Записки краеведа Кердика, естествоиспытателя Фантазии
Lars Gert
Прожив долгое время на континенте Фантазия, человек разочарован тем, что так и не столкнулся с волшебством. Может, это потому, что он всё время находился в четырёх стенах своего замка и не видел дальше своего носа? Что, если приоткрыть дверь и выглянуть наружу? Насколько тонка грань между реальностью и вымыслом? Где заканчивается одно и начинается другое?
Lars Gert
Записки краеведа Кердика, естествоиспытателя Фантазии
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящим сообщаю, что я, Кердик-архивариус, отправляюсь в путь неблизкий, и есть тому ряд веских причин.
Мой народ стал крайне хмур, и предсказуем весьма; светоч всякой изначальной радости угас в нём навек. Ныне очень празден нордов род, но сами же, устраивая пиршества, не испытывают они и толики того истинного веселья, что бывало когда-то.
Бывало, соберётся клан, дабы разбавить своё житейское, своё мирское бытие, развеять незримые тучи, но останется осадок после, и горше оттого втройне. Они не знают, как жить дальше, потому как случилось что-то, и не вдруг.
Верить перестали в сказку – во всё то волшебное, что имело место среди них. Прячут мамы от детей занимательные книжки; недобр взгляд их на люминус старины; больше не висит Гермионы портрет над кроватью, и статуэтка Галадриэли отсутствует на комоде. Не выкидывают, не выбрасывают, в печи не сжигают сказания, мифы, легенды лишь потому, что где-то в подсознании, в глубинах своих душ они знают и понимают, что то есть кладезь знаний, черпать из которого можно бесконечно.
По-настоящему, искренне радоваться же перестали, ибо люди они есть; не эльфы. Не могут, не умеют существовать в гармонии с природой. С течением времён загнали себя в ими же сотворённую клетку, и не признают над собой ничьей власти, хотя сами же – во власти; той, что «я» зовётся.
Знаю я, что так бывало не всегда; что некогда народ мой был силён, могуч, велик. Многие лета втайне ото всех по крупицам собирая разрозненные осколки единого, мой предок оставил мне библиотеку – дом книг, где жила, живёт и будет жить правда.
Но я, потомок не царей, но также достойных людей; я – мечтатель, обыватель, свитков собиратель, а ныне – естествоиспытатель; я, Кердик-краевед, Кердик-буквоед, восстановить решил в умах, сердцах людей всю полноту, всю картину, всю родословную их! От которой они прячутся, от которой отнекиваются, от которой отрекаются, продолжая (и предпочитая) проводить свои бесславные будничные дни в какой-то полудрёме, полузабытье.
Осмелившись, отважившись однажды, я решил напомнить родичам, кто они есть, и чем богаты – нет, не тем, что блестит и твёрдо на зуб: оставленный без ключа к библиотеке, я упрямо иду на поиски Фантазии, и будь, что будет. Я намерен эмпирическим путём доказать, что Фантазия – не просто «фантазия»! Она – часть нашей великой, достославной истории! Более того, мы живём в ней!
Однако невежды считают, невежды полагают, что гномы, эльфы, драконы, василиски и многие другие существа есть не более чем их же собственный человеческий вымысел; стремлюсь я развеять все сомнения на этот счёт, ибо есть неоспоримые доказательства того, что все эти этносы, народности, племена не только жили когда-то, в глубокой древности, но и соседствуют с нами по сей день – просто мы, люди в эгоизме и невежестве своём стараемся их не замечать (либо забыли о них вовсе, что есть сущий моветон). Словно и нет первородства эльфов! Словно не гномы – изобретатели многих вещей и приборов; будто бы не они преуспели в ремёслах…
Я стану бродить по всему белому свету, я начну собирать устное народное творчество и записывать его. Я не знаю, куда приведут меня мои ноги, но мой разум побуждает меня встряхнуться, встрепенуться, аки сонной птице, дабы и всех своих также вытянуть из Сонного царства. Ах, они просто забыли! Они проживают каждый день впустую, даже не подозревая, что есть внизу, и что есть – наверху; что есть сбоку, и что есть всюду…
Может быть, мне удастся нарушить их амёбоподобное, цикличное существование, в котором рождается кто-то вместо кого-то? Просто появление живых вместо мёртвых. Прервать эту бездарную обыденность, в которой мужчины просто трудятся в поле, просто охотятся, просто ведут себя сродни типичной скотине; в которой женщины просто рожают детей, и больше – ничего! Не заботясь о воспитании, дисциплине и порядке.
И вот, что же я вижу? Размножились весьма. Но там, где есть количество – нет качества! Прискорбно сие, терзаюсь изрядно. Ибо мерзко наблюдать, как народ, который некогда возвысился да возвеличился над всей землёй, влачит жизнь обычного стада, у которого (не всегда) имеется вожак. Ни взрослых, ни детей не интересует ничего! Они хотят лишь получать, но не созидать! Они не читают, не рисуют; они свалились от безделья. Им скучно абсолютно всё, но терпение моё не безгранично.
И цель моя, и задача такова: выяснить, все ли народы Фантазии в упадке? Все ли схоронили и культуру, и искусство? Есть ли те, кто стережёт ещё традиции, обычаи? Кто бережёт историю свою? Кто любит, ценит, уважает сделанное за много сотен лет до них?
Что же приключилось с ними всеми? Какой злодей им заморочил головы? Не находя ответа, я сижу и сокрушаюсь, ведь нет такого собеседника, который бы ответствовал на равных и пролил бы свет – ведь именно его порождает спор. Каковые были – таковых уже нет со мною рядом, а каковые есть – до них мне очень много лиг и пешком, и верхом.
Итак, я ухожу: пора уж мне давно. Но обещаю: я вернусь! Я обойду кругом весь шар земной, но с факелом я возвращусь! С тем пламенем, что вновь разожжёт в людских душах и телах жажду приключений, тягу к путешествиям! Истинно я верю, что пятен белых ещё много…
1. ХУНАРД И ЕГО БЕЛЫЙ ВОЛК
Никому ничего не сказав, ни с кем не попрощавшись, я, Кердик-путешественник, оставил свои не самые богатые владения в лице захудалого домишка на произвол судьбы и, навьючив единственного осла поклажей, отправился в путь неблизкий, ибо путь этот лежал в Старую Глухомань, что за много лиг от Мышиной скалы, омываемой верхней лагуной Злого моря.
Огни Абфинстермаусса – большого города, целиком и полностью высеченного в громадной белокаменной скале – давно уж позади, а я, нацепив толстые очки, тщательно, внимательно и аккуратно подбирал себе тропу за тропою, дорогу поудобней, ибо пути с твёрдым покрытием к северо-востоку от столицы кронства Тронн нет.
Сия земля, преисполненная подзолистых почв и некогда заселённая исключительно троллями самых разных мастей, была до крайности суровой – равно как и сами троннары, которые ныне проживали здесь.
Тролланд – так издревле именовалась вся эта местность; местность, почти полностью покоящаяся на Троннской возвышенности, и которую венчает Ведьмина гора – пристанище всевозможных тварей на вроде ведьм, вампов и колоссов. Также, судя по рассказам (или намеренному вымыслу?) нечастых путников, данная территория просто кишела снежными великанами, которые зовутся йнигг. Но жаловаться мне не пристало – ведь то была, есть и будет моя Родина; место, где я родился и вырос, и в котором живу уже многие лета. Потому боязнь свою я оставил при себе, не вынимая её на Солнце (дабы не отбросила тень и не преумножилась числом), и с азартом авантюриста-исследователя продолжил своё бесконечное странствие, хотя в любой момент меня могла настигнуть стая пернатых злыдней, моричей – либо их собратьев, сиричей.
Одно дело – читать о фантастических тварях, и совсем другое – видеть их воочию; и пока что мне не посчастливилось увидеть даже самых злобных из них. Неужто и впрямь – враки? Неужто и вправду всё придумано? Сидя в четырёх стенах и глядя через окно на этот несколько угрюмый, но всё же чем-то дивный мир, я был почти уверен, что всё написанное есть самая настоящая правда, но теперь… Я прожил всю жизнь в этой городской суете и не разглядел за весь свой век ничего! Что видел я дальше своего носа? Что видел на самом деле? Что упустил? Ах, эта извечная нехватка времени лишила меня шанса восхищаться всей красотой дикой природы и тем, что она в себе таит – волшебного, загадочного, неизведанного!
Поздно ли, рано ли, но я и мой ослик без особых злоключений всё же прибыли в Старую Глухомань, и дорогу мне не перегородил ни разбойник, ни случайный путник. Шёл я наобум, полагаясь на обрывки воспоминаний, доверяя лишь своим ногам; но, кажется, маршрут я выбрал верно, и с облегчением вытер пот со своего лба.
Спешившись (ибо под конец пути я уже не мог брести самостоятельно), я не верил своим глазам: вот то, к чему я стремился в первую очередь! Вот оно, то самое место, которое я в своём великом воображении наделял неземными свойствами!
Воистину, я очень долго не мог выбраться на лоно природы – тому виной огромная занятность и нехватка воспоминаний – я не знал наверняка, где именно мне следует искать то, что смутно помнилось уже в юности и почти забылось к настоящему моменту. Но я беспрестанно напрягал свою память и без устали наводил справки в любой свободный промежуток времени. И вот, спустя долгие и долгие месяцы, я блуждаю во мгле раннего утра по грязным, гигантским, разрозненным и сообщающимся лишь узкими протоками лужам, некогда бывшими частью единого целого – одного большого озера.
Мои ноги – в чаче, жиже и даже крови, но думал я сейчас не об этом. Я ходил-бродил и тщетно напрягал свою несчастную память, пытаясь что-то вспомнить, что-то найти.
Теперь я приходил сюда вновь и вновь – либо утром перед рассветом, либо вечером после заката. Просто я здесь когда-то жил – жил очень давно, в раннем детстве, но ещё не все проблески истёрлись до конца. Может, я пытался зацепиться за остатки прошлого – того, чего уже не вернуть; а может, я хотел найти здесь самого себя – возродить заново, как феникса, с чистой душой, свежей памятью и без отягчающих меня пороков. Я не чувствовал ни холода, ни страха (несмотря на то, что об этом длинном, вытянутом, бездонном озере ходили самые разные слухи).
Сейчас это поселение выглядит вымершим, но так было не всегда. Поэтому я набрался решительности и написал человеку, который, возможно, ещё проживает в этих краях – и ожидание моё было почти обречённым на неудачу: либо мой белоснежный почтовый голубь доставил письмо истлевшему трупу, либо самого курьера съели враждебно настроенные птицы и звери.
Всё же я дождался ответа, получив скупую записку, и переписка наша была сродни диалогу в классическом детективе: я взялся за собственное расследование, имея огромное настойчивое желание выяснить те или иные обстоятельства, связанные с запустением края, а мой ответчик сухо, кратко, безынициативно и с явной опаской, некоей оглядкой посылал мне сведения, наотрез отказываясь встретиться и вместе продолжить мои изыскания. Мне же было всё равно, я не боялся ничего, хотя догадывался, кто может строить мне козни, и чего следует опасаться.
Из-за своих поисков я даже опоздал на другую важную встречу (о которой умолчу), и на меня смотрели криво, косо и с разочарованием. Я же вновь и вновь возвращался к останкам некогда великого и могучего озера, исходив вдоль и поперёк берега, считающиеся весьма и весьма опасными. Что-то притягивало меня и одновременно останавливало, не давая уйти отсюда навсегда. Приклеенный, пригвождённый, очарованный, заговорённый, я не мог и не хотел сдвинуться с места, бывшего мне когда-то столь родным, столь милым и уютным.
Я не жил в этом озере непосредственно, я не жил и подле него; меня не отпугивали всевозможные байки и россказни о нём, но этот причудливый, хоть и довольно мрачный, серый, неприветливый, угрюмый, настораживающе тихий водоём был частью моего прошлого, моего детства. Я не помнил и не хотел помнить иных объектов всего того ландшафта – кроме, разве что, этого удивительного полу-болота, этого горизонтального каскада грязных, неглубоких луж.
Сколько я ни вглядывался, отражения своего я так и не увидел, ибо некогда зеркальная гладь превратилась в мутную пелену, которую я пронзал своим взором понапрасну.
Что же с ним случилось? Что произошло? Или то, мной виденное есть закономерный конец любого водоёма? Но разве им, озёрам отпущен не гораздо более длительный срок, нежели нам, людям? Ведь ещё в моём детстве это было полноценное, живое озеро, а ныне – жалкая жижа, марающая мои сапоги.
Те немногие деревья, что ещё уцелели, пытались мне что-то поведать, колыхаясь от ветра, но я не расслышал, не уразумел ничего, ибо я – всего лишь человек, а не эльф, который есть промежуточное звено между богами и людьми, и который характеризуется большей духовностью, высшим разумом и лучшей гармонией с природой.
Постояв ещё немного, я в великой грусти, печали и невыразимой тоске таки покинул насиженное мною место, но образ любимого озера ещё долго будет преследовать моё сознание, раз за разом вставая пред глазами; скучать по нему я буду до тех пор, пока смерть не найдёт меня. Да, я бы остался – но я поклялся записать в свой свиток данные не только о том водоёме, но также и о многих других объектах моей Фантазии, и в этом интересы общества я ставлю выше своих собственных – да отсохнет моя рука, и прикушен будет язык, коли я записываю лишь выдумки; потомкам своим, всему человечеству я завещаю свой великий труд!
Время не стоит на месте, и вот: не сентябрь уже, но февраль… Который оказался холоднее своего предшественника, января. И отчего я не взял с собою шубу? В условиях жутчайшей непогоды, при крайне низких температурах я чувствовал себя, мягко говоря, некомфортно.
Прапотомок викингов-нордов, прапотомок витязей-троннаров я, Кердик-авантюрист, Кердик – никудышный юморист – озяб и продрог до костей. Но и ослу моему было не намного легче – я видел, как он мучается, и некому было нас двоих отогреть.
– Слабак и трус! – послышалось мне, но я так устал, что не придал этому особого значения.
Если честно, я бы прямо сейчас развёл костёр и слопал на вертеле целого секача-одинца! Но стужа напрочь сковала любое телодвижение.
– Ну, так иди да поохоться, – с явной издёвкой бросили мне. – Заодно все свои косточки разомнёшь, слюнтяй!
Человек я небогатый, но всё же происхожу из знати – к тому же, и возраст мой был уже почтенным; потому слышать такие дерзкие речи мне было весьма пренеприятно. Но я не видел того, кто мне сказал подобное – в противном случае я бы немедленно потребовал извинений!
Сейчас моей первостепенной задачей было пробраться к Вороньим фьордам и выйти к Хольмгарду, но цель сия была не из лёгких – для этого нужно было, не отрывая один глаз от карты, сделать небольшой крюк и идти на…
Мысли мои были прерваны невесть откуда взявшейся ведьмой-пери! Которая, гипнотизируя глаза в глаза, напутствовала меня так:
– Пойдёшь на северо-юг, к деревянному дереву, двигаясь в среднеускоренном темпе; после обернись вокруг себя три раза, и будет тебе счастье! Немедля получишь искомое… Грэнг, хортэ, борб!
Вскоре действие дурмана завершилось, а я и моё животное – два осла – остались с носом. Где чёртова ведьма? Где ступа с помелом?
Я понял, что окончательно заблудился! Даже имея при себе карту.
Но вдруг я вскинул свой взгляд вверх, и заприметил на склоне холма большого белого волка! Который, не обращая на нас никакого внимания, принюхивался к земле, изредка виляя хвостом.
«Ага, – догадался я. – Это волк-одиночка! Ведь обычно волки ходят стаей».
Теперь моё и без того унылое лицо совсем вытянулось: не похоже, что неподалёку есть жилые места. Из дремучей супертайги мы прямиком попали в тундру! Холодную, морозную и безжизненную (не считая нас двоих и этого огромного хищника, для которого станем лёгкой добычей, прекрасным обедом).
Однако полярный волк не выглядел голодным – во всяком случае, мне так показалось. Шкура его не по-зимнему лоснилась, а сам он был столь огромен, что соответствовал росту дикого скатура – подвида тура, который водится в тундре и супертайге.
Наконец, грозный зверь соизволил обратить внимание на нас, путников – которых трясло, как грушу и от мороза, и от страха.
Волк очень внимательно посмотрел на меня – практически в упор. Затем медленно, как бы нехотя убрался восвояси – но сделал это так, будто пригласил за собой, а себя назначил бесплатным поводырём.
И мы пошли за ним.
Моё мнение относительно того, что край совершенно безлюден, оказалось ошибочным – к моему удивлению, волк привёл нас к какому-то поселению: на горизонте маячили скромные, однотипные, одноэтажные домики, и на крыше у каждого такого домика имелась печная труба, из которой валил густой дым.
Не доходя до селения вплотную, белый волк вдруг остановился и обернулся, всё так же внимательно глядя на нас.
Мы тоже остановились.
Зенки хищника сверкнули, и тут он сделал какой-то неопределённый жест в сторону селения – будто бы кивнул в ту сторону, или что-то наподобие. При его мощной, но короткой шее провернуть такое действо было бы непросто – но, судя по всему, это был необычный волк: вряд ли ручной – скорее, волшебный. Либо же это у меня от холода разыгралось воображение, и мерещилась всякая странность.
В области, напрямик отстоявшей от кивка волка, высилось единственное двухэтажное здание – возможно, гостиница, или же просто таверна или трактир.
Переведя взгляд с придорожного заведения обратно на волка, я обнаружил, что смотрю просто на снег – нашего проводника и след простыл!
Куда он делся? Ведь ещё мгновение назад я своими глазами наблюдал на этом самом месте большого белого хищника из семейства псовых!
«Надо же, какой добрый зверь, – подумал я. – Таких бы на моём пути да побольше».
Мы уверенным шагом шли на запах: похоже, это действительно была самая настоящая таверна, первый этаж которой предусмотрен для горячего ужина, а второй – для крепкого сна постояльцев. Более того, подходя ближе и заглядывая через прохудившиеся, в многочисленных щелях ворота, я заметил, что там, во дворе было предусмотрено и стойло – чему несказанно обрадовался мой ослик, порядком уставший с трудной, нелёгкой дороги.
Гостиница называлась «Dubhrafn»[1 - От ирл. «Raven dubh» и исл. «Svartur Hrafn» – «Чёрный ворон».] – и действительно, на эмблеме заведения был изображён вран (чему я был не особо поражён ввиду того, что культ этой птицы был достаточно распространён в кронстве и вообще являлся его символом).
Вран здесь был повсюду – в гербе, в названии, в зловещей, деревянной, крашеной дёгтем фигурке на крыше… Мрачновато, учитывая время года, сумерки и тот факт, что, например, столичный герб был менее свирепым – белая мышь на виоловом щите[2 - Имеется в виду герб Абфинстермаусса – столицы кронства Тронн.].
Похоже, хозяин «Дубкрафна» был заинтригован – как моим произношением, так и самим фактом моего прибытия. Все, все, все головы развернулись в мою сторону, точно увидели привидение.
– Что-то не так? – напрягся я. – Что вас смущает? Я всего-то пришёл перекусить и отдохнуть с дороги!
Да, мой друг: я был слегка обижен таким приёмом.
– Нет-нет; всё в полном порядке. – Поспешил заверить меня трактирщик. – Просто сразу видно, что вы – не местный, хоть и речь ваша на нордике нашего, троннарского говора. Видите ли…
Тут он замялся, как бы раздумывая, говорить ли определённые вещи незнакомцу.
– Слишком много приезжих, другъ. – Вставил словечко один из постояльцев, делая упор на «ъ» – обычно это было характерно для восточных нордов, но никак не западных, к коим примыкаю я – стало быть, они и сами не совсем уж коренные?
– Что верно – то верно, – подтвердил другой, – много чужаков с большой дороги, и непонятно, что у них в голове.
– Уйма мигрантов, – кивнул мне третий, – Ъ, и это в нашу-то холодную страну!
Я был знаком с этим произношением, с этим выговором: «Ъ» на вульгарной, варварской нордике означал нечто вроде союза «да», или «угу», либо любое другое междометие; произносилось же это несколько по-тюленьи – такой специфичный, гортанно-булькающий призвук, воспринимаемый на слух как глубокий, но короткий, отрывистый «ар» (соответственно, двойной такой звук выглядел как «ар-ар»). Таким образом, «ъ» означал некое неоспоримое подтверждение уже сказанному – такого рода утверждение, которое легко можно проверить. Так что мне, Кердику-краеведу и лингвисту со стажем, не пришлось краснеть, как если бы я не понимал, о чём идёт речь. Но здесь зашла речь о миграции. Куда – понятно, но кого и зачем?
Похоже, на моей физиономии был написан гложущий меня вопрос, потому владелец таверны ответствовал мне следующее:
– Одни говорят, у нас цены не такие кусачие; другие – что уровень жизни получше. Хм, и то и другое вполне можно оспорить!
– Также и то, что Фантазия-де не вечная, и температура Великого океана всё выше. – Нашёлся кто-то.
– Не знаю, не знаю, – не согласился тут я, – Как по мне – Море мерзлоты всё такое же студёное!
– Да вы кушайте, кушайте! – Предложил Гудлейфр Кроекер – так звали хозяина этой гостиницы. Похоже, он окончательно удостоверился в том, что столичный гость не представляет никакой опасности. И то верно – с меня вышел бы плохой обманщик и ещё более никудышный воин.
В это время появилась горничная с подносом и при словах «кушайте, кушайте» бросила как бы в никуда фразу «ну вы жрёте», что стало для меня ложкой дёгтя в бочке мёда.
Действительно – я был столь голоден, а хряковепрь – столь восхитительным, столь упитанным, столь хорошо прожаренным, что я заказал себе ещё и горлануса – птицу, по своим вкусовым качествам не уступающую ни фазану, ни куропатке, ни любой другой.
– Ешьте, – повторил мастер Кроекер, – ибо недалёк тот день, когда запретят и молочко, и курочку, и яйки, а на тарелке будет господствовать лишь трава…
