Анастасия Градцева "Ты мой худший вариант"

Ты мой худший вариант
Анастасия Градцева

Я совершила ужасную ошибку, но внезапно мою вину взял на себя самый наглый и красивый парень нашего колледжа. Зачем ему это нужно? Он ведь до этого дня и не подозревал о моем существовании. – Я не знаю, чем могу за такое расплатиться! У меня же ничего нет.– Нет, – подтверждает Громов, проходясь по мне незаинтересованным взглядом.– Тогда я могу идти? – осторожно спрашиваю я.– Не угадала, – лениво сообщает он. – Пойдешь со мной. – Зачем?– Мне скучно. Будешь меня развлекать. – Я тебе не клоун, – зло отвечаю я. – Но ведь это в твоих интересах, разве нет? – насмешливо приподнимает он бровь. – Или тебе хочется, чтобы все узнали о твоей маленькой тайне?

Анастасия Градцева

Ты мой худший вариант

Глава 1. Когда хочется провалиться под землю

– После этой пары все в актовый зал! – выкрикивает секретарь, без стука распахивая дверь нашей аудитории.

Степенный Вадим Семенович давится очередным экономическим термином и возмущенно начинает:

– Голубушка! Вообще-то у нас тут…

– Срочно! – припечатывает она, а потом обводит нашу группу зловещим взглядом. – Присутствие строго обязательно. Под угрозой исключения.

А потом уходит, не закрыв до конца дверь, и мы слышим, как она кричит уже соседней аудитории «Все в актовый зал после этой пары!»

Наши сразу же начинают в голос обсуждать, какая муха укусила сегодня директора, а я сжимаю под партой дрожащие, влажные от пота ладони и молчу.

Потому что я знаю.

И теперь мне так страшно, как никогда в жизни.

Остаток лекции проходит словно в тумане, а когда я встаю из-за парты, у меня так сильно кружится голова, что я запинаюсь об свои же ноги и едва не падаю.

– Истомина, смотри, куда прешь!

– Прости, – растерянно говорю я своей одногруппнице.

Как же ее зовут? Я не могу вспомнить. В голове ни одной мысли, все перекрывает страх. Первобытный животный страх такой силы, что я буквально не могу дышать.

На ватных ногах иду вслед за всеми в актовый зал и сажусь где-то сбоку, на первое попавшееся место.

Вижу маму: она сидит на первом ряду вместе со всеми преподавателями. Обеспокоенная, как и остальные, но не слишком.

Ей ведь и в голову не приходит, что к этому могу иметь отношение я.

Я машинально оглядываю зал, и мой взгляд спотыкается о Захара Громова, который сидит, развалившись на сиденье, с таким видом, будто это он тут главный. Темные волосы небрежно падают на высокий лоб, на красивом лице играет самодовольная усмешка, рука приобнимает очередную девчонку, а длинные ноги нагло выставлены в проход, но никто и слова ему не говорит. Все послушно обходят.

Просто потому что это Громов. С ним никто не связывается. Даже директор.

Его уже трижды отчисляли и снова восстанавливали, потому что его папа – самый богатый человек в нашем городе, директор «НикельИнвест».

Я немного завидую Громову.

Его маме не приходится работать на нелюбимой работе только для того, чтобы ее ребенка бесплатно взяли в престижный частный колледж. Ему можно никого не бояться, потому что деньги и связи отца решат все проблемы.

А я… а мне сейчас остается только молиться и убеждать себя в том, что все будет хорошо. Потому что доказательств нет, меня никто не видел.

Не видел же? Правда?

Директор появляется как-то вдруг, и сразу видно, что он просто в ярости. Его толстая шея, втиснутая в воротник белой рубашки, налилась багровым, а тонкие губы сжаты в линию.

– Вчера, – начинает он без всяких предисловий, – произошел вопиющий случай вандализма!

По залу пробегает удивленный ропот, и директор кричит:

– Тихо!

Все замолкают, и он начинает опять. От зловещих ноток в его голосе мне хочется провалиться сквозь землю, выпрыгнуть из окна или выпить яд. Все лучше, чем это медленное ожидание казни.

– Вчера неизвестные пробрались в мой кабинет и устроили там погром. Разбит аквариум, погибли редкие рыбы, безвозвратно испорчены важные документы, мебель, ковер…

Интересно, мне поверят, если я скажу, что не хотела? Рыбок точно не хотела трогать, за это мне стыднее всего.

– Причинен ущерб на сумму…

Когда я слышу цифру, у меня темнеет перед глазами.

Ну не может быть столько! Не из чистого же золота был ковер? И разве аквариум стоит так много? Ну и что, что он был во всю стену?

– Может быть, виновник сам захочет признаться? – спрашивает директор и обводит нас людоедским взглядом.

Все молчат. Я молчу тоже.

– Понятно, – тянет он. – Что ж, если не хотите по-хорошему, уважаемые студенты, значит, будет по-плохому. Камеры в коридоре у нас временно не работают, и, похоже, злоумышленник был об этом осведомлён, но камера в главном холле зафиксировала всех, кто выходил из колледжа после семи вечера, когда секретарь ушла и закрыла мой кабинет. Это всего лишь пять студентов. Начнем по порядку, да?

В ушах у меня тоненько, противно звенит.

Если узнают, что это была я, меня отчислят. А маму выгонят с работы. Она мне этого никогда не простит. Не говоря уже о том, что нам придется оплатить причинённый ущерб, а его там больше трехсот тысяч. А у нас даже нет столько денег. И взять их неоткуда.

– Виолетта Беркович!

Высокая третьекурсница в очках и дорогом пиджаке от Шанель подскакивает так, словно внутри нее распрямилась пружина.

– Я была в библиотеке, это можно проверить, – бормочет она испуганно. – Честное слово! Готовилась к курсовой…

– Мы проверим. Пока можете быть свободны, – кивает директор, и Беркович облегченно опускается на свое место.

Я ругаю себя, что не догадалась зайти в библиотеку до того, как лезть в кабинет. А после… после я вообще ни о чем не могла думать, потому что убегала в таком шоке и ужасе, что непонятно, как вообще умудрилась закрыть за собой дверь и не выронить по дороге ключ.

– Захар Громов.

– Ну.

– Встаньте, Громов.

Захар лениво встает и нагло улыбается директору. У него чуть выдаются вперед клыки, делая улыбку хищной и опасной. У меня от нее всегда мурашки, даже сейчас, когда я должна думать совсем о другом.

– Где вы были вчера вечером и почему так поздно вышли из колледжа?

– Это допрос? – растягивая гласные, интересуется он. – Мне позвонить папиному адвокату?

– Я просто спрашиваю, Захар, – сбавляет обороты директор. – Что вы делали вчера вечером в колледже, когда все занятия уже кончились?

– Имел интимную связь с девушкой, – ухмыляется Громов, и по залу проносится наполовину возмущенный, наполовину восхищенный гул. Он такой наглый, что это не может не впечатлять. – Имя называть не буду. Тайна личной жизни, сами понимаете.

– Это ты был в моем кабинете? – зло спрашивает директор, резко переходя на «ты». – Я ведь все равно узнаю, Захар!

– Значит, все же зовем адвоката? – иронично приподняв темную бровь, интересуется он.

Он весел, ему не страшно, в этот раз он действительно ничего не делал.

– Ладно, садитесь, – бормочет директор и снова смотрит в список. – Лия Истомина!

Я поднимаюсь на негнущихся ногах. Уши заложило, словно я нырнула на глубину, и ничего не слышно, только видно, как директор смешно шевелит губами.

Сглатываю, и звук появляется так резко, словно кто-то нажал кнопку.

– Почему вы молчите, Истомина? Я, кажется, задал вам вопрос!

– Я ничего не делала, – бормочу я еле слышно.

– Почему вы так поздно вышли из колледжа?

– Я… я…

Глаза наливаются слезами: я не умею врать. Но и сказать правду сейчас выше моих сил – это как собственными руками затянуть себе петлю на шее.

Директор хмурится. Директор, кажется, начинает что-то подозревать.

Все зал пялится на меня с нездоровым любопытством, а в сторону мамы я даже боюсь смотреть. Это конец. Это хуже смерти.

И во всем этом ужасе я вдруг замечаю взгляд Громова, который смотрит на меня с холодным интересом. У него красивые глаза, я это давно знаю. Зелено-карие омуты с длинными темными ресницами.

Ему любопытно. Он выглядит, как ученый в лаборатории, спокойно наблюдающий за мучениями мыши в лабиринте, из которого ей никогда не выбраться.

Я сглатываю, смотрю на директора и пытаюсь найти слова. Убедительные слова, которым поверят. Но в голове пусто и гулко. Там только страх.

– Понимаете, я… Вчера…

И тут меня внезапно перебивает Громов, который встает и лениво цедит своим высокомерным королевским тоном:

– Ну и кринж! Вы че, серьезно будете сейчас с каждым разводить эту хрень? Где был и что делал? Окей, так и быть, сэкономлю вам время. Это был я. Мне было скучно, и я отлично развлекся. Наличкой оплатить ущерб или вы карты принимаете?

Внимание всего зала мгновенно переходит на Громова, а про меня все тут же забывают. Но я все равно продолжаю стоять и чего-то ждать. Я все еще не верю, что спаслась. Пульс шарашит так, что дышать трудно.

– Я так и знал! – цедит директор, глядя на Громова с плохо скрываемой ненавистью. – Ко мне в приемную, прямо сейчас! И не надейтесь, что на этот раз вам все сойдет с рук так просто. Ваш отец в этом году дал мне очень конкретные указания. Вам ясно?

– В целом да, – он не выглядит ни испуганным, ни растерянным. А потом демонстративно зевает: – Ничего нового.

– В приемную, Громов. Быстро! Остальные свободны.

Звук у всей толпы тут же словно выкручивают на полную мощность, и гул стоит как в пчелином улье. Все расходятся и громко обсуждают произошедшее, а я все еще стою столбом.

Захар Громов взял мою вину на себя? И собирается оплатить всю космическую сумму причиненного мной ущерба? Я не сплю?

Кажется, нет. Но зачем ему это нужно?! Уверена, до сегодняшнего дня он даже не подозревал о моем существовании.

Может, это какой-то хитрый план и он меня сдаст потом директору? Или потребует взамен все мои внутренние органы?

Я не понимаю. Я ничего не понимаю!

Меня толкает какая-то девушка, чтобы я освободила ей проход, я растерянно отступаю в сторону и ловлю успокаивающую мамину улыбку. Интересно, мама успела испугаться? Подумала хоть на секунду, что это я виновата? Я – ее хорошая девочка, ее умница, ее радость, самая тихая и самая старательная студентка курса, хотя только мои бессонные ночи знают, какими усилиями даются мне эти пятерки…