карандаш, его остро отточенный конец вставил рыжему в ухо, затем примерившись, размахнулся Библией и ударил изо всех сил.
Карандаш с хрустом вошел в голову почти полностью, тело рыжего напряглось, изогнулось, и вдруг он открыл глаза и схватил рукой Генриха за горло. Глядя прямо в глаза и хрипя, рыжий сжал горло Генриху, а он, перепугавшись, одной рукой пытался оторвать от себя его лапы, а второй шарил по столу. На столе ему попался второй карандаш и он, схватив его, изо всех сил воткнул его рыжему в горло. Из разорванной артерии в лицо Генриху брызнула горячая струя крови. Рыжий захрипел, рухнул на пол, и его тело задергалось в конвульсиях, поливая все вокруг темным фонтаном крови. Генрих повалился на него сверху и откатился в сторону, тяжело дыша. Все. Он сделал это! Генрих чувствовал, как растекающаяся кровь пропитывает его одежду, но его уже это не волновало, теперь можно расслабиться.
«Да, с датчанином было проще…» – мелькнула мысль, и, видимо, от пережитого выброса адреналина все вокруг закружилось, поплыло, Генрих закрыл глаза, и потерял сознание.
–
– Ге-енрих! Вставай маленький лежебока! – это фрау Марта, супруга управляющего. Мальчик отбросил одеяло, соскочил с постели и, шлепая босыми ногами по теплому от летнего солнца деревянному полу, подбежал к открытому окну. Он перегнулся через подоконник и, глядя на женщину в белом переднике, стоящую на пороге летней кухни, закричал:
– Иду-у!
–
Резкий запах нашатыря ударил в ноздри и Генрих открыл глаза. Дверь в камеру была открыта, в проеме стояли охранники с фонарями в руках и тихо переговаривались. Начальник охраны, щеголеватый тип, с тонкой тростью в руках, шагал по камере, стараясь не наступать начищенными сапогами на брызги крови. Над распростертым в черной луже телом, склонилась фигура в белом, медицинском халате, а возле Генриха на корточках сидел Отто, с пузырьком нашатырного спирта в руках.
– Он пришел в себя! Генри, ты цел? Что тут произошло?
Генрих вспомнил произошедшее, со вздохом повернулся на бок и закрыл лицо руками. Начальник охраны, разглядывая голову мертвого рыжего, скомандовал:
– Тут произошло убийство! В кандалы его.
Охранники выкрутили руки Генриху за спину и защелкнули наручники.
– Обмойте, осмотрите его и в подвал до утра.
Генриха поставили на ноги, врач ощупал руки и ноги, заглянул под пропитанную кровью рубашку, потом посветил в лицо Генриха карманным фонариком и, приподняв веко пальцем, посмотрел на зрачки:
– Можете уводить.
Подвал представлял собой каменный мешок в подземельях тюрьмы. Его использовали в качестве карцера для провинившихся заключенных. В камерах подвала не было окон, лучи солнца никогда не проникали в эти затхлые подземелья. Мебели в камерах тоже не было. Все, на что мог рассчитывать арестант, это набитый соломой матрац, постеленный на каменный выступ, вырубленный в стене. Этот же выступ можно было использовать и как стол, поставив на него деревянную кружку, так как из еды в карцере давали только чай и хлеб. В стене, со стороны двери, было вырублено еще две ниши. В верхней, забранной железной решеткой, размещалась маломощная электрическая лампочка, скудного света которой едва хватало, чтобы нормально различать предметы в камере. Нижняя ниша использовалась в качестве умывальника и отхожего места. В верхней части ниши была дырка, через которую охранник, по просьбе заключенного, лил воду, а внизу желоб, по которому нечистоты стекали еще ниже, в канализацию.
С Генриха сняли наручники и затолкнули в камеру.
– Раздевайся! – тюремщики просунули через окошко двери шланг и стали поливать арестанта струей холодной воды. Генрих стянул с себя пропитанную кровью рубаху, обмылся под струей, и, скомкав рубашку, стал ей, как тряпкой, сгонять воду с каменного пола в канализацию. Если оставить тут это болото, то от сырости человек быстро сгниет заживо, он слышал про такие случаи. Пока тюремщики были тут, и окошко в двери было открыто, нужно было успеть постирать рубашку, вытереть пол и проветрить камеру. Но тюремщики видимо не получали приказа наказывать арестанта, поэтому после помывки в окошко просунули сухой матрац и теплое войлочное одеяло. Окошко на дверях охранники закрывать тоже не стали, а Генрих расстелил на каменном диване матрац, завернулся в одеяло, и наконец, попытался расслабиться, и незаметно для себя заснул.
Глава 2. Начало.
– Иди скорее, умывайся и за стол! Я твоих любимых оладий напекла! – звала фрау Марта с летней кухни. Генрих, на ходу натягивая панталоны, сбежал по деревянной лестнице в сад. В саду, умывшись водой из колонки, он пригладил мокрыми руками растрепанные русые кудри и поспешил за стол, уже накрытый в тени яблонь.
–
Фрау Марта – плотная, розовощекая женщина, с веселым добродушным нравом. Ее муж – Альберт Шульц, служил управляющим в старинном имении барона Карла фон Браунштайна.
Имение Браунштайн – старинный замок, построенный из розового гранита, состоящий из нескольких зданий, раскинувшийся на берегу большого озера, окруженного кленовыми рощами. Главная башня замка была увенчанная бронзовым, в виде стрелы, флюгером и поднималась высоко над деревьями. Окна в замке были выполнены из цветного стекла, с коваными, ажурными решетками, и через них открывался изумительной красоты вид на озеро, берега которого были усыпаны красно-желтыми кленовыми листьями. От замка к озеру спускался парк с розовыми кустами и лавочками, сделанными из кованого железа в виде качелей, вдоль дорожек, посыпанных гранитной крошкой. На берегу стояла беседка из белого камня, а от нее в воду уходил небольшой деревянный пирс, возле которого безмолвствовали на воде несколько лодок. На озере цвели белые лилии и плавали величественные лебеди. Это было почти идиллическое место для жизни в любви и согласии, семейное, уютное гнездо потомков древнего рода Браунштайнов.
Барон рано остался вдовцом – баронесса умерла во время вторых родов. Он жил в имении со своим единственным сыном – маленьким Генрихом. Барон Карл фон Браунштайн много времени уделял науке и был очень образованным человеком. Во времена становления Великой Германии он принимал активное участие в политической жизни страны, много работал на военных заводах в качестве технического консультанта и изобретателя. Военная машина Третьего Рейха нуждалась в таких специалистах, и, после смерти баронессы, Карл с головой ушел в работу. Потеря любимой женщины была для него невыносимо сильным ударом. Только маленький Генрих и любимая работа могли отвлечь его от тяжелых мыслей.
Марта и Альберт Шульцы помогали барону, как могли. Они очень любили так рано ушедшую баронессу и переживали утрату как близкие друзья. Карл тоже уже давно относился к этой семье не как к прислуге, а как друзьям. Он доверил Альберту полное управление поместьем и всей его бухгалтерией, а сам все чаще разъезжал по разным городам Германии, развивая промышленность и занимаясь политикой.
Когда отец приезжал из своих командировок на отдых домой, Генрих все время проводил с ним. Они гуляли по берегу озера, кормили с рук уток и лебедей, катались на лодке и много разговаривали. В этих разговорах барон старался привить своему наследнику гордость за принадлежность к старинному арийскому роду и Генрих с детства научился понимать, что в мире есть они, люди – носители чистой расы – арийцы, и есть все остальные, вроде тех, польских сезонных рабочих, которых управляющий нанимал для небольших работ.
Для обучения Генриха были наняты лучшие учителя, и мальчик проводил время в изучении естественных наук и чтении книг, произведений мастеров изящной словесности. Физическим воспитанием маленького Браунштайна занимался племянник Альберта – Хельмут. Он был на три года старше Генриха и готовился поступать в военный колледж. Они вместе занимались физкультурой, подтягивались на турнике, бегали купаться на озеро и по очереди катались на, единственной в конюшне, лошади Шульцев.
Барон предлагал Шульцам жить в его замке, пока он отсутствует, но Альберт и Марта вежливо отказались, они тоже трепетно относились к своему дому. Поэтому большую часть времени, после смерти мамы, Генрих проводил в их доме. Шульцы отвели ему небольшую, светлую комнату на втором этаже, с окнами в яблоневый сад, рядом с комнатой Хельмута.
Фрау Марте он был как сын, а она ему хоть как-то старалась заменить так рано ушедшую от него маму. Генриху было три года, когда умерла его мать, и он уже почти не помнил ее. Он называл фрау Марту – «Ма», а она иногда обнимала его, прижимала к груди, целовала в макушку и говорила: «Сынок». Своих детей Шульцам бог не дал, и они были рады видеть в своем доме этого веселого, вихрастого мальчишку.
Их племянник – Хельмут, почти каждый день уезжал на учебу в город, а вечером возвращался обратно. Он был родом из небольшого селения, далекого от крупных городов, и на время учебы жил у Шульцев. Они с Генрихом так сдружились, что были похожи на братьев. Старший и рассудительный Хельмут всегда поучал и подстраховывал Генриха, а веселый и бесшабашный Браунштайн всегда находил способ сделать их обучение и тренировки более развлекательными и непринужденными.
Мальчики росли, уделяя много времени учебе и спорту, и постепенно превращались в красивых, атлетически сложенных юношей. Они были теми, про кого Фюрер потом скажет: «Истинные арийцы, надежда нации!»
В той светлой комнате, на втором этаже дома Шульцев и случилось то, что потом в полностью изменило судьбу Генриха.
Однажды, проснувшись утром, он лежал в постели, нежась в лучах солнца, падающих на него через окно, и вдруг почувствовал, что с его телом что-то происходит. Сначала он ощутил непонятную дрожь во всем теле, как озноб, который бывает при высокой температуре во время болезни. Эта дрожь, постепенно усиливаясь, переросла в вибрацию, мелкую и частую, но такую сильную, что Генрих испугался. Он усилием воли заставил себя повернуться на бок и поднять руку. По мере того как он поднимался, вибрация становилась все слабее. Посмотрев на свою руку, он испугался еще больше – она была прозрачная. Генрих повернул голову и увидел на подушке себя, мирно спящим, с закрытыми глазами. Получилось, как бы, один Генрих спал, а второй, полупрозрачный, пытался выйти из него и уже высунулся почти наполовину. Генрих подумал, что он, наверное, спит, и это ему снится, но такое поведение даже во сне не было приятным, и он решил вернуться обратно. Генрих постарался лечь, принять ту же позу, что и спящий Генрих, и у него получилось. Он закрыл глаза и тут же открыл их снова. Вибрации исчезли. Генрих сел на кровати и ощупал себя. Вроде все в порядке. Генрих поднял руку и, улыбаясь, сделал вид, что смотрит через нее: «Приснится же такое!». И тут он увидел на оконном стекле бабочку и понял, то, что сейчас с ним произошло, не было сном. Минуту назад, в том странном «сне», он видел эту бабочку сквозь свою прозрачную руку. Генрих сидел на кровати и думал.
Во-первых, это ощущение вибрации в теле ему показалось знакомым. Подумав немного, он вспомнил, когда и при каких обстоятельствах он уже ощущал эти вибрации. Это было в далеком детстве, когда умерла мама. Тогда отец как-то неумело объяснил маленькому Генриху, что мамы больше нет, он понял, что ее больше не увидит, и у него случилась истерика. Он тогда упал на колени на пол и ревел захлебываясь, а отец сидел в кресле, закрыв лицо руками. Горе Генриха все росло, он вдруг ощутил, как его тело завибрировало, он резко поднялся, хотел закричать и вдруг увидел мальчика, который лежал, скорчившись на полу, и плакал навзрыд. Дальше Генрих смутно помнил, что долго болел от пережитого стресса, и они с отцом проводили все время вместе. Отец читал ему книги, и они катались на лодке. Все уже почти забылось, но вот это ощущение вибрирующего тела Генрих запомнил хорошо. Он понял, что эта вибрация и отделение прозрачного тела взаимосвязаны. Это приключение Генриха заинтересовало, и он решил впредь не пугаться, а посмотреть, что будет дальше. Рассказывать про это происшествие Генрих тоже никому не стал, а просто ждал, когда что-то подобное повторится. Но проходили дни, время текло, и ничего не случалось.
Хельмут поступил в военную академию и теперь приезжал в имение редко, когда за отличную службу выдавались увольнительные на несколько дней. Форма немецкого курсанта была очень к лицу этому подтянутому, атлетически сложенному молодому человеку.
Фрау Марта всегда к его приезду готовила большой обед, они все собирались за столом и обсуждали последние новости из жизни страны. А в стране происходили важные перемены. Немецкая Национал-социалистическая Рабочая Партия по итогам выборов стала правящей, и ее лидер – Адольф Гитлер, занял должность рейхсканцлера. Из всех динамиков и радиоприемников разносился его резкий призывающий голос, вещающий о возрождении Великой Германии. Этот человек с пронзительным взглядом и маленькими черными усами производил на Генриха сильное впечатление. Он просто заставлял гордиться собой за принадлежность к великому народу: «Гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к германской нации, в чьих жилах течет немецкая кровь». Гитлер придавал большое значение так называемой «чистоте крови»; на этих идеях была построена нацистская «расовая теория».
Хельмут много и с восторгом рассказывал об обучении в военной академии, о занятиях строевой и политической подготовкой, о том, что скоро наступит время, и Великая Германия займет свое главенствующее место в мире. Однажды, в разговоре с Генрихом, Хельмут обмолвился, что вступил в Орден «Новых Тамплиеров» и теперь он член братства. Генриха это заинтересовало, он попросил рассказать подробнее. Юноши поднялись в комнату Генриха, закрыли дверь, и Хельмут, развалившись в кресле, стал рассказывать.
– Это подразделение ордена «Новые Тамплиеры», основанного в 1905 году учителем и идейным вдохновителем Йоргом Ланцем фон Либенфельсем. Учение Ланца об исключительности арийской расы было основано на научно подтвержденных фактах. Так что это не выдумки и не какие-то идеологические обороты. Это наука! – Хельмут поднял вверх указательный палец.
– Учитель – человек мудрый, а в 1902 году он получил ученую степень доктора наук. Он занимается ветхозаветной историей и однажды, изучая ассирийские надписи, сделал невероятное открытие. Оказывается, еще в 1848 году, английский ориентолог Остин Генри, нашел при раскопках два обелиска, на которых были изображены ассирийцы со странными мифическими животными неизвестных видов. Клинопись сообщала, что этих животных король Мюсри послал Ашшурбанипалу II в качестве дани. Расшифровка следующих надписей говорила о том, что владыка Ассирии разводил этих животных в зоологическом саду Калах.
– Как думаешь, кем же были эти животные? – Хельмут сделал театральную паузу:
– Это были пигмеи! Значит, издревле на Земле существовали две расы: люди?арийцы и недочеловеки?пигмеи. Евреи, негры, азиаты – результат преступного кровосмешения этих двух рас! Сексуальная распущенность арийских женщин, так считает учитель, привела к вырождению расы. Пока мужчины охотились и добывали пищу, женщины предавались разврату. Отсюда, по его мнению, и происходит библейский миф об Адаме и Еве!
– Многое об устройстве и происхождении мира можно понять, прочитав его книгу: «Теозоология, или Гримасы Содома» – Хельмут говорил горячо, в его голосе проскальзывали фанатичные нотки.
– Первичные люди-арийцы имели удивительные свойства. Они могли видеть рентгеновские лучи, воспринимать радиоволны и читать мысли. У них были телепатические и другие способности, но все эти способности они растеряли из-за преступного кровосмешения! Последним истинным арийцем был Христос – этим и объясняются его чудеса! – Хельмут встал и в возбуждении ходил по комнате:
– Представляешь, все эти способности мы можем вернуть!
– Как!? – Генриху все это было интересно.
– Теорию Дарвина знаешь? Так вот, если остановить кровосмешение, отделить арийцев от остальных недолюдей, то арийская раса постепенно восстановится и вновь обретет утраченные способности! Мы будем править миром! Надо только запретить смешанные браки, а еще лучше стерилизовать недолюдей или высылать их из мест обитания арийцев. Полностью уничтожать их не следует, они потребуются для работ по строительству нового мира, а работы будет много!
Юноши еще долго проговорили об исключительности арийской расы. Провожая Хельмута, Генрих попросил, в следующий приезд, захватить что-нибудь из новой просветительской литературы, которой ходило много между членами Ордена. Хельмут выполнил просьбу друга и в следующий приезд привез целую стопку брошюр разных изданий.
Просматривая эту литературу, Генрих, среди разных, прославляющих великую арийскую нацию статей, нашел несколько действительно интересных для себя. Это были руководства по медитации и методики управления своим сознанием. Раньше Генрих встречал краткое описание медитаций у классиков, из книг фамильной библиотеки Браунштайнов, которая хранилась в замке, но ни разу не видел методик достижения этого состояния. Эти брошюры произвели на него сильное впечатление. Генрих понял, что те случаи с вибрацией в теле и последующим выходом из него, лежат где-то в этой области, и ему очень захотелось докопаться до сути этих явлений. Он стал по-другому смотреть на свой внутренний мир, свои возможности и начал пробовать заниматься медитацией, согласно этим методичкам.
Но у него ничего не получалось. Когда он принимал рекомендуемую для медитации позу лотоса – у него затекали ноги, он не мог сосредоточиться. Когда же он принимал позу удобную для себя и расслаблялся, как рекомендовали брошюры – он просто засыпал. Но Генрих был уверен, что он сможет, ведь он же ариец по рождению! Нужно лишь пробовать и тренироваться. Перечитав всю доступную ему литературу, он обратил внимание, что все методики медитации так или иначе затрагивали восточные учения, что достоверные знания об этих умениях стоило искать в древнем Китае, Японии, Тибете.
Он выписал несколько периодических изданий, географические, научные и медицинские журналы и проводил много времени за чтением. В одном географическом издании он наткнулся на интервью, взятое у английского офицера, долгое время служившего советником у короля Бенгалии. Он на заседании Английского Королевского Географического общества сказал: «Теперь, после изобретения самолета, на Земле не останется белых пятен, исследовать больше нечего. Однако, все же осталась еще одна, последняя тайна, это страна на крыше мира, которой правит посланник Бога на Земле вместе с тысячами монахов. И там живут люди, которые умеют отделять душу от тела! Они медитируют в пещерах и могут годами не выходить на свет божий….»
Генрих вытащил с полок фамильной библиотеки все, что нашлось о Востоке, сложил большую стопку книг на большой, дубовый стол и погрузился в изучение. Чем дальше он погружался в мир древнего Востока, тем больше он увлекался им. Ему открывался неведомый раньше мир цветущих садов, укрытых снежными шапками гор, мужчин, для которых кодекс чести превыше жизни, удивительных женщин, создающих уют в бамбуковых хижинах для своих самураев, отважных мореходов и непобедимых воинов, о которых слагались легенды. Генрих впитывал этот мир запоем, порой не замечая прошедшего времени и перекусывая прямо в библиотеке бутербродами, которые приносила фрау Марта.
Отец Генриха, вернувшись из очередной командировки, застал сына в библиотеке. Генрих, обложившись книгами, спал, уронив голову на желтые страницы очередного фолианта. Карл осмотрел названия книг, которые изучал его сын, и из следующих поездок привозил по нескольку книг новых изданий о Востоке. Изучая эти труды, Генрих был восхищен величием восточной цивилизации, подарившей миру такие изобретения как порох и шелк, доменную печь и фарфор, бумагу и компас. Он был уверен, что без вмешательства первичной арийской расы тут не обошлось, и вскоре получил тому подтверждение. Из книг о древнем востоке он узнал, что хвостатая немецкая свастика, являющаяся символом современной возрождающейся Германии, тоже имела свои корни в древнем Китае и Тибете. На востоке этот знак рассматривался как символ жизни, света, щедрости и изобилия. Она высечена во многих храмах и на древних памятниках Индии и Китая. Как символ эзотерического буддизма она называется «Печатью Сердца» и, по преданию, была запечатлена на сердце самого Будды! Конечно, и корни первичной арийской расы следовало искать в горном Китае, Тибете и Гималаях, там могли сохраниться следы, а, может, и сами небожители, носители чистой, голубой крови.
Проникаясь миром древнего Востока, Генрих все больше понимал, что те люди ставили духовное развитие личности наравне с развитием физического тела, а часто и выше него. Тренировки физического тела больше требовались для укрепления духа и роста человека как личности. Развивая свое астральное тело совместно с тренировками тела физического, некоторые мастера достигали невероятных, иногда просто фантастических, результатов. Генрих начал осознавать, что просто накачать мышцы при помощи физических упражнений или повысить выносливость ежедневными заплывами по озеру, это лишь самое малое, что можно было сделать для своего развития. Для продвижения дальше ему требовалось, кроме ощущения своего физического тела, научиться понимать свое астральное «Я», развить себя как личность, как дух, живущий в оболочке тела.
И как только он осознал и принял для себя эту истину, у него получилось!
Как-то солнечным утром, он в очередной раз предпринял попытку медитации. От позы лотоса у него затекали ноги, и поэтому он просто закрыл дверь, сел в кресло, устроился поудобнее, расслабился и начал представлять свое астральное тело, наполняющее физическую оболочку. Внезапно он ощутил легкий толчок и вдруг понял, что его сознание как бы вышло за границы головы, раздвинулось, увеличилось и представляло сейчас большой шар, диаметром с половину комнаты, внутри которого, в кресле сидело тело Генриха. Мысли текли легко и непринужденно. Генрих осознавал все происходящее, и, в то же время, его разум работал невероятно быстро и четко. В этом состоянии думалось очень просто и без каких-либо усилий. Генрих понял, что он научился изменять, а главное, контролировать свое сознание.
Начало было положено. Он повторил медитацию еще раз и тщательно запомнил все свои действия для достижения этого эффекта. Мозг при такой медитации работал удивительно четко и быстро, и впоследствии Генрих всегда применял эту технику, когда требовалось что-то обдумать или принять важное решение.
Овладев техникой медитации, позволяющей задействовать возможности своего мозга в больших объемах, Генрих стал стараться все размышления проводить в этом состоянии. Он читал книги, а потом погружался в медитацию и из полученной информации складывал у себя в голове четкую картинку, в которой ясно видел непонятные для себя места. Он возвращался в библиотеку и искал уже именно ту информацию, которую ему надо было, отсеивая ворох ненужных, побочных описаний, и таким образом, усвоение найденного материала происходило в разы быстрее. Причем он часто замечал, что медитация позволяла увидеть именно те важные детали, которым он бы не придал значения в обычном состоянии. Как будто при медитации кто-то указывал ему, на что именно нужно обратить внимание в данный момент. То есть Генрих как бы выбирает вектор движения, а кто-то указывает на проходы в этом пути, отметая тупики и ложные повороты. В обычном состоянии Генрих бы плутал в лабиринте различной ложной и правдивой информации, что и происходило в течение нескольких предыдущих лет, и только освоив медитацию, он начал продвигаться в определенном для себя направлении самосовершенствования.
Генриху стало интересно, почему, во время медитации, выделяется информация именно та, которая нужна на этот момент для получения результата, а ненужная как бы смазывается, замыливается, отходит на задний план? Он начал медитировать, размышляя на тему самой же медитации, и через некоторое время пришел к интересному выводу.
Как он понял, это он сам выбраковывал для себя части информации, а знание того, пригодится или нет данная деталь, приходило откуда-то из глубины. Это был не кто-то, а что-то, какое-то информационное поле, облако знаний, безразмерное хранилище информации. Генрих в медитации увеличивал мощность своего мозга, и сознание само брало знание оттуда, но это знание было лишь на уровне «Да» и «Нет», «пригодится – не пригодится», а потом уже, на основе полученного, Генрих, складывал в голове нужную картинку.
Этот океан знаний, другие медиумы из прочитанных книг, называли – астралом или астральным миром. Он лежал вне физического мира, а где-то параллельно ему, рядом. Он был абсолютно не осязаем, но, в то же время как бы обволакивал реальный, физический мир. Люди, живущие в реальном мире, могли иногда, сами того не сознавая, получать из астрального мира какую-то информацию. Этим объяснялись вещи, которые казались многим загадочными. Такие, как предчувствие или мысленные связи близких родственников, например, матери и ребенка или любящих друг друга людей. Если с ребенком что-то происходит, то мать чувствует это, как говорят: «Чувствую сердцем», причем это не зависит от расстояния между ними. Если маленькому малышу плохо, мать это чувствует и спешит на помощь, разум матери постоянно в контакте с разумом ребенка через это информационное поле. Именно разум, а не сознание, так как они это не осознают, а как бы чувствуют разумом, «сердцем». И эти возможности можно развивать! Если мать и ребенок совместно занимаются медитацией и вместе осознают контакт с астральным полем, то и контакт между ними можно повысить с контакта «разумом», до контакта «сознанием». Тогда, в этих медитациях, станет доступна телепатия – обмен мыслями, мысленный разговор, не зависящий от расстояния, которое их разделяет. Но тут вмешивается природа. Чтобы какой-то вид существ эволюционировал и развивался, по законам развития, ребенок, должен превосходить своих родителей, и поэтому родитель не должен держать его, идущего по жизни, на «астральном поводке». Каждый должен сам выбрать и пройти свой путь, и никто, даже любящая мать, не должен влиять на его выбор. Пока малыш мал и беспомощен, эта астральная связь с матерью ему просто необходима для выживания. Но когда ребенок становится самостоятельным, эта связь становится ему не нужна, так как будет его ограничивать, влиять на его решения. Ребенок вырастает, отрывается от родителей, рвет свою «астральную пуповину» и движется дальше, развиваясь сам и совершенствуя свой вид. Однако, даже тогда, при определенных обстоятельствах, например, при стрессе, несчастном случае, болезни, мать может чувствовать своего ребенка, а он ее. Способность связываться через астральное поле не пропадает совсем, она как бы заглушается за ненадобностью, поэтому, взрослея и становясь разумнее, человек может развить в себе эти способности, которые были им забыты.
У Генриха не было матери или возлюбленной, с которой он хотел бы поддерживать астральную связь. С отцом он особо не сближался, они лишь разговаривали о всяких технических новинках и политике, не касаясь личных тем. Отец был замкнутым человеком. Он любил Генриха, но никогда не рассказывал ему про свои личные переживания и про свою любовь к безвременно почившей баронессе. Генрих видел, как тяжело отец переживал смерть любимой женщины, но сделать ничего не мог, они не разговаривали на эту тему. Близкой подруги у него тоже не было.
В книжках классиков он много читал о большом и светлом чувстве, называемом любовью между мужчиной и женщиной. Но любовь, какой бы она ни была высокой и красивой, была, по мнению Генриха, лишь прелюдией к сексу. Большого и светлого чувства он не встретил и поэтому, особо не переживая, перешагнул эту особенность человеческих отношений и стал покупать секс за деньги. Генрих с Хельмутом, когда тот приезжал погостить в увольнительные дни, часто ездили в город и весело проводили время в пабах, попивая пиво. Нередко оставались ночевать у жриц любви, в общем, проводили время как обычные богатые молодые лентяи, соря деньгами родителей. Денег у него было в достатке, да и на молодого, красивого барона почти все женщины смотрели с интересом, что делало их еще доступнее и порочнее. Покупая проституток, Генрих все больше соглашался с Хельмутом в том, что женщины, существа согрешившие кровосмешением, повлекшим вырождение чистой арийской расы, не достойны быть даже кандидатами в близкие друзья. Он не видел в них ничего полезного для себя, кроме сексуального тела. А они, в свою очередь, видели в нем только его деньги, с которым он легко расставался. Такие отношения Генриха вполне устраивали.
Хельмут тоже не годился на роль близкого друга. Когда они были еще маленькими и их интересы не выходили за рамки рыбалки на озере и совместных занятий спортом, Генрих считал Хельмута своим лучшим другом, но когда Хельмут поступил в военную академию и стал членом Ордена, то его поведение и взгляды на жизнь резко изменились. Хельмут считал всех вокруг, кто, по его мнению, не был чистым немцем, низшими существами и относился к ним с таким презрением, что порой удивлял Генриха. Видимо, сказывалось не совсем чистое происхождение самого Хельмута, которое он тщательно скрывал и всячески пресекал попытки разговоров на эту тему. Доверять свои сокровенные тайны такому вспыльчивому и эмоциональному человеку, Генриху не хотелось, и они постепенно отдалились друг от друга на расстояние, позволяющее только вместе пить пиво и развлекаться с проститутками, но не для личных задушевных бесед. Другого друга у него не было, поэтому освоение умения астральной связи, Генрих решил оставить на то время, когда появится такой человек.
Но он всегда радовался приезду Хельмута, с которым мог сменить обстановку, отдохнуть от медитаций и библиотеки, поболтать и развеяться. Теперь он понимал, почему мало таких как он людей, которые могли медитировать и изучать ментальные глубины человеческого «я».
Большинство людей живут в мире физическом, в обществе, где на первый план выходит забота как себя обеспечить, прокормить, заработать деньги, сделать карьеру. А о существовании параллельного, астрального мира, большинство даже не подозревают, и, сталкиваясь с его проявлениями, списывают их на сказки, галлюцинации и тому подобное, не пытаясь вникнуть в суть вещей. Так и живут, копошась каждый в своем мирке, накапливая и потребляя, радуясь накопленному – каждой заработанной марке, заслуженной звездочке, полученной льготе. Понимая, насколько все это бренно и проходящее лишь, когда приходит время умирать. Лишь у последней черты большинство обывателей вспоминали о душе и начинали думать о вечном, когда время уже прошло.
Генрих не хотел быть таким и уже твердо знал, что таким не будет никогда. Он был молод и полон сил, перед ним открывался мир неограниченных возможностей, а благодаря тому, что он сейчас знал, и не только физический мир!
Глава 3. Карцер.
Генрих проснулся и сел на соломенном матрасе. Наверное уже утро, но в этом каменном мешке всегда одно время дня и одно время года. Тусклая лампочка никогда не выключается, каменные, серые стены, затхлый воздух и полная тишина, от которой звенит в ушах. Только по открывающемуся два раза в день окошку на двери, в которое тюремщики подавали чай и хлеб, можно было считать дни, проведенные в карцере. Генрих подошел к двери, заколотил по ней кулаком и крикнул:
– Эй! Охрана! Подойдите ко мне!
Где-то наверху заскрипела дверь и раздались звуки шагов в подкованных сапогах, по железной винтовой лестнице. Через минуту окошко на дверях откинулось, и в него подали хлеб и деревянную кружку.
– Полей воды, пожалуйста. – попросил Генрих. Охранник молча просунул в верхнюю дырку ниши на стене конец резинового шланга и включил воду. Генрих, фыркая, умылся холодной водой, взял свой нехитрый завтрак и уселся на каменный выступ, который служил ему и столом, и кроватью. Теперь можно было поразмышлять о своей судьбе. Что ж, свой выбор он сделал.
Генрих, как и, наверное, все узники этой тюрьмы, надеялся когда-нибудь выйти отсюда. Но, наверное, он был единственный, кто точно знал, как это сделать. Ему ни в коем случае не нужны были соседи, которые мешают воплощать в жизнь его план, ему нужна тишина и одиночество для медитации. Похоже, он своего добился, но какой ценой? Если его оставят в карцере надолго, он тут начнет гнить и, в конце концов, или умрет от сепсиса, или будет переведен на лечение в больничный блок. В любом случае времени у него не так уж и много. Начинать медитировать прямо сейчас пока нельзя, нужно дождаться реакции тюремщиков на вчерашнее происшествие в камере.
Генрих сделал несколько физических упражнений и начал ходить, меряя шагами камеру. Четыре шага вперед, поворот, четыре шага обратно, снова поворот, и так еще и еще, сотню раз, еще сотню, пока не заныли от усталости ноги, а в каменном мешке камеры стало тепло и душно. Хотелось лечь, расслабиться и, провалившись в астрал, лететь, собирать крупинки так нужной ему информации, но нельзя. Нельзя чтобы его нашли без сознания пришедшие охранники, а придти они должны, убийство рыжего не может пройти без последствий.
Наверху опять заскрипела дверь, и послышался топот нескольких пар сапог, спускавшихся по винтовой железной лестнице. Генрих повернулся лицом к дверям и выпрямился.
– Отойди к стене! – железная дверь камеры, загремев, отворилась, и в каменный мешок вошли несколько охранников с фонарями, вооруженные короткими автоматами. Генрих отошел назад и оперся спиной о каменную стену. В камеру вошел Директор. Он был одет в дорогой, черный костюм и высокие кожаные сапоги. Неспешно прошел по камере, заложив руки за спину, затем повернулся к Генриху и, покачиваясь с пятки на носок, стал пристально разглядывать узника сквозь круглые очки.
– Что произошло вчера в камере? – Его пристальный взгляд, казалось, хотел заглянуть Генриху прямо в душу и понять истинный смысл произошедшего. Директор не любил когда в его владениях, происходило что-то, что он объяснить не мог. Он внимательно читал досье Генриха и знал, что этот заключенный не простой узник. Офицер, интеллектуал, барон, исследователь… Но то, что он совершил вчера никак не вписывалось в эти рамки. Конфликт и самозащита? А может узник начал сходить с ума?
Генрих понял, что лучше сказать правду. Не всю конечно, но правду. Директор на этом острове последняя инстанция и властитель судеб. От его решения зависит все.
– Мне не нужны соседи, я хочу быть один.
– Молодой человек, ты можешь хотеть что угодно, а решаю тут я. – Директор, кажется, не поверил в искренность Генриха.
