Две луны
Степан Станиславович Сказин
Семнадцатилетний студент технологического колледжа влачит безрадостное существование. Беднягу травят сверстники. А авторитарные родители требуют от сына только учиться на "хорошо" и "отлично" и не создавать проблем. Одно утешение парню: перед сном почитать волшебные восточные сказки. Знал ли наш студент, что столкнется с подлинной мистикой?.. Все начинается со случайной (случайной ли?..) встречи с двумя таинственными красавицами, от одного взгляда на которых юноша вспыхивает томительным любовным желанием…
Степан Сказин
Две луны
1.Белый вороненок
С малых лет я вдохновлялся волшебными сказками и героическим эпосом. Но мог ли я вообразить, что сам примерю кольчугу борца с натуральной нечистью?..
В своих снах я – вместо Рустама – булатным мечом рубил головы косматых страшилищ-дэвов. Или – как доблестный Рама – отправлялся на остров демонов-ракшасов, чтобы вырвать из лап чудовищного десятиглавого Раваны свою прекрасную возлюбленную. Точь-в-точь как Дон-Кихот рыцарскими романами – я зачитывался Махабхаратой, ассиро-вавилонским Сказанием о Гильгамеше, калмыцким эпосом Джангар.
– Опять ты уткнулся в свои восточные небылицы?.. – морщилась мама, когда заставала меня за чтением Шахнаме. – Лучше бы на голых женщин в интернете смотрел. Честное слово!..
У меня была толстая тетрадка, страницы которой я отчаянно марал – пытаясь переложить на стихи египетский миф об Осирисе и Исиде. (Особенно меня занимал эпизод битвы отважного Хора с коварным братоубийцей Сетом). Еще я пересказывал в прозе отдельные песни из Манаса и Шахнаме. Да – вдобавок – сочинял собственные истории по мотивам легенд и преданий народов Востока.
Конечно – я не светил тетрадкой перед родителями. Они бы позеленели и плевались желчью от моих литературных упражнений. В нашей семье – в которой царили монастырские бережливость и дисциплина – действовало чуть ли не на скрижали вырезанное правило: «Дозволено только то, что полезно». Родители приняли эту формулу восемнадцать лет назад (за год до моего рождения). И с тех пор – стиснув зубы – ни на волосок не отступали от своего железного принципа.
Когда я был маленьким мальчуганом – меня не водили в зоопарк. Смотреть на слонов, мол, пустое занятие. Поиграй-ка лучше, сынок, с кубиками, расписанными английскими буквами. Английский тебе в жизни – как пить дать – пригодится.
Из тех же соображений практичности папа с мамой не заказывали на дом пиццу (дешевле купить замороженную в супермаркете). Не ходили в парикмахерскую – а сами стригли меня и друг друга купленной по акции машинкой. Не приобретали художественную литературу.
Спасибо покойному дедушке, от которого осталась целая библиотека. Не знаю – не поехал бы я умом без своих любимых сказок и героических баллад. Книги – на крыльях страниц уносящие меня в волшебные миры – были единственным лучиком света в моем сереньком существовании.
Школу я закончил… скажу мягко: без блеска. Учитель математики только из уважения к преждевременной седине моих родителей нарисовал мне тройку. «Да, приятель, – рассудил мой папа, шаря по мне взглядом из-под квадратных очков и прокручивая топорщащийся ус. – Институт тебе явно не улыбается».
И определил меня в Технологический колледж. Покорной овцой я пошел учиться на сварщика.
«Вот и славненько, – хлопал папа себя по ляжкам. – Гуманитарии сейчас не нужны. Их как тараканов. А вот рабочие профессии – всегда будут востребованы».
«Выпустишься из колледжа высококлассным специалистом, – подхватывала мама. – Женишься на порядочной девушке. Какая козочка не клюнет на красавца-сварщика?.. Родите деток… Уж понянчусь я с внуками!..».
Моя жизнь – таким образом – была расписана на годы вперед. Папе и маме и в голову не приходило спросить, к чему у меня у самого лежит душа. А я привык, что со мной считаются меньше, чем считались бы с домашним котом. (К слову: я хотел бы, чтобы мы завели котейку. Но просить родителей было дохлым номером).
Учеба в колледже стала для меня сплошным хождением по мукам. Вплоть до того, что с самого утра – только звенел будильник – у меня начинало щемить сердце. О, я согласился бы вовек не просыпаться – лишь бы не ехать в треклятый колледж!..
Все в колледже нервировало меня, доводя до белого каленья. От директора – строгого длинного бровастого дядьки по прозвищу Полковник – до необходимости носить синюю униформу и уроков физики и химии.
Перед Полковником я вытягивался в струнку. А тот придирчиво ощупывал меня чуть воспаленными красноватыми глазами. Хмурил кустистые брови – похожие на крылья филина. И выдавал: «Почему воротник мятый?.. Ботинки не начищены?..».
С химией и физикой – в которых я разбирался не больше, чем поросенок в ананасах – я справлялся тупой зубрежкой. Я заучивал наизусть целые параграфы из учебников. Удивительно – но это срабатывало. По столь неудобоваримым для меня предметам я был твердым хорошистом. Даже лучшим студентом в группе.
К сожалению – с физкультурой так было не извернуться. Вся группа дружно надрывала животы от обезьяньего хохота – когда мне не удавалось хотя бы разок подтянуться. Или когда я – выбиваясь из сил – плыл по бассейну на скорость.
Вообще – отношения с одногруппниками ввергали меня в сущий ад. Все остальные «прелести» колледжа еще можно было терпеть. Но это…
«Товарищи» по учебе точно видели у меня на лбу клеймо: «Я лузер. Лох. Растяпа. Пни меня». Я хорошо узнал, что такое быть белым вороненком в черно-серой стае. Меня беспощадно клевали. Испачкать мне мелом форму, отвесить сочный пендаль – это были лишь самые мелкие «шалости», которые позволяли себе хулиганистые одногруппники в отношении меня. Я был подлинной грушей для битья или – вернее сказать – куклой для издевательств.
Мне кидали за шиворот мусор. Играли в футбол моим портфелем. Отнимали у меня ручки и тетрадки. А пару раз – по-лошадиному гогоча – окунали меня головой в унитаз.
Об унижениях, которые я сносил в колледже – я не смел заикнуться родителям. С ранних лет я усвоил: я должен соответствовать ожиданиям папы и мамы – а не «создавать проблемы». Батя решил, что ты будешь учиться на сварщика – значит стисни зубы и терпи.
Директор колледжа – бравый Полковник – знал, что по специальности сварщика в заведении учится самая отмороженная шпана. Среди которой только я – как белый кубик сахару между черными углями.
Перед Полковником мои обидчики поджимали хвосты. Он рявкал на дебилов-«сварщиков», как лев на гиен. Но только Полковник поворачивался спиной – «гиены» корчили рожи и показывали средние пальцы. А кто-нибудь из «стаи» уже прицеливался – метнуть в меня скомканный в шарик листок, в который предварительно харкнул.
Мои одногруппники были оторванные бесы, хулиганы и отбросы общества – как один. Но и среди этой звериной братии были особо выделяющиеся фигуры. Ровным счетом четыре. Четыре отпетых уродца. Четыре матерых лохматых волка – на фоне тявкающих шакалов. Этих «волчар» называли не по именам – а по прозвищам, которые те с гордостью носили.
Пес. Вор. Поп Гаврила. Рыжий Адольф.
Пес появлялся, скандируя:
– «Гончие псы», вперед!.. Оле-оле-оле!..
Он был фанатом футбольного клуба «Гончие псы». Никто не смел в присутствии Пса заикнуться, что болеет за другую команду.
В дни чемпионатов Пес ходил точно наэлектризованный. От него тогда легко можно было получить в рыло – так что самые оторванные «сварщики» становились тише воды и ниже травы. Но Пес все равно нападал на кого-нибудь – чтобы снять напряжение. И в восьмидесяти пяти процентах случаев несчастной жертвой был я.
Пес хватал меня за грудки:
– Эй, черт!.. Ты почему за «Гончих псов» не болеешь?..
– Я… я не увлекаюсь футболом… – еле слышно лепетал я. Понимая: что бы я ни промямлил – от жестокой расправы мне не спастись.
– Ты что – не пацан?.. – наседал Пес.
– Пацан…
– А вот и не пацан!.. «Гончие псы» – оле-оле-оле!..
Пес сбивал меня подножкой и – пока я падал – успевал достать меня пудовым кулаком. Наступал на меня ботинком – отчего на моей форме оставался грязный след. И плевал мне на волосы. Мне оставалось только молиться, чтобы в коридоре нарисовался Полковник или другой строгий преподаватель, способный утихомирить Пса.
Пса волновала честь любимой команды. Вора – понты и червонцы. Вор был двухэтажный детина с квадратными плечами. Он любил напевать:
– Скольких я зарезал…
И нарочно закатывал рукав – чтобы продемонстрировать вытатуированного пониже локтя скорпиона. Скорпион был эмблемой какой-то крутой банды головорезов.
Вор страшно гордился своим братом – три года отсидевшим в тюрьме. Любил свистеть – и разговаривал на уголовном жаргоне: «ментяра» – «курю бамбук» – «фраер».
Из четырех «ферзей» Вора боялись меньше всего. Сам он откровенно лебезил перед попом Гаврилой и рыжим Адольфом. Но мне от этого было не легче, когда – зажав меня в углу – Вор скалил гнилые зубы, подносил к моему лицу заточку и спрашивал:
– Баблосы есть?.. А если найду?..
Денежка, которую мама выделила мне на покупку обеда – перетекала Вору в карман.
Ростом с многолетний дуб, чуть сутулящийся, бородатый – поп Гаврила вызывал больше ужаса, чем Пес и Вор, запряженные в одну колесницу. Поп Гаврила в третий раз пытался получить диплом сварщика – и был старше всех в группе. Отсюда и обильная растительность на обезьяньем лице Гаврилы.
Почему Гаврила – и почему «поп»?..
Очень просто. Амбал числился в активе САГ – «Союза архангела Гавриила». Так именовалась молодежная околоцерковная организация – которая ставила своей задачей «жесткую бескомпромиссную борьбу за традиционные православные ценности». Врагами «Союза…» были мусульмане, накрашенные девушки в мини-юбках и «мамкины дрочеры-аметисты» (атеисты). Свою «правоту» САГ отстаивал весьма хулиганскими (что бы не сказать: разбойничьими) методами.
– Ух, повеселились!.. – хвастался, тряся бородой и вихрами похожий на лохматого жирного гоблина поп Гаврила, придя в колледж после выходных. – Разгромили выставку проклятых чертей-эволюционистов!.. Я тому профессору лысому очки и харю разбил. Надо было ему в зад фальшивую косточку ихтиозавра запихнуть… Эволюция – это сатанинский бред. Ловкая выдумка скотов-ученых!.. Все так называемые «окаменелости» – подделки. Не было никаких мамонтов и птеродактилей. Бог за шесть дней сотворил весь мир – включая светила и животных – семь тысяч лет назад!.. И человека вылепил из праха земного… А тот, кто верит в эти россказни про эволюцию – будет на большом вертеле жариться в аду!..
И надо же мне было – из какого-то странного упрямства – заикнуться, что я материалист и считаю, что человек произошел от спустившейся с дерева обезьяны. О, Гаврила меня люто возненавидел!.. Чего только он не творил со мной на переменках. Да и на уроках – если учитель выходил.
Ударом тяжелого – как гиря – кулака поп Гаврила отправлял меня валяться на пыльный истоптанный пол. Потом – потянув за волосы – заставлял подняться. Как пьяный верблюд – плевал мне в лицо. И снова валил меня – на этот раз лягнув в живот ногой. Было больно, как если бы ножища Гаврилы заканчивалась копытом.
Помню – на уроке биологии, когда учительница куда-то отлучилась, поп Гаврила, под общий галдеж, размашистыми шагами подошел ко мне. Схватил меня за ухо. И скрипнул львиными челюстями:
– Ну что, свинья неверующая?.. Думал: сядешь на заднюю парту – я тебя не достану?..
Поп Гаврила раскрыл мой учебник биологии на странице с фотографией орангутанга. Оскалился:
– Что – дедушка твой?!..
Дернув меня за ухо – Гаврила резко впечатал меня физиономией в стол. Мне повезло, что я не сломал нос.
Гаврила вырвал из моей тетрадки листок. Свалял в ком и запихнул мне в рот:
– Жри, мразь!..
Я отчаянно закашлялся.
Поп Гаврила толкнул меня. Я грохнулся вместе со стулом – ногами вверх.
Меньшая часть группы наблюдала за расправой с трепетом – как бандар-логи за гипнотизирующим танцем змея Каа. Но большинство «сварщиков» гудело и улюлюкало – выражая свое восхищение попом Гаврилой. У нас в колледже было так: кто более отъявленный хулиган, у кого тяжелее кулачища – перед тем встают на задние лапки.
– Что здесь происходит?.. – аж розовая от возмущения, спросила выросшая на пороге аудитории преподавательница.
Но поп Гаврила уже сидел чинно за партой – теребя свою густую бороду. Мне оставалось только выплюнуть бумажный комок, поднять стул, отряхнуться – и тоже сесть.
Бьюсь об заклад: учительница – по крайней мере – догадывалась, что случилось за время ее отсутствия. Но быка попа Гаврилу побаивался и преподавательский состав. Только перед бравым Полковником православный активист замирал по стойке «смирно».
Что еще сказать?..
А то, что с той же силой, что и поп Гаврила, меня ненавидел другой кабан – конопатый Адольф. Впрочем, сухопарый и вытянутый – Адольф казался мне больше похожим на длинноногого горного архара, чем на кабана. Лицо Адольфа – покрытое бурыми и рыжими пятнами – напоминало корку гнилого апельсина.
Если поп Гаврила защищал «традиционные православные» – то рыжий Адольф «исконно русские» ценности. Между собой громилы ладили – как две головы дракона.
«Я социал-националист!..» – гордо вскидывал голову рыжий Адольф. Врагами Адольфа были анархисты, коммунисты, тюрки, таджики, монголоиды и просто смуглые брюнеты.
В первые дни моей учебы в колледже рыжий Адольф поймал меня. Припер к стенке. И – выдыхая изо рта зловоние – спросил:
– Ну-ка, салага. Ты за русских против жидов и чурок?..
Возможно – вы посмеетесь над тем, какой я дурачок без нормально работающего инстинкта самосохранения. Но совесть не позволила мне ответить: «Угу». Я пролепетал, что ко всем национальностям отношусь одинаково уважительно. И что считаю: народы Земли должны жить в мире.
Адольф позеленел от ярости, как зомби:
– Ах ты ж кусок нерусского дерьма!..
Чертов нацик врезал мне коленом в живот. Я сложился пополам. Рыжий Адольф огрел меня по голове. И затем опрокинул на пол.
Стараясь прикрывать затылок руками – я скорчился на пыльном заляпанном линолеуме. А Адольф – хрипя и рыча – самозабвенно топтал меня ногами в шипастых ботинках.
С губищ рыжего урода лилась отборная брань. Из которой самым мягким было:
– Да я тебя – ублюдка – на шашлык порублю!.. Выкидыш японской проститутки!..
С того дня рыжий Адольф смотрел на меня, как крокодил на детеныша зебры. Не было переменки, на которой рябой националист не унизил бы меня, не оскорбил бы, не двинул бы мне кулаком в живот или в челюсть…
Так я прозябал – приученный терпеть издевательства. В свои семнадцать лет я был битым жизнью, как футбольный мяч. И бесполезно было искать защиты у родителей. Им нужно было только, что я учился на «хорошо» и «отлично».
