Иван Михайлович Лаврентьев "Утонувшая в метели"

Утонувшая в метели
Иван Михайлович Лаврентьев

Зимняя ночь подарила Петербургу метель. Она разыгралась не на шутку, а наутро во внутреннем дворе Дома моды "Шереметев" найдено тело юной модели. Окно на втором этаже открыто, в руке записка – предновогодняя суета подталкивает следователей к поспешному решению – самоубийство. Однако в числе очевидцев находится тот, для кого девушка стала первой любовью – Евгений Протасов.Он оказывается втянутым в расследование, где мотив был у всех. Женский коллектив, чай и не такой уж холодный ум. В арсенале только слова и интуиция.

Иван Лаврентьев

Утонувшая в метели

Утро в квартире Протасовых

Декабрьское солнце играючи облизывало обивку мягкой мебели, пробираясь сквозь лёгкий тюль в квартиру Протасовых. Отражаясь в стёклах книжного шкафа, морозный свет наполнял всю комнату, пребывающую в безмятежной тишине. Нарушали её лишь мерное постукивание настенных часов из тёмного дерева и едва слышное сопение среди вороха подушек и одеяла.

До Нового года оставалось десять дней. За ночь улицы Петербурга покрыл свежий снег, он всё ещё неспешно порхал в утреннем воздухе. Выглянув на улицу, сопящий обнаружил бы чудесную картину: изящные золочёные фасады особняка Мясникова, видневшегося из окна квартиры дома № 7 в Гродненском переулке, приоделись в пышную шубу. Белый цвет очертил и витиеватый контур ограды, и тонкие ветви рябин, и хвойные лапы елей, залил собою тротуары, крыши, небо. Словом, белым-бело!

Но сопящий только открыл глаза. Взгляд его первые пару мгновений был туманным: сознание только-только возвращалось из ночного забытия. Не так давно ему исполнился двадцать один год, и всю свою пока небольшую жизнь он любил понежится в постели до обеда. Долгий сон позволял многое повидать за ночь, однако вспомнить, к сожалению, сложнее, чем увидеть.

Парень нащупал телефон на прикроватном столике и поднёс его к лицу, перед глазами замаячили уведомления. Ненужная информация от приложений, объявления о нелепых прямых эфирах, очередные несмешные видео от знакомых – ничего интересного. С прищуром от экранного света, обратил внимание на время – суббота, 10.00.

Грубое ругательство раздалось в голове! Он поспешно сбросил сонную негу вместе с одеялом и подорвался с дивана. Не размятое мускулистое тело поддавалось плохо: вставая, запнулся о собственную ногу и чуть не распластался на паласе, издав при этом гулкий топот.

Скажем прямо, внешними данными молодого человека природа не обделила: высокий брюнет, кудрявый, глубокие серо-голубые глаза и точёные скулы. Вдобавок он серьёзно увлекался дзюдо в школьное время, так что сложен был хорошо: широкая спина, сильные руки и ноги, крепкий торс, когда–то даже чётко выделялись заветные кубики. Только вот побороть неуклюжесть, которая мешала и на татами, с годами так и не удалось.

«Неужели не сработал будильник?» – недоумевал он по пути в ванную, и только добравшись до пункта назначения, вспомнил. Вчера канул в Лету последний в году экзамен в Университете прокуратуры, что означало небольшие каникулы и, конечно, подъём ближе к обеду.

Недовольный ложной тревогой, парень поплёлся обратно в своё сонное логово, походившее больше на гору белья, чем на постель. Вскоре мысли о предстоящем домашнем выходном, проведённом в полном безделии, развеяли неприятные ощущения.

Неожиданно завибрировал телефон – новое сообщение. Это из соседней комнаты написала сестра: «Женя, что ты грохочешь?»

Лениво застучали пальцы по экрану, сообщая о добром утре, после чего телефон был отброшен в ноги со сладким зевком, и веки сомкнулись. 10 утра не время для начала субботы, вот час дня, например, совсем другое дело.

Брат и сестра Протасовы проживали одни в небольшой двушке в центре города. Родились и выросли в Магадане – холодном северном городе на восточном краю страны, омываемом суровым Охотским морем, а учиться приехали в культурную столицу.

За три года докупили некоторую мебель, раскрасили обстановку своими вещицами и превратили съёмное жильё в свой собственный уютный дом – обжились. Истинными петербуржцами назвать их было сложно: в творчество не подались, ажиотаж от архитектуры, обилия музеев и истории на каждом шагу постепенно стих, стал привычен, зонты всё так же забывали дома, затейливых шарфов не носили. И всё же они по–своему любили этот город. Учёба давалась легко, жизнь с каждым годом играла новыми красками, в общем, о переезде не жалели.

Не прошло и пары минут, как дверь в гостиную, по совместительству приходившуюся Жене спальней, открылась, и на пороге появилась заспанная Вика в пижаме. Её рыжие волосы были спутаны и взлохмачены, а на лице остался характерный след от подушки, яснее всего говорящий о качестве сна. Сестра протопала к дивану и рухнула на вторую половину, толкая парня ближе к «стенке».

– Что ты творишь? – недовольно пробурчал тот. – У тебя есть своя кровать, целая комната!

– У меня там сейчас холодина, окно было открыто, я мёрзну.

– Ты ещё и сама холодная, – парень заворочался вместе с одеялом, перетягивая на себя большую его часть. – Я тебя сейчас столкну.

– Не имеешь права, – ухмыльнулась Вика, – я старше.

– А я больше, – с закрытыми глазами проворчал Женя, забрав всё одеяло себе.

Разница в возрасте между братом и сестрой Протасовыми составляла чуть больше года, однако учиться они пошли в один класс и, соответственно, в университет поступали одновременно. Так уж вышло, что выбор обоих пал на ведомственный вуз: он хотел блюсти за законностью, а она интересную юридическую профессию. Сошлись на прокуратуре.

Интересным было то, что цветом волос Женя пошёл в папу брюнета, а Вика унаследовала огненно–рыжие локоны мамы. Обычно споры брата и сестры заканчивались фразами о том, что кто–то из них приёмный или был подброшен цыганами – вполне классический приём, действующий безотказно.

Разумеется, всё это были только шутки, Вика и Женя приходились друг другу родными братом и сестрой, которые в данный момент не могли поделить диван.

– Ладно, – сдался парень, – получай свою половину.

Довольная Вика укрылась одеялом и тоже закрыла глаза. В комнате снова воцарилась тишина, нарушал которую лишь стук настенных часов, мерно чеканивших секунды. Кого–то этот звук раздражает и мешает заснуть, но, как правило, утром ничто на это не способно. Глаза сами закрываются в самых непредназначенных для этого местах – в вагоне метро, на остановке во время ожидания автобуса. Тогда даже десять таких часов, стоящие рядом и тикающие вразнобой, окажутся бессильны. Но вздремнуть Протасовым было не суждено, спустя десять минут тишины утреннее блаженство нарушила мелодия вызова.

– Что за издевательство? Можем мы отдохнуть в законный выходной? – приговаривала Вика, в возмущении рыская по дивану в поисках телефона. Её брат, тяжко вздыхая, приподнялся на подушке.

– Да? Ало, что–то случилось? – как можно доброжелательнее произнесла девушка. – Нет, мы не видели. А что ты хотела?

– Кто это? – шепнул Женя.

– Лия, – так же шёпотом ответила сестра, затем в трубку: – Мы ещё не встали, но уже в процессе. Заходи, сейчас поставлю чайник.

– Что?! – недовольный парень зарычал и упал лицом в подушку.

Разговор продолжился ещё пару минут, в основном сопровождавшийся звонким трепетом с того конца провода. Вика периодически мычала в ответ, пока ей с большим трудом всё же не удалось прервать собеседницу и попросить оставить подробности на разговор за завтраком. Она завершила вызов и глянула на затылок брата.

– Лия ездила по делам и сейчас освободилась.

– Какие дела могут быть в субботу в 10 утра…

– Понятия не имею. Крайнее было как раз рядом с нами, поэтому она сейчас зайдёт на завтрак.

– Крайнее?! Так их ещё и несколько…

– Женя, – сестра хитро улыбнулась, – отставить разговоры, завтрак с неё.

Парень приободрился и ухмыльнулся в ответ:

– Так это меняет дело.

– Да, так что вставай, умывайся первым и надень что–нибудь, не нужно щеголять в трусах перед гостьей.

– А что такого, я у себя дома, к тому же считаю, что и в трусах неплохо смотрюсь.

Вика бросила в брата подушкой и тот заливисто захохотал.

– Я понимаю, что Лия тебе нравится, но не стоит настолько торопить ваши отношения.

– Она мне не нравится, – нахмурился Женя, однако улыбнулся.

Парень швырнул подушку в ответ, но сестра ловко увернулась и прошла в свою спальню за халатом. Женя сладко потянулся, издав при этом приятный хруст в суставах, и, зевая, зашаркал в ванную.

Лия Адлер

Лия Адле?р семенила своими короткими ножками по заснеженным улицам Петербурга, восторженно оборачиваясь вокруг. Она была из тех людей, что вечно глядят по сторонам и томно вздыхают всякий раз, когда подмечают красоту обыденных на первый взгляд явлений и вещей. Это мог быть необычный окрас неба, исключительность которого была доступна лишь художникам или избранным чудакам, в число которых входила и Лия; отражение солнечных лучей в витрине аптеки, или, скажем, маленькая птичка, сидящая в кормушке, которая вряд ли имела своей целью вызывать подобные чувства прохожих. В наушниках играли «Last Christmas» дуэта «Wham!», «Let it snow» и «Jingle Bells» Фрэнка Синатры. Окна домов кое–где уже были украшены детскими снежинками из бумаги; витрины магазинов на Невском пестрили цветными огоньками из–под еловых ветвей; пекарни поспешили окутаться гирляндами и мерцающими вывесками – тут и там чувствовалось приближение самого светлого праздника – Нового года.

Неспешно спускались с облаков крупные хлопья. Они невесомо падали на белую шубу Лии, а те, что не успели, скрипели под каблуками её сапог. Губы неизменно пудрового оттенка были чуть приоткрыты, выпуская частое дыхание, от чего ресницы покрылись едва заметным инеем. Золотистые локоны развевались от торопливой ходьбы. Адлер находилась в возбуждённом настроении, не столько из–за предновогодней суеты, её она отложила на второй план, сколько из–за потрясающего известия, которое девушка спешно несла в квартиру Протасовых.

Лия вышла из дома субботним утром с уверенным настроем первой увидеть и купить новогоднюю атрибутику, которая с сегодняшнего дня должна была наводнить прилавки. Она была убеждена, что самое лучшее разбирают утром, и чтобы ознакомиться со всем ассортиментом бесчисленных игрушек, шариков и гирлянд необходимо встать как можно раньше и в числе первых оказаться у заветных стеллажей. В этом году её родители уехали встречать Новый год к родственникам во Францию, оставив дом на Крестовском острове в полном её распоряжении. Адлер планировала закатить вечеринку для самых близких друзей и отнеслась к делу серьёзно: уже начала составлять плейлист, план мероприятия, расписала покупки.

Перед совершением рейда по магазинам Петербурга было решено сначала, всё–таки, заскочить на заседание Студенческого совета, бессменным членом которого Лия являлась уже второй год. Собрание затянулось, и Адлер всё чаще поглядывала на часы, боясь не успеть справиться с намеченными планами на день. Важных вопросов не поднималось, заседание постепенно превращалось в бесцельную приятельскую беседу. В какой–то момент Лия начала жалеть о том, что пришла, но то, что она услышала от соседки по креслу, переубедило её и даже заставило отложить до лучших времён срочную подготовку к предстоящей вечеринке. Она решила незамедлительно поделиться этим с Викой Протасовой.

Неприятные известия

День Ивана Голдина не предвещал ничего необычного. Он сидел в своём кабинете в полной тишине и пил чай из фарфоровой чашки. Здание Дома моды «Шереметев» располагалось на Дворцовой набережной, и из окон кабинета Голдина открывался потрясающий вид на Петропавловскую крепость. Правда, потрясающим он был только первые пару раз, спустя время глаз привык, и вид стал обыденным.

Утро субботы сменило вечер пятницы, который, в свою очередь, сменил вечер четверга. Начало рабочего выходного, к сожалению, было непродуктивным. За завтраком после раннего подъёма Иван разглядел снегопад на улице, и, выйдя, сначала обрадовался ему. Наконец, в Санкт–Петербурге ожидалась настоящая зима с сугробами, снегопадами и праздничным настроением, как в рекламе «Coca–Cola». Однако почти сразу детский восторг сменился насущными проблемами. К двадцати пяти годам Иван Голдин уже занимал место модельера в одном из самых известных модных домов Петербурга, которое получил благодаря выдающемуся таланту и особому, авторскому взгляду на моду. Он считал, что время безликих моделей и несуразных образов на подиумах должно рано или поздно закончиться, и ему на смену придёт мода более приземлённая и изящная, человечная. Идеальной моделью на показе Иван представлял улыбающуюся, довольную девушку, которая демонстрирует наслаждение от своего наряда, что шло в разрез с современной идеей модели–манекена. На его взгляд, ошибочным было превращать живых людей в куклы и вешалки. Кому захочется смотреть на одежду, которую несёт на себе девушка с очень грустным лицом, словно её насильно засунули в мешок из–под картошки и выставили на публику?

Такую позицию не раз критиковали модные обозреватели и прочие знатоки, присутствовавшие на показах молодого дизайнера. Они убеждали Голдина в его несостоятельности, твердя о том, что продажами должен заниматься масс–маркет, а его дело – создавать тренды, красоту и творить высокую моду. На что Иван спокойно отвечал цитатой из фильма «Дьявол носит Прада»: «По большому счёту, на что направлена многомиллионная индустрия моды? На красоту души».

Его одежда отличалась нестандартными фасонами, за основу которых Голдин нередко брал винтажные образы, и почти полным отсутствием стиля «унисекс». Мода должна раскрывать человека, находить прекрасное в женском, сильное в мужском, а не подгонять всех и каждого под единые рамки и оверсайз – так он считал. Его нередко обвиняли в сексизме, на что Иван год назад ответил небольшой коллекцией женских брючных костюмов мужского фасона «нетипичных» для слабого пола цветов: хаки, грязного асфальта, некоторых других, в которых присутствовали броши, золочёные пуговицы и модели выглядели в них женственно и сексуально. Никого особо этим не удивил – женщины носят брюки уже больше века, – но коллекция смотрелась изящно и эффектно. «Как видите, – ухмылялся Голдин в интервью одному из модных критиков, – я не создаю правил для каждого пола, а лишь подчёркиваю заложенные природой данные».

К слову, это был его первый показ под эгидой Дома «Шереметев», который принёс внушительные доходы от продаж и упрочил самого парня как модельера этого Дома, обеспечив, по меньшей мере, пару лет выгодного сотрудничества. Сотрудничество – именно так он это называл.

Иван засмотрелся на узоры чайной чашки: золотые витки, напоминавшие хохлому, игриво разбежались по белому фарфору. Его любимое сочетание цветов. Сделал небольшой глоток и прикрыл глаза.

Главная проблема, которая неминуемо всплывала в памяти в минуты забвения – символ коллекции, а вернее его отсутствие. Группе Ивана Голдина предстояло представить «Шереметев» на грядущем показе в Токио, приглашение на который с трудом удалось получить владельцу Дома моды Петру Шереметеву. На кону стояло всё: его имя, доход, бизнес.

Несмотря на прочные позиции в российском мире моды, «Шереметев» нёс убытки. В прошлом году пришлось закрыть два из трёх бутиков в Москве и один в Санкт–Петербурге из–за сильной конкуренции и явных проблем с новыми идеями, а следовательно, и с финансами. В качестве последней попытки удержаться на плаву «Шереметев» объявил набор молодых и инициативных кадров, способных по–своему взглянуть на моду и изменить положение дел. Петр посчитал, что Дому необходим глоток свежего воздуха, и не прогадал. Был проведён конкурс, из тридцати шести кандидатов определился победитель – Иван Голдин, подающий большие надежды парень, который незамедлительно приступил к делу. Специально для его коллекции объявили кастинг моделей, и среди бесчисленного множества кандидаток были отобраны самые подходящие семь девушек двадцати с небольшим лет.

В Доме моды их стали называть «золотой группой», за несколько коллекций они почти закрыли дыры в бюджете, которые грозили «Шереметеву» разорением. Продажи поднялись, а в некоторых бутиках даже превысили показатели за предыдущий год. Теперь оставался победный шаг – показ в Токио, который либо принесёт успех и процветание, либо обернётся провалом, от которого Модный дом не сумеет оправиться.

Новогодняя коллекция состояла из женской верхней одежды и торжественных платьев, одно из которых должно было стать вишенкой на торте – символом и главным платьем коллекции. Именно с ним у Голдина возникли трудности. Черновой эскиз давно был готов, Иван беспрестанно вносил поправки: то не устраивает рукав, то длина. Уже неделю модельера не посещало вдохновение, и он страшно раздражался из–за этого. Мог часами сидеть и молчать, затем начать бродить по кабинету в поисках идеи, но она, как ушедшая любовь, не появлялась.

Его чайную церемонию прервал стук в дверь. Не дожидаясь ответа, стучащий распахнул её и вошёл.

– Я только от Шереметева, он страшно злится из–за стоимости тканей, которые ты запросил для пошива, – раздражённо бросила Настя и хлопнула дверью. – Неужели нельзя было заменить их на что–то подешевле?! Ты хоть иногда поглядывай на курс валют! И вообще, мне надоело выслушивать его крики и недовольства, как будто это я во всём виновата!

Голдин неспешно открыл глаза.

– Но ведь ты сама согласилась быть «посыльной совой».

– Ещё раз так скажешь, и твоя кружка полетит тебе в голову.

Настя была одной из моделей золотой группы. Обладательница фигуры песочные часы могла похвастаться помимо этого копной тёмных каштановых волос, всегда обрамлявших лицо пышной шевелюрой. Её аккуратный носик был немного вздёрнут, из–за чего девушка отдалённо напоминала Серебрянку из мультфильма «Феи», пухлые губы неизменно накрашены красной помадой. Настя выглядела драматично, что придавало ей особый шарм, на который однажды повёлся Иван Голдин. Она стала его девушкой, и их союз получился довольно контрастным – золотоволосый парень с голубыми глазами и эффектная жгучая брюнетка. В основном пара ладила хорошо, за исключением рабочих моментов.

– Это чашка, – спокойно ответил Голдин. – Он сказал что-нибудь ещё?

– Ооо, много чего ещё! Орал, что возложил на нас огромные надежды, а мы тянем со всеми возможными и невозможными сроками. Интересовался, готово ли главное платье.

– И что ты сказала?

– Что оно готово.

Иван тяжело вздохнул и опрокинул в себя остатки чая с плавающими в нём чаинками.

– Ты сейчас серьёзно?! У нас остался один день, Ваня! Завтра генеральный показ, ты должен, нет, ты обязан представить Шереметеву готовую коллекцию! А когда всё шить? Ты же потом будешь, как всегда, вносить свои поправки туда, где и так всё было хорошо!

– Хватит! – Голдин отрезал резче, чем собирался, но тут же выдохнул и взял себя в руки. – Извини.

Настя тоже вздохнула и закусила губу. Она всегда делала так, когда нервничала.

– Надеюсь, ты придумаешь что–нибудь, – с ноткой печали произнесла она.

Проблемы с коллекцией сказывались на всех: необходимо было давно начать репетировать, закупить ткани, утвердить модели, отчитаться перед организаторами показа. Промедление затягивало весь процесс и означало, что работать придётся в режиме нон–стоп и буквально ночевать в Доме моды.

Пара некоторое время посидела в молчании, прервали которое звуки уведомлений телефона Насти. Взглянув на них, она опешила.