Олег Тарасов "Пятницкий"

Ваське больше прочего нравилось, когда друг пел пасхальную «Да воскреснет Бог». Особенно место, где радостно вступают ангелы после жён мироносиц.

Уличный певец притулился между бакалейной лавкой и трактиром. Место щедрое. Народ снуёт живо, многие останавливаясь на минуту послушать, кидают медяки в раскрытый фанерный чемоданчик, лежащий на снегу.

Ребята стали рядом с притопывающим в такт песне краснолицым мужиком. Полы распахнутой волчьей шубы тяжело колыхались, подметая снег. Из приоткрытой двери кабака его напрасно окликали горластые приятели.

Кутаясь в серые пуховые платки, осыпанные блёсткими снежинками, остановились послушать несколько баб шедших со службы. Делая вид, что притопывают лишь из-за холода, косились в сторону. Стеснялись соседства хмельного мужика, не чтущего пост.

Заячий малахай певца покрылся инеем от выходящего изо рта пара. Похлопывая руками в шерстяных варежках по полам полушубка, он закончил развесёлую плясовую и начал неслыханную, грустную песню про рябину.

Митрофан сразу понял: песня очень хороша. Слушал неотрывно, забыв про мороз и бенгальские огни.

Песни лились дальше всё интереснее, ни одной из них не завозили ещё в Воронеж. Певец увидев, что народу прибавилось, снял варежки и достал со дна чемоданчика несколько тонких книжечек.

Привычно, на распев продекламировал:

Еду из Москвы в Одессу с необычным интересом.

Песни разные пою и слова их продаю.

Налетай, почти задаром

Можно петь за самоваром, можно в свадьбу, именины

В сватовство и на родины!

А всего-то четвертак, это чуть ли не за так!

? Ничего себе за так! ? пробурчал Васька. ? За четвертак можно щи с мясом неделю хлебать!

? Ещё послухаем, ? решил Митрофан, несмотря на холод, резво лезущий под его кафтанчик.

Васька не стал спорить, рассудительно подумав: «Певец, поди, не дубовый. Должно пойдёт скоро в кабак греться. Не грех послушать ещё немного».

А Митрофан ловил каждое слово. Он никогда не слышал таких песен и уже представлял, как споёт их дома, в Александровке!

Всё время Митрофан мысленно подлаживался под мотив. Иногда подпевал тихонько, никому не слышно шевеля только губами, иногда просто напрягал связки в местах переката голоса.

Одно он сейчас знал точно ? ему нужна эта книжка с песнями.

Митрофан, невыносимо стесняясь, подошёл к певцу чуть с боку.

Когда тот перестал петь, неловко, не зная с чего начать, дотронулся до его руки.

Тот обернулся, поправляя малахай и спросил:

? Чем могу служить, сударь?

Митрофана никогда ещё так не величали. Он растерялся окончательно. Во рту пересохло. Чуть собравшись, вытащил руку из кармана и протянул к певцу открытую ладонь. На ней лежали монетки.

? Сударь желает купить Песенник? Это всегда пожалуйста! Только тут шестнадцать копеек, а надобно двадцать пять.

Митрофан опустил голову.

? Да ты, похоже, немой! Может, тебе песенник не нужен вовсе?

Несколько человек, что не успели отойти, рассмеялись.

? Брешешь, ничего он не немой, сам ты с глушью! ? выкрикнул Васька и тут же, на всякий случай отодвинулся назад, примеряясь дать дёру.

? Нашёлся заступник! Я тебе уши то сейчас надеру, ? притворно рассердился певец и вновь обратился к Митрофану: ? Ну, чего заробел? За шестнадцать копеек не продаётся!

? Что стоишь качаясь

Тонкая рябина…

В первое мгновение никто не понял, откуда идёт этот чистый голос. Мальчик стоял, наклонив голову, но с каждым пропетым словом поднимал её выше, и песня полетела, растворяясь вместе с облачками пара в наполненном жизнью воздухе воскресного утра.

Когда Митрофан закончил запомнившийся куплет то невольно зажмурился.

Гомон торговых рядов показался далёким и незначительным. Явственно, словно в тишине, услышал скрип саней, россыпь девичьего смеха в переулке и стук сердца. Открыл глаза… Показалось что редкие снежинки, медленно кочующие в безветренном воздухе, совсем остановились, то ли на долю секунды, то ли на целую вечность.

Возвращая положенный ход времени, вдалеке ударил колокол Покровской церкви. И тут же, совсем рядом, кто-то часто захлопал в ладоши. Митрофан догадался, что пока он пел, за его спиной остановились несколько человек. Обернуться не решился. Боязно.

В раскрытую ладонь, которую, забывшись, так и держал перед собой, упали несколько монет. Меценатом оказался господин, в пальто с бобровым воротником. Натягивая перчатку, обратился к своей даме:

? Мальчик весьма талантлив.

? Просто чудо какое-то, ? оживлённо закивала дама и оглянувшись улыбнулась Митрофану. Он, смутившись, опустил голову.

Певец не растерялся. Быстро пересыпав монеты с ладони в свой карман, сунул мальчику медяк и весело сказал:

? Будьте добры сдачу, и вот ваш песенник! А голос у тебя отличный… Пой на счастье себе и людям!

Заправив ремешки замка на чемоданчике, он улыбнулся ребятам. Радуясь удачному дню, направился к трактиру.

Глава 3

Оставшуюся неделю перед Рождеством в городе лютовал холод.

Днём декабрьское стылое солнце, не давая тепла светило в заиндевевшие окна. Ночами было слышно, как скрипуче ступая по слежавшемуся снегу ходит мороз. Зло, до трещин, схватывал деревянные наличники, и сухие старые брёвна в стенах изб. Глухо дышал, леденя воду в чёрных зевах колодцев. Искал щели в сенях, надувая снежные дорожки к утру.

Учение тоже шло с прохладцей, а то и вовсе застывало у доски недвижными «статуями» учеников, не знающих урока.

Зубрить латынь, когда с лета не был в родном доме, а до праздников можно считать часы, для многих не представлялось возможным.

Ничего из нужного не задерживалось в голове. Мысли скакали зигзагами, как зайцы по снежной степи: от арифметики к тёплой печи, с которой не надо вставать по звонку надзирателя, от печи к праздничному сытному столу в родном доме, от стола до ледяной горки с санками.

Пока прискачет мысль обратно, короткий зимний день выхолостит ветер принёсший ночь.

Для Митрофана ожидание каникул скрашивали новые песни. Поначалу он никому не показывал книжку. Прятал её под армяком. Это было не сложно, в классах стоял холод. Печь топили с утра. Спасала она лишь до обеденной молитвы. На весь день положенного запаса дров не хватало, и потому разрешалось сидеть в верхней одежде.

Долго учить песни украдкой не получилось. Митрофан, переписал большую часть книжки в отдельную тетрадку, которую решил подарить брату на Рождество. На титульном листе красным карандашом написал пару строк виданных на открытках в лавке Петрова: «Кого люблю ? тому дарю. Люблю вечно ? дарю сердечно».

Кто заметил его за переписью неведомо, но всё общежитие бурсы быстро прознало о тайном Песеннике. Вечером к нему подошёл Васька и сообщил:

? Митрош, ребята просят тебя песни попеть.

Когда надзиратель ушёл, для верности выждали час, и он впервые, во весь голос исполнил несколько новых песен.

Петь пришлось не по одному разу. Многие ребята подстраивались, запоминая слова, и скоро уже всё походило на небольшой хор.

Спать легли за полночь.

Глава 4

С утра, перед арифметикой, Митрофан с Васькой сидел на подоконнике перед классом.

? Дроби сегодня задавали. Учил? ? спросил Митрофан, догадываясь об ответе.

? Нет, дюже добре, ещё и дроби. Батюшка наш говорит: Ангелы господни серчают, ежель кто в пост через меру думками полнится, да за работой гонится. Через это рука отсохнет, или могёшь умом тронуться, как Сенька-пастушок.

? Ну, тогда поджидай пескарика, ? улыбнулся Митрофан.

Отец Илья, особо нерадивым ученикам, иной раз, шлёпал деревянной линейкой по загривку. Это у бурсаков называлось «выписать пескаря».

? Кубыть впервой. А может и пронесёт, ? неуверенно ответил Васька.

Открыли книгу, пытаясь хоть немного уразуметь до начала урока, что за дроби такие рассыпаны по заданным страницам и не заметили, как тихонько к ним подошёл Никитка Прозоров.

? Митрош, я по делу. Дашь песни списать? Дюже охота попеть.

Митрофан, зная его страсть к песне, не удивился просьбе, но всё равно улыбнулся. Господь обделил Никитку и голосом, и слухом, но петь он любил с неутолимым желанием.

? На что, Никит? Тебе сам надзиратель запрещал петь, а то домовой пужается!

? А мне ещё дюжее хочется. Хочешь, я заместо этого тебе пряник дам? Не погребуй, Митрош. Хороший пряник.

? Вот это дело, ? оживился Васька. ? Покажи!

Пряник явился на свет из кармана Никиткиной поддёвки. Он хранился там с прошлой недели, когда его отпускали домой.

Васька взял, пощупал и громко постучал им по подоконнику.

? Экий калдабан! Митрош, берём?

Митрофану сделалось жалко Никитку. Так здоровому человеку становится жаль немощного, который не может познать радостей жизни.

? Да ладно, бери так. Только никому не показывай. Слово дай!

? Даю, истинный крест! ? Прозоров с воодушевлением перекрестился три раза.

Но тут всполошился Васька

? Это как «бери так»? Человек своей волей дал! Всё, пряник типеря в сохранении у новых хозяевов, ? выпалил он и спешно сунул добычу в карман.

Митрофан опасался, что песенник может быть замечен фискалами или кем-то из преподавателей. Он слышал, как в прошлом году выгнали из училища лучшего певчего, Сашку Попова. Точно никто не знал в чем причина, но поговаривали, что пел в трактире за деньги. Училищный смотритель сказал тогда речь, из которой поняли, что слухи имели под собой почву.

Во гневе, он именовал все песни, кроме церковных, дьявольскими виршами, кои играются лишь в кабаках. Исполняют же их непременно черти, которые пляшут в головах пропойцев. Ребята потом долго обсуждали эту теорию.

Антон Кузнецов, из старших учеников, уверял что всё истинная правда. Батя его, через неделю запоя, орал, что черти его мутузят смертным боем. Алешка сам видел, как он их стряхивал с плечей и спины.

Ребята живо любопытствовали, как выглядят черти, но как на грех оказалось, что бесы были мелкие, и в тёмной хате трудно распознать их обличье.

Нашёлся и тот, кто видел, как из кабака, под вечер, выходил чёрт. Но этому уже не верили и подняли брехуна на смех. Все знали, что в кабак иной раз заворачивает Стенька Таиров, а он туда, где черти бывают, не ступил бы нипочем.

? Так гляди же Никитка, ? еще раз упредил Митрофан отдавая тетрадку. ? Схорони подале. В ночь спиши. Меня после классов заберёт брат, а завтра выедем домой. Я зайду утром ? вернёшь.

На том и порешили. Только не заметили, как Петька из второго класса, проходя мимо углядел, что Митрофан передал тетрадку с песнями Никитке.

Спустя несколько минут после начала урока на «камчатке» произошло совещание. Петька рассказывал приятелям:

? Точно видал, дал Никитке списать. До утра велел управиться.

? Ну всё, теперь начнёт горлопанить! – Андрюха тихонько хохотнул. ? И так от него спасу нету. Теперь вовсе сведёт в гроб вытьём, пока напоётся новых песен.

? Нихай бы Митроша пел, у него, отец Илья гутарит, голос ? кубыть мёды из ангельских кущ текут. А этот…

? Никитке, поди, три ведмедя на ухах поплясали, да весь медок слизали! ? продолжил Андрюха.

? А давай, ? предложил второгодник Певнев, ? сделаем вещ! Путилина на смех выставим и заодно Никитке не дадим списать!

Инспектора, который ушёл годами не так далеко от своих подопечных, обитатели «камчатки» ненавидели. Чувствовали наверняка, что не отмени указ розги, тот пользовал бы их без продыху. Бывало Путилин, втихаря, бил метровой линейкой самых докучливых из старших классов по голове, чтоб синяков видно не было. Жаловаться никто не пытался, потому как получали всё больше за дело, а возьмись разбираться, то дойдёт до исключения. Но и ненависть к нему росла с каждым подобным случаем.

Певнев изложил план. На минуту приятели задумались.

? Никитке такое боком может выйти, ? выразил общее сомнение Петька.

? Ничего не будет. У него отец купчина. Жертвует на училище щедро, со смотрителем дружбу водит, ? ответил Певнев.

? А накой он тогда в училище пошёл, ежели из купцов?